Пастух Земли

Отбросив лопату, Бхулак начал вытаскивать вещи, когда-то служившие знаком его достоинства царя-жреца. Он принёс их из западных земель, где правил страной, чье богатство покоилось на медных и золотых копях, а также искусных мастерах, умевших делать из этих металлов множество вещей, каких не делали ещё во всём тогдашнем мире. Места главных месторождений металлов и кое-какие секреты их обработки подсказал Бхулаку Поводырь. Он же ввёл в его сознание и другие полезные новшества, к примеру, «хитроумное слово» — умение с помощью знаков на сырой глине сохранять свои слова и мысли. Люди это делали и раньше, но Поводырь открыл способы развить это искусство, которым теперь пользовались многие.

Отбросив воспоминания, Бхулак стал доставать и складывать в кожаный мешок золотые предметы — бляшки и бусины, которыми некогда были обшиты его одежды, браслеты, ожерелья, массивный нагрудный диск, оковку царского топорика, футляр для священного царского мужского жезла… Прекрасно отполированные нефритовые топоры, медные кинжалы и наконечники копий он оставил, но всё равно мешок стал довольно увесистым.

Остановившись передохнуть, он вновь унёсся мыслями к тому — прекрасному — времени, когда всё ещё ощущал себя молодым и радовался своему данному богами могуществу. Тогда он был уверен, что вскоре тьюи вновь спустятся с небес и он вместе со своим народом уйдёт в славный поход среди звёзд. Но тьюи так и не пришли, а Поводырь отказывался говорить, когда они вернуться. Постепенно Бхулак стал осознавать своё одиночество и оторванность от человечества. Что у них было общего?.. Разве что смерть, но если на прочих людей она набрасывалась почти сразу после их рождения, то его ждала в каких-то туманных далях.

Вот так Поводырь — просто машина, при всех его знаниях и умениях — стал для него ближе любого из людей, даже своих родителей, растворившихся в невероятной толще веков.

— Ойно! Ойно!

Бхулак знал, что голос этот звучит лишь в его душе, но для него он заполонял весь мир. Не в первый раз настигал он его, и это всегда случалось в ключевые моменты его жизни.

— Отец! — закричал он, хотя знал, что это, конечно, не его павший тысячелетия назад от рогов быка отец, от которого и костей-то сейчас не осталось. Но всё равно кричал в своём сердце:

— Отец, чего ты от меня хочешь?!

— Вернись ко мне, Ойно! — отвечал голос, так похожий на голос отца его Таура.

9

Происхождение Пастуха

Южная Анатолия, Аратта. 5681 год до н. э.

Ойно резко вскочил и обернулся, едва не уронив отцовскую голову. На низкой платформе позади него сидела огромная старуха — полуголая, одетая лишь в шерстяной лиф, который не в силах был удержать её отвисшие до пупа груди, и передник, которого могло и не быть, поскольку он почти полностью скрывался под жировой складкой живота, возлежащего на необъятных ляжках. Её круглое лицо было бесстрастно, под жёсткими усиками змеилась холодная полуулыбка. Коричневатая кожа блестела от пота — Ойно и со своего места ощущал кислый запах.

— Прости, я не слышал, как ты вошла, старейшая Кхел, — юноша вновь сел на пятки и в знак почтения простёр к главе совета посёлка обе руки.

Он и правда не слышал, более того, не понимал, откуда она появилась: в дом был лишь один вход — по лестнице из потолочный двери, и старуха по ней точно не спускалась. Может, из потайной комнаты, о которых ходили слухи? Или просто возникла из воздуха?..

— Ты и не должен был, — снисходительно ответила Кхел. — Мужчинам многое не дано знать.

Ойно смиренно склонил голову — старуха обладала в Аратте непререкаемым авторитетом и вообще считалась воплощением Триединой. Она и правда была точь-в-точь, как статуэтка Матери, восседающей на двух леопардах и исторгающей из себя младенца — такая стояла на домашнем алтаре в доме Ерати.

— Ведаю, о чём ты говорил с отцом, — произнесла старуха, и юноша похолодел.

— Ты знаешь? — вырвалось у него.

Кхел усмехнулась.

— Неужели ты способен что-то скрыть от меня? Я вижу твои все мечты и мысли. И я их осуждаю.

— Но почему?

— Потому что Триединая во гневе явит тебе свой птичий лик, — зловеще понизив голос произнесла старейшая.

