Патрис Лумумба

А как падки европейские авторы до африканского быта, до тайных обрядов! Лумумба и хохотал и возмущался, когда читал сочинения врачей и миссионеров об африканских свадьбах, об интимной стороне супружеской жизни и многоженстве. Сочинять глупости о каком-либо европейском народе небезопасно: автора могут высмеять, уличить в невежестве. В школе Лумумба с товарищами устраивали суд над такими горе-авторами. Собирались на школьном дворе, избирали «трибунал», выносили приговор: книжку с небылицами об африканцах прокалывали копьем, затем клали на тачку и увозили на захоронение…

Свадьба самого Лумумбы была веселой и торжественной. Его избранница, Полин Опанга, покорила всех скромностью, учтивостью, уменьем вовремя сказать нужное слово. Это произошло в 1952 году. Лумумбе было 27 лет. Он всегда называл Полин «моя девочка», всегда — даже когда появились дети. Играли свадьбу дважды — в Стэнливиле и в родной деревне Оналуа. Приехали друзья из Леопольдвиля. Там функционировал кружок САКО — общество авторов и композиторов Конго. Был и театральный институт, вокруг которого группировались любители африканской музыки, пения и танцев. Артист Пьер Канку, прибывший в Стэнливиль со своей труппой, