Пастырь Добрый

— Вам не нужен никакой санаторий. У вас НИЧЕГО НЕТ. Есть следы старого процесса. Но это все давно зарубцевалось. А вот что вы страшно истощены, — это верно. Что вам сейчас нужно это — хорошее питание, отдых, покой. Вы говорите, что в вас принимает участие Семашко. Так вот пусть он возьмет вас к себе в здравницу. Это здесь в Николо–Воробьинском переулке. Кормят там прекрасно. Состав отдыхающих исключительный. Через два месяца вы себя не узнаете. Вы будете совершенно здоровы.

Так и сделали мои друзья. И через несколько дней я уже был в Николо–Воробьинском переулке.

Врач в диспансере сказал правду. Общество здесь было исключительно интересное. Очень много первоклассных музыкантов: Барабейчик [135] , Добровейн [136] , Шор [137] , Цейтлин [138] , Матковский [139] . Отдыхал здесь при мне Михаил Александрович Чехов [140] . Были и другие артисты Художественного театра. Были артисты Большого и Малого театров. Каждый вечер я слышал серьезную музыку в прекрасном исполнении. Раз в неделю устраивался концерт для всех отдыхающих. О питании нечего и говорить.

135

Леонид Александрович Барабейчик (1889—1976) — пианист, профессор Музыкально–драматического училища Московского филармонического общества.

136

Исай Александрович Добровейн (1891—1953) — пианист, композитор, дирижер, профессор Московской консерватории, дирижер Большого театра в Москве.

137

Давид Самойлович Шор (1867—1942) — пианист, дирижер, композитор, педагог.

138

Лев Моисеевич Цейтлин (1881—1952) — скрипач, профессор Московской консерватории.

139

Исаак Маркович Матковский (1862—1940) — пианист и педагог.

140

Михаил Александрович Чехов (1891—1955) — актер и режиссер, руководитель 2–го МХАТа.

И все же я едва дотянул и один месяц. Мне хотелось на Маросейку, в церковь, к Батюшке. Мне хотелось молиться. Быть в святой и единственно ценной для меня атмосфере. И я выписался.

***

Когда один раз я рассказывал о моей болезни и о всем, что со мною было, одной женщине с большим духовным опытом, она, слушая меня внимательно, при описании моей необыкновенной безмолвной исповеди, прервала меня.

— Отец Алексей оттого покидал вас, что он уходил молиться перед святым престолом. Он возвращался и его духовный восторг рос, потому что каждый раз он видел в вас все те изменения, которые вам самому были неощутимы и незримы. ОН ВЫМОЛИЛ ВАМ ИСЦЕЛЕНИЕ. 1961. Москва. 24 июня.

Рождество св. Пророка и Предтечи Крестителя Иоанна.

Мой доклад

Из всех Господних праздников на Маросейке ни один не справлялся с таким торжеством, как праздник Светлого Христова Воскресения. Если случайный человек попадал когда–нибудь к светлой заутрени на Маросейку, то он уже после всегда стремился в эту святую ночь в наш маленький храм. Что же говорить про нас, братьев и сестер, Батюшкиных духовных детей. Для нас Пасхана Маросейке была действительно «праздник из праздников», праздник величайшего духовного торжества и ликования.

Я вспоминаю сейчас Пасху на Маросейке, первую после моего возвращения из Сибири. Боже, что только со мной было. Такое это было торжество, веселие и радость. Я всю Светлую неделю жил только в храме. Приходил сюда каждый день утром и вечером. Приходил чуть не бегом, а уходить всегда так не хотелось. Как говорил отец Сергий: «Вас теперь из храма не выгонишь».

Служба моя не мешала отдавать храму все время. Служил я в ЛИТОНаркомпроса. Обязательных часов у меня не было. Нужно было только зайти на час, по своему усмотрению, поговорить, узнать новости, иногда съездить в район. Я был заведующий отделом связи. Меня моя работа не интересовала никак, а за пасхальные дни я совсем о ней не вспоминал. И вот, после обедни в воскресенье на Фоминой неделе, я, идя домой, сообразил:

— А ведь завтра в понедельник в ЛИТО назначен мой доклад. Вот так история! Я ведь не принимался за него. Импровизировать я никогда не умел. Мне нужно было, чтобы все было написано. Будет скандал! Надо было скорей садиться и писать. Но голова моя была занята другим. Мысли за прошедшую неделю так далеко отошли от всего связанного со службой, что дело мое не ладилось. К пяти часам я увидел, что у меня не написано ничего. И тут я подумал: «Пойду лучше в церковь на Маросейку, к Батюшке. Возьму его благословение. Может быть он мне что–нибудь скажет, что прояснит мою голову. Но другой голос, голос «благоразумия» стал сейчас же останавливать меня. — С Маросейки ты придешь часов в десять. Тогда тебе придется над докладом сидеть всю ночь, и какой же ты будешь завтра.

И все–таки я пошел на Маросейку.

К моему огорчению служил не Батюшка, а отец Сергий. Идти домой? Но я никогда бы себе не позволил уйти от церковной службы, а потом я надеялся, может быть Батюшка придет на беседу, какие по воскресеньям он проводил иногда с народом. Напрасно я надеялся. Службы кончились. Я с огорчением встал чуть ли не последним, и в очереди, за народом медленно подвигался ко кресту. Я шел углубленный в свои мысли, что вот не послушался, не остался, а теперь и время ушло и Батюшка меня не утешил.

И тут я увидел. Из боковой двери алтаря вышел и быстрыми шагами направляется к нам САМ БАТЮШКА. Он отстранил отца Сергия и встал на его место как раз, когда я подходил к кресту. Видно было, что он пришел очень поспешно. Грудь его тяжело поднималась и опускалась. Он наклонился ко мне и прерывисто зашептал: Ты прости меня. Я никак не мог раньше придти. У меня сидел епископ (он назвал его имя). — «Понимаешь, мне никак нельзя было его оставить. А я так рвался к тебе…

И совсем тебе не надо сидеть всю ночь. Придешь домой, ложись спать. Все будет хорошо. Только воздохни от всей души к Господу, вместе с апостолом Фомой: «Господь мой и Бог мой». 

А ведь я даже не успел Батюшке что–нибудь сказать.

Молча я поцеловал благословившую меня руку и пошел из церкви. И вот на меня, всегда такого нервного (Батюшка так и говорил мне: «Ты очень нервный».), безпокойного, всегда от всего волнующегося, нашло такое необычное спокойствие, какого я, кажется, не испытывал никогда. Когда я шел домой, я уже не думал о докладе, а дома очень скоро, как мне сказал Батюшка, лег спать.

Утром так же спокойно, хотя у меня ни в кармане, ни в портфеле ничего не было, пошел в Гнездниковский, где в двухэтажном особняке помещалось нашеЛИТО. Поднялся на второй этаж и вошел в комнату секретаря. Секретарь наш, Гольдебаев [141] , старый писатель, сотрудник еще горьковских сборников «Знание», при виде меня стал неловко вылезать из–за стола, и поспешно пошел мне навстречу.

141

Александр Кондратьевич Гольдебаев (1863—1924; псевдоним, наст, фамилия — Семенов) — прозаик и журналист.

— Александр Александрович, — сказал он, — будем просить у вас прощения. Мы тут посвоевольничали и без вашего согласия перенесли ваш доклад на будущую неделю. Дело в том, что Озаровская [142] завтра уезжает в Ленинград и боится, что она там задержится, а она хотела бы до отъезда провести свой доклад. Вот она и просила об этой перестановке. Так вот, милый, если вы не возражаете…

Я не возражал. 1961 г. Москва. 1–го сентября.

Святого Симеона Столпника.

142

Ольга Эрастовна Озаровская (1874—1935) — артистка, исполнительница народных сказок, преподавательница художественного чтения, собирательница фольклора.

Успенский пост

С любовью вспоминаю я ту пору, когда я «новоначальный» начинал на Маросейке, под духовным руководством Батюшки отца Алексея путь своего спасения. После первой же моей исповеди у отца Алексея он, благословляя меня, вручил мне книжечку епископа Феофана [143] «Что нужно знать покаявшемуся и вступившему на путь спасения» [144] . С этих пор чтение книг епископа Феофана сделалось моим обязательным занятием. Епископ Игнатий Брянчанинов [145] и епископ Феофан Затворник, эти два русских подвижника, стали для меня и образцами, и учителями. Все сердце мое потянулось к тому монашескому пути, по которому шествовали они, содевая свое спасение.

143

Святитель Феофан Затворник (Георгий Васильевич Говоров, 10.1.1815 — 6.1.1894) — род. в семье священника с. Чернавские Елецкого уезда Орловской губ. Окончил Ливенское духовное училище, Орловскую семинарию (1837) и Киевскую духовную академию. В Киеве принял монашеский постриг (1841) с именем Феофан, рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Инспектор духовных учебных заведений, ректор С. — Петербургской духовной академии. Будучи настоятелем посольской церкви, совершал поездки в Святую Землю и Константинополь. Хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого (1.6.1859). Епископ Владимирский и Суздальский (1863—1866). Подал в Св. Синод прошение об увольнении его на покой с правом пребывания в Вышенской пустыни Тамбовской губ. (1866). Устроив в своих келлиях малую церковь во имя Крещения Господня, Святитель пребывал в богослужении, молитве, богомыслии и трудах писательских. Его перу принадлежат толкованияСвященного Писания, сочинения по христианской нравственности и основам святоотеческой психологии, переводы трудов аскетических, включая «Добротолюбие». Из 28 лет пребывания в пустыни 22 года он находился в полном затворе. Прославлен на Поместном Соборе Русской Православной Церкви, посвященном 1000–летию Крещения Руси. Память 10 января.

144

Речь идет о кн.: Епископ Феофан. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М. 1882 (2–е изд. М. 1889; 3–е изд. М. 1895; 4–е изд. М. 1899; 5–е изд. М. 1912).

145

Святитель Игнатий (Димитрий Александрович Брянчанинов, 6.2.1807 — 30.4.1867) — родился в с. Покровское Грязовецкого уезда Вологодской губ. в семье, происходившей от древнего и весьма чтимого рода. Окончил Главное инженерное училище в С. — Петербурге (1822—1826). Склонность к монашеству, обнаружившаяся еще до поступления в училище, укрепилась в нем в годы учебы под влиянием тесного общения с иноками Валаамского подворья и Александро–Невской Лавры. Выйдя в отставку (6.11.1827), он поступил сначала в Александро–Свирский монастырь, потом пребывал в Площанской пустыни Орловской епархии (1829), Оптиной пустыни (май 1829), Кирилло–Новоезерском монастыре (1830), Семигородной пустыни Вологодской епархии (1830), Глушником Дионисиевом монастыре (февр.1831). 28.6.1831 послушник Димитрий был пострижен в малую схиму с наречением имени Игнатия. Вскоре состоялись рукоположения: во иеродиакона (4.7.1831) и иеромонаха (25.7.1831). Сначала иеромонах Игнатий был оставлен в Вологде при архиерейском доме, а потом назначен строителем Пельшемского Лопотова монастыря (6.1.1832; звание строителя и набедренник — 14.1; сан игумена — 28.5.1833). Сдав монастырь (27.11.1833), игумен Игнатий отправился в Петербург, где представлялся Императору Николаю I, который сказал ему: Ты мне нравишься, как и прежде! Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не хотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволу путь, — на нем ты и уплати мне долг твой. Я тебе даю Сергиеву пустынь, хочу, чтоб ты жил в ней и сделал бы из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей. Без двух месяцев двадцать четыре года пробыл о. Игнатий в Сергиевой пустыни под Петербургом, способствуя благоустройству монашеской жизни и благоукрашению обители. Возведен в сан архимандрита (1.1.1834). Назначен благочинным всех монастырей С. — Петербургской епархии (22.6.1838). В 1847—1848 гг. одиннадцать месяцев находился в отпуске для поправления здоровья в Николо–Бабаевском монастыре. Хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского (27.10.1857). Уволен на покой с предоставлением в управление Николо–Бабаевского монастыря (5.8.1861). Скончался в келлии во время молитвы в неделю Жен–Мироносиц. Прославлен в сонме святых на Соборе Русской Православной Церкви в год 1000–летия Крещения Руси. Память 30 апреля.