Пастырь Добрый
Шрифт:
Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, удивленно так посматривает на меня: «Да ты здесь?»
— Батюшка, говорю, — ко мне чай пить!
А он так охотно соглашается:
— А проводишь ты своего Батюшку?
— Провожу.
Идем с Батюшкой вместе, а зять идет сзади. Пришли мы к нам. Батюшка заложил назад ручки, ходит по комнате веселенький:
— А все–таки мне нравится, как ты живешь–то!
Попили мы чайку, проводила я своего Батюшку домой. Прихожу обратно, а зять меня и спрашивает: «Что такой за Батюшка?» Объясняю я ему, что Батюшка духовный отец мой. А он говорит: «Шел я сзади вас и все смотрел и дивился: идете вы как все люди, а Батюшка идет по воздуху, палочкой помахивает; я так и сяк смотрю:
В голодное время понадобилось зятю за хлебом поехать. Прихожу к Батюшке на совет: «Благословите за хлебом зятю поехать».
— Как его звать?
— Александр.
— Как тещу?
Стал Батюшка молиться:
— Ух, какой он, уж какой! Ну пусть едет, дай Бог.
Ну и правда, тяжелый характер у зятя был: самолюбивый, настойчивый, гордый, ужас какой.
Не везло нам одно время в деле. Я и думаю: пойду Батюшку позову — молебен на дому отслужить. Пошла к нему в девять часов утра: часов до четырех прождала я у него. Выйдет Батюшка, посмотрит на меня: «Жаль мне тебя, а пойти не могу». Я ему скажу: «Батюшка, Батюшка». Он уйдет, через некоторое время опять выйдет, опять то же говорит. Наконец выходит Батюшка: «Иди, целый день ты у меня засиделась, приходи завтра».
А нужно вам сказать, в это самое время уж больно мой муж был сердит на Батюшку.
Прихожу на другой день. Батюшка пошел со мной. Привожу его к себе, а у меня комнаты не топлены, закрыты, пришлось принять Батюшку в мастерской. Была у меня на руках внучка — Лидушка. Горько я о ней сокрушалась: не любил зять эту мою внучку. Стою перед Батюшкой, смотрю то на него, то на девочку, а сама горько плачу.
— Да ты что плачешь–то? — удивился Батюшка.
— Да как же не плакать–то, — говорю, — уж больно отец–то ее не любит.
Батюшка встал, погладил мою внучку по головке, поцеловал, благословил.
С тех самых пор полюбил ведь зять Лидушку, жалеть ее и играть с ней стал; а то бывало лежит девочка как колтушка, а он на нее никакого внимания.
Вышел такой случай — не хотела моя дочь меньшая, Зина, в церковь идти, да так заупрямилась, что никак не могу на нее ни платья, ни пальто надеть: выпрямила руки, как палки, не согну, не разогну. Измучила она меня вот как. Прошу Матерь Божию: «Помоги мне». Кое как одела, веду за руку, дело было зимой, а она все озирается, как бы удрать от меня. Так почти до самой церкви. Подвожу ее к Батюшке на исповедь, без очереди, становлюсь перед ним на колени, держу дочь за руки.
— Ты что, в церковь не хотела идти? Ну, иди сюда, Зинушка. — Стал ее Батюшка исповедывать. Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, а я ее как раз первую и подвожу. Батюшка развернулся, да раз по щеке ее, так что по церкви раздалось. «Ну и ударил же Батюшка», — подумала я, а дочь говорит: словно погладил, ничего не почувствовала. Пошла дочь моя его провожать, а он ее вплоть до двери все за шею щипал.
Пожелалось мне очень иметь Батюшкину карточку. Прихожу к нему в кабинет и говорю: «Батюшка, как мне хочется иметь вашу карточку».
— Голубушка, да ведь я бы тебе дал, да у меня нету. Будет — дам. А я ему так смело отвечаю: «Что если бы сняться».
— Ну, что же, да, пожалуй, ладно.
Крепко я задумалась, как мне поступить. Пошла к образу Феодоровской Божией Матери, молюсь и прошу Ее помочь мне. Деньги у мужа были, а дать знаю, что не даст, что делать? Пошла из церкви к крестной моей дочери Жене, знаю, что деньги у нее есть, сказать только ей боюсь. Понабралась храбрости, да и говорю: «Хочется иметь Батюшкину карточку, как быть не знаю». Вынимает она из кармана сорок рублей и дает; с этими деньгами к Батюшке на другой день. — «Как же, Батюшка, — говорю, — сняться–то?» А он мне:
«Посмотри–ка сколько народу–то и на парадном, и в кабинете, и на черном ходу, — везде народ, а ты подумала сниматься, где же тут?» Огорченная ушла я от Батюшки. Опять же к Владычице, молю: «Помоги мне, как быть». Не успела я дойти до ворот, пришла мне в голову мысль: «Сходи в фотографию, уплати деньги, принеси квитанцию Батюшке. Вмиг я это сделала, уплатила деньги, принесла Батюшке квитанцию. — «Вот и возьми ее, — развел Батюшка руками. — Серафима, смотри что она делает–то. Сказать мужу–то, Василию Петровичу, он ей задаст», — а сам радостный, веселенький.Долго–долго Батюшка не снимался, много раз дочь моя Зина бегала, напоминала ему, все ему время не было. Подхожу как–то к Батюшке на исповедь, а он мне и говорит: «Я твое послушание исполнил — в трех видах снялся». Горько мне стало, как же это так, дала я Батюшке послушание. «Простите, — говорю, — Батюшка, что я Вам послушание–то дала». А он смеется: «Вот и тебе послушание…» Но этого послушания я до сих пор не исполняю.
Бегу я взять пробные карточки. Прихожу, мне говорят: «Батюшка только сейчас был». Я опять к Батюшке; пришла лежит он в кроватке, веселый: «А ты хотела вперед меня взять, ишь какая. Ну вот, подай–ка мне со стола–то. Какие–же?» — «Да вот, — говорю, показываю на одну, — это–то наш Батюшка, а это непохоже». — «Ну, эту и заказывай». — «Батюшка, у меня–то будет, благословите и другим». — «Ну вот видишь, и тебе и всем. Ну, дай Бог, что же с тобой».
Горела я сердцем, чтобы Батюшка мне карточку подписал. Подхожу ко кресту, а Батюшка смеется: «Поспеешь». Не поняла этих самых слов Батюшки, пошла к нему на квартиру, простояла целый день, так ни с чем и ушла. На другой день без всякой задержки, одной минутой Батюшка мне подписал.
Было такое предположение, что Батюшка в ссылку от нас уедет. Прихожу к нему и говорю: «Как же быть?» — «И там солнышко светит».
Заболела у меня рука. Батюшка мне говорит: «Иди к доктору». — «Батюшка, да я к докторам–то не хожу». — «Иди, иди, ты все от Бога чудес ищешь. Я за тебя помолюсь». При операции перерезали мне жилу, и доктор мне сказал, что палец мой сгибаться не будет. — «Верь ты мне, — посмеялся Батюшка, — будет сгибаться и будешь работать». Взял мою руку и много–много раз ее благословил.
Было нехорошо моей жиличке, никак она в церкви не могла стоять, валилась с ног, тянуло ее из церкви вон.
Пошла со мной к Батюшке на исповедь. Долго она перед этим не ходила в церковь. Почти всю всенощную продержал ее Батюшка на исповеди, так что народ возроптал. Постоит, постоит около нее, уйдет в алтарь, помолится, опять придет, а разрешительной молитвы не дает. Долго так продолжалось. «Скажи, что ты хотела с собой сделать», — наконец спросил Батюшка. «Батюшка, хотела себя загубить: подавал мне человек о трех головах веревки: тебе, говорит, лучше будет». — «Глупая, глупая, на кого ты своих детей–то оставила бы?»
После исповеди и причастия стало ей легче. «Дай тебе Бог доброго здоровья, Александра Ивановна, что к своему Батюшке меня сводила», — поблагодарила меня жиличка.
В голодное время поехали ребята этой самой жилички за хлебом. Долго не возвращались. Послала я ее убрать за меня в церкви. «Пойди, — говорю, — убери, я тебе за это хлебца дам, да, может, там и Батюшку встретишь, попросишь его за детей помолиться». Чистила она на лестнице подсвечник, проходил Батюшка мимо нее, она его и просит за детей. — «Ну, помолюсь, как имена–то их?» Дня за два до Пасхи приезжают дети, разутые, раздетые и рассказывают о крушении того поезда, в котором они ехали, — один единственный вагон остался, где они сидели, и тот перекувыркнулся. Ужас, чего только они не натерпелись, только что целы остались.