Патриарх Никон

— Пошли за воеводою и моими товарищами и сам скажи, — возразил Гульц.

— Да что мне твой воевода, этот боярский пёс, — крикнул гетман. — А вот что я скажу: коли сейчас же из города не пойдёте, так казаки вас побьют всех.

— Хорошо, — сказал немец, — но коли мы пойдём из города, так ты не вели нас бить.

— Что ты, что ты, мы не ляхи, — и, крестя лицо, он прибавил: от казаков задора не будет, только вы выходите смирно.

Гульц отправился к воеводе и передал ему слова гетмана.

— Не могу я покинуть города, — воскликнул Огарёв, — нужно лично переговорить с гетманом; потом он отречётся от своих слов.

Когда Огарёв зашёл к Брюховецкому, он долго не хотел его принять, наконец вышел и объявил:

— Запорожцы требуют, чтобы русские немедленно очистили город.

Огарёв возвратился к себе и сказал жене своей:

— Собирайся в путь... Нас здесь всего двести человек и крепости никакой здесь нет.

— Напрасно, — сказала она, — здесь каждый дом наша крепость... Будем сражаться... а там пошли в другие города, и нам дадут помощь.

— Пока эта помощь придёт, нас всех перебьют и перережут, — возразил Огарёв. — Притом, если мы выйдем из города, мы и людей и себя спасём: гетман клялся богом, что нам по пути ничего дурного не сделают.

— Выступим, — вздохнула жена его, — но сердце моё не предвещает ничего доброго... уж лучше бы здесь защищаться...

Начала она и люди её, и войско собираться в путь, и несколько часов спустя по направлению к Переяславлю потянулись прежде всего немец Гульц с обозами и возком, в котором находилась жена Огарёва; полковник на коне ехал рядом с экипажем для её защиты на случай нападения.

Доехали они так до заставы. Здесь казачий старшина Иван Бугай, коренастый, здоровенный запорожец, стоявший с сотнею казаков, пропустил их беспрепятственно с обозом.

Потянулись они по дороге в надежде, что и воевода с резервом тоже благополучно выйдет из города.

Но не прошли они и трёх вёрст от Гадяча, как услышали там пальбу. Они остановились, и Гульц тотчас собрал обоз, сделал из него засады и внутри разместил возок с боярынею и ратных людей, а сам поскакал с несколькими рейтарами обратно в город.

Там происходило в это время следующее:

Огарёв со стрельцами выступал из города, но на заставе Иван Бугай остановил их:

— Сдавайтесь! — крикнул он.

В ответ на это воевода произнёс твёрдо и решительно:

— Если вы не удалитесь, мы стрелять будем...

— Ах ты, пёс московский, — крикнул Бугай, бросившись к нему с обнажённою саблею.

Это был знак к нападению: казаки ринулись на стрельцов.

Бились и рубились, чем ни попало: слышны были выстрелы пистолетов, пищалей, стук оружия.

Силы были равные и бой был бы продолжителен, но Огарёв отсёк ухо Бугаю и тот, истекая кровью, упал с коня.

Казаки схватили его на руки, понесли в город с криком.

— Москали наших режут.

Воевода подобрал своих убитых и раненых и поспешно выступил из города.

На пути он встретил полковника Гульца.

— Жена моя права была, — сказал он, — уж лучше бы защищаться в городе; там они пожалели бы казачьи дома да и легче было бы сражаться... Эти разбойники, вероятно, тотчас нагрянут сюда, так нам нужно будет их отразить и дорого продать свою жизнь.

Они ускоренными шагами поспешили к передовому войску, но едва они прибыли туда, как вдали показались запорожцы с кошевым атаманом.

Русские выкинули флаг для переговоров, но те, будто не замечая его, неслись к ним вихрем.

Началась стрельба и рукопашный бой. Русские сражались отчаянно: семьдесят человек стрельцов и пятьдесят солдат пало под ножами запорожскими, остальные сто тридцать человек, избитые, израненные, забраны в плен; не больше тридцати человек стрельцов успело бежать на Переяславль, но те помёрзли в пути. Полковник Гульц сражался у возка боярыни и там пал, как герой; но она не сдавалась в плен: она дралась с отчаянием и взяли её тогда, когда свалили и связали её.

Огарёв бился до последнего и не сдавался, но тяжёлая рана на голове лишила его чувств и запорожцы забрали его полумёртвого.

Одержав эту постыдную победу, запорожцы забрали русский обоз и пленных и двинулись с триумфом в город, причём били в котлы и в барабаны и неистово пели песни.

Вступив в город, они послали Огарёва к протопопу, а боярыню за то, что муж её отсёк ухо Ивану Бугаю, и за то, что она не сдавалась без бою, раздели и повели по городу простоволосую. Приведя её таким образом на площадь, где собрался народ, Бугай выхватил кинжал и отсёк ей одну грудь.

Он собирался уже по частям её искрошить, как раздался голос маленького человека Лучко:

— Звери вы лютые... змеи подколодные... так-то вы войсковой ясырь (выкуп) цените... Гетман прислал меня отдуть виноватых, — и он начал бить гетмановскою плетью налево и направо, куда ни попало.

И Бугаю, и его сподвижникам досталось прямо по лицу.

— Экий скаженный, — крикнул Бугай, убегая.

За ним последовали остальные запорожцы.

Лучко торопливо снял пояс, вынул платок и, нагнувшись к лежавшей без чувств на снегу боярыне, закрыл её рану платком и притянул его своим поясом; потом, обратившись к народу, он крикнул:

— Громада! Гетман приказал отвести её в богадельню... Вот в ту, которая здесь на площади.

Несколько мещан отделились от народа и понесли её в богадельню. Здесь было несколько прислужниц и фельдшер. Они уложили боярыню на кровать и занялись перебинтовкой.

Лучко до тех пор не покидал богадельни, пока раненой не сделалось лучше, т.е. пока она не пришла в себя; тогда он успокоил её насчёт мужа и удалился, объявив, что Брюховецкий опечален приключившимся, и что он употребил все силы и средства для их излечения.

На другой день из Гадяча полетела во все концы Малороссии от Брюховецкого следующая прокламация:

«Не с нашего единого, но с общего всей старшины совета учинилось, что мы от руки и приязни московской отлучились по важным причинам. Послы московские с польскими комиссарами присягою утвердились с обеих сторон разорять Украину, отчизну нашу милую, истребив в них всех жителей больших и малых. Для этого Москва дала ляхам на наем чужеземного войска четырнадцать миллионов денег [118] . О таком злом намерении неприятельском и ляцком узнали мы через Св. духа. Спасаясь от погибели, мы возобновили союз со своею братиею. Мы не хотели выгонять саблею Москву из городов украинских, хотели в целости проводить до рубежа, но москали сами закрытую в себе злость объявили, не пошли мирно дозволенною им дорогою, но начали было войну; тогда народ встал и сделал над ними то, что они готовили нам, — мало их ушло живых! Прошу вас именем целого войска запорожского, пожелайте и вы целости отчизне своей Украине, промыслите над своими домашними неприятелями, т.е. москалями, очищайте от них свои города. Не бойтесь ничего, потому что с братиею нашею той стороны желанное нам учинилось согласие, — если нужно будет, не замедлять нам помочь. Также и орда (татаре) в готовности, хотя не в большой силе, на той стороне».

118

Дано было пятьсот тысяч злотых польских на удовлетворение князя Вишневецкого и других за отошедшие к нам их имения.