Пастух Земли
Шрифт:
Старуха произнесла это со всей возможно торжественностью и замолкла. У Ойно же возникли тысячи вопросов, но он понимал, что задавать их сейчас было бы неразумно. Вместо этого спросил:
— Но ведь те, кто уходит на запад, не делает Аратте ничего плохого. Ты сама сказала, что люди и раньше уходили в дальние края…
— Молчи, дурак, — злобно бросила Кхел. — Ты, как и всякий мужчина, ничего в этом не смыслишь. Триединая сделала так, что в Аратте все устроено прекрасно. Разве мы не сыты, не спариваемся, не производим потомство в покое и довольстве? Разве у нас не много полезных вещей и красивой одежды? Что ещё людям надо?.. Нечего тут менять. Теперь, после смерти твоего отца, даже опасной охоты не будет, а
— А если всё-таки нападут враги? — осмелился спросить Ойно. — Ведь есть и другие народы…
— Ар — самый сильный и богатый из них, нам нечего бояться чужаков! — отрезала старейшая.
— Но наши поля высыхают. И пастбища тоже — чтобы козы и овцы прокормились, отгонять стада приходится всё дальше.
— На наш век еды хватит, — бросила старуха. — Хватит ещё и твоим детям. А потом засуха прекратится и Аратта по-прежнему будет процветать.
— А если из Материнских Грудей опять польётся огонь и полетят камни, как было в древние времена?
— Триединая может наказать нас в любой момент. Но не станет, если мы останемся ей верны. А ты и подобные тебе смутьяны, которые всё чаще рождаются в последнее время, которые сами не знают, что им надо, и возбуждают в Матери гнев! Потому старейшие решили…
Кхел сделала многозначительную паузу и Ойно напрягся.
— …больше не пускать в Аратту пришельцев, которые сманивают наших мужчин. А если они придут, убивать их во имя Триединой. А если кто-то из жителей Аратты самовольно убежит на запад…
Она посмотрела на юношу многозначительно и грозно.
— …он и его семья будут объявлены небывшими.
Юноша похолодел: это было самым страшным наказанием. Его мать и сестру изгонят, и никто во всех остальных поселениях людей ар не будет иметь права давать им приют и еду. Его племянника свекровь сестры объявит своим сыном. Голову и кости его отца, брата и всех прочих родичей выбросят далеко за посёлком. И никто никогда больше не упомянет их имён.
— Итак, — надменно завершила Кхел, — ты пройдёшь инициацию и останешься в доме Ерати. Может, она разрешит тебе жениться — слово её. А своё старейшие сказали.
Ойно простёр к старейшей руки, встал, поднялся на крышу святилища, прошел еще несколько крыш, не глядя, куда идёт, и очутился на одном из крайних домов посёлка. Там он упал на колени и предался горю. Кхел обрубила все его надежды — он навсегда останется здесь, будет вести беседы ни о чём с людьми, которые никогда не видели ничего, кроме этих белых стен, не слышали ничего, кроме блеянья овец, и не обоняли ничего, кроме смрада Аратты…
Но до того ему предстоит ещё пройти посвящение. Он не должен был, но знал, что при этом происходит: ему об этом по большому секрету поведал Кхерс. Его испытают три ипостаси Великой Матери: рождение, смерть и возрождение. Сначала его символически родят, потом убьют, а последнее испытание называется священный брак… Посвящение проводили старейшие, и, как рассказывал Кхерс, они исполняют всё очень дотошно и натурально. В случае Ойно роли роженицы, палача и жены, возможно, исполнит сама Кхел. Наверняка она!
Юноша передёрнулся от отвращения, поднял голову и посмотрел на открывающийся с крыши вид. В сумерках смутно темнела заснеженная громада Материнских Грудей. Ещё ближе к посёлку угадывалось мрачное кубическое строение — Место смерти, куда приносили тела умерших. Кроме целых облаков жужжащих жирных мух, над ним весь день кружили и орали стаи птиц — они тоже считались священными, посвящёнными смертельной стороне силы Триединой.
Уже несколько минут Ойно ощущал какой-то странный внутренний позыв — ему всё сильнее хотелось идти к этому страшному месту, хотя там не было ничего, что могло его интересовать. Но сопротивляться этому
зову юноша не мог, потому вскочил и вновь побежал по крышам. После окончания дневных работ все лестницы, по которым можно было попасть в посёлок, или покинуть его, убирались. Но Ойно, как и любой мальчишка Аратты, знал несколько мест, где можно было сравнительно легко спуститься наружу. Что он и сделал, и побежал к Месту смерти — словно торопился навстречу своей судьбе.Тучи полностью закрывали звёзды, из-за них едва виднелось бледное пятно луны. Юноша в полной темноте нёсся по направлению гор через пустынные поля, травяные пустоши и кипарисовые рощи. Он погрузился в состояние, похожее на транс — ничего не видел и ни о чём не думал, однако ноги его словно сами знали, куда ступать, так, что он ни разу не споткнулся. И его совершенно не беспокоило, что во тьме на него может наброситься леопард или напасть стая волков. Почему-то он понимал, что ничего такого с ним сейчас не случится.
Рядом с Местом смерти он очутился с какой-то неправдоподобной быстротой и остановился, словно ожидая чего-то. Он понятия не имел, чего именно, просто ждал, не обращая внимания на атмосферу жути вокруг этого гиблого места и накатывающие волны трупного смрада.
И через какое-то время понял, что он тут не один.
По виду это были обычные люди, выглядевшие и одетые так же, как и любой житель Аратты. Но Ойно не знал их. И он не слышал, как они подошли — ни шороха, ни шагов — просто рядом с ним проявились трое мужей.
Ещё было странно, что юноша совсем не испугался, хоть и положил рефлекторно руку на кремнёвый кинжал за поясом. Однако у него было чувство, что опасности нет — по крайней мере, такой, от которой может защитить его оружие. И его слегка удивило то, что лица у всех троих были совершенно одинаковы.
«Они близнецы», — подумал Ойно.
Лица их были совершенно бесстрастны, не выражали никаких чувств.
«Это духи», — подумал Ойно.
— Да, мы духи, и мы пришли за тобой, Ойно, — сказал один из них.
Юноша снова ничуть не удивился и не испугался — похоже, эти чувства покинули его душу. Лишь ответил:
— Я готов.
Юго-восточная Анатолия, Жилища Бога. 2005 год до н. э.
Бхулак не знал, как долго он общался с призрачным голосом, и не помнил, о чём говорил с ним. Он резко очнулся от накатившего на него морока и обнаружил себя полуголого, стоящего над разрытой ямой и разбросанными атрибутами своего былого величия.
Он знал, хоть никогда не видел, что ещё глубже холм скрывал в себе древний храм — каменный круг с огромными колоннами в виде мужских жезлов посередине. И под соседними холмами были такие же. Их построили прародители его народа тысячелетия назад. Люди прилагали безмерные усилия, ради того, чтобы восстановить ту связь, которую они имели раньше с кем-то, кого они называли Бог-зверь или Громовержец, а иногда Отец всего сущего — связь, исчезнувшую во времена Великого гнева. Они покрывали колонны священными изображениями, приносили тут жертвы, и сидели вокруг сутками, падая от голода и усталости, ожидая, что вновь услышат Глас свыше.
Но не дождались. А вместо этого началась какая-то смутная история с духами, в которой Бхулак так и не разобрался — предания доносили лишь ощущение ужаса и безнадёжности, оставленное в наследственной памяти этим общением. Бхулак спрашивал об этом Поводыря, но тот отвечал, что случился массовый психоз, вызванный коллективной травмой от глобальной катастрофы. Бхулак не понимал, для него это место продолжало служить воплощением ужаса.
Он и теперь ощущал этих древних духов, незримо клубящихся вокруг и копошащихся в недрах холма — необоримое скопище злых воль и жажды смерти. Но было и что-то ещё — что он никак не мог уловить, осознать и запомнить, что воплощалось в голосе его канувшего в небытие отца.