— Но чем я прогневал её?!

— Ты впал в ересь древних.

Уже второй раз за сегодня Ойно слышал это, но никак не мог взять в толк, в чём был смысл такого обвинения. Он почти ничего не знал о древних…

— Ты хочешь уйти в проклятую страну на западе, — обвиняюще заговорила Кхел. — Там, где мужчины управляют сами. Где в поселениях дома стоят порознь, а не прижимаются друг к другу, как должно. Где святотатственно держат в загонах телят, пока из них не вырастут быки и коровы, и пасут их, хоть эти звери посвящены Матери и должны быть свободны. Где расплавляют вязкие камни, которые Мать дала затем, чтобы из них делали священные предметы. Но на западе из них отливают инструменты и оружие. Там забыли о Триединой, и поклоняются Богу-зверю, посылающему молнии! Мужчине!

Старейшая буквально прошипела это слово.

— Нет такого Бога! — продолжала она с такой силой и злостью, что Ойно почувствовал на плече капельки её слюны. — В Великой воплощено всё, что еретики разделяют — рождение, смерть и новое рождение. А прочие существа, те кого мы зовём тьюи — лишь её прислужники. Это предвечный закон, он не изменится никогда. Древние отвергли его и страшно поплатились.

— Я не понимаю, старейшая, — проговорил, не поднимая головы, Ойно. — Расскажи мне про древних.

— Нечего тебе знать об этом, — проворчала Кхел. — Хотя… Ладно, я расскажу — возможно, тебе это правда нужно. Старейшие интересуются твоей судьбой, у нас на тебя есть планы… Так что слушай. Давным-давно, когда люди не поставили ещё первый дом в Аратте…

Ойно не мог представить себе такую древность: думал, что Аратта была всегда. Да и все, кого он знал, просто принимали факт, что их селение стоит с начала времён и будет стоять вечно. Но старуха продолжала:

— Люди тогда боялись одного только Бога-зверя, посылавшего им добычу на охоте и грохочущего в тучах, а Мать хоть и знали, но она была у них в небрежении. И так они её тем разгневали, что в один день всю землю залила вода и почти все люди погибли. Немногие же спасшиеся, когда воды отступили, пришли в место, которое сейчас называется Жилища Бога, и там стали строить из камня огромные алтари, чтобы вызвать Бога-зверя, которого они с той поры стали именовать Громовержцем.

— Зачем? — спросил Ойно.

— Они думали, что до того, как земля утонула, Бог говорил с ними. И что это Он утопил землю и их сородичей за какие-то их проступки. А после этого Он перестал говорить с ними. Но они снова хотели слышать Его. Они стали ставить огромные столбы в виде мужского жезла, и окружали их стенами, и приносили жертвы, и молились, и ждали Громовержца. Им стало казаться, что Он снова говорит с ними. Но то были духи, которые выходили через эти алтари наружу из своего мира и творили зло в нашем. Некоторые люди называли их богами, тьюи, шли за ними в далёкие земли и пропадали без вести. Другие, по наущению духов же, нападали на соседей. Кто-то вообще обезумел и стал говорить странные речи об иных мирах и неведомых тварях. Правда, иные из духов обучали и хорошим вещам — возделыванию земли, или приручению овец и коз, или постройке жилищ, или ткачеству, или гончарству, или работе с вязким камнем.

Юноша слушал писклявый голос во все уши — старейшая, вольно или невольно, приоткрывала перед нем удивительную изнанку привычного мира, куда он давно уже жаждал заглянуть.

— Наконец старейшие древних решили прекратить смуту, — продолжала Кхел. — Они отказались от ложного Бога и обратились к Триединой. Тогда и она обратила на них взор и велела засыпать алтари с мужскими жезлами, так, чтобы и следа от них не было. Люди сделали так. Мать велела выбирать старейшими только жён, потому что мужи слишком беспокойны и всё время ломают порядок вещей. И люди сделали так. И потом все они покинули Жилища Бога и разошлись в разные стороны. Наши предки ушли далеко на запад и построили дома у Материнских Грудей, богатых чёрным камнем для зеркал, ножей и наконечников дротиков. Они засеяли поля, стали пасти овец и коз. Так и появился наш народ ар, который теперь живёт во многих селениях, но Аратта навеки останется среди них первым и главным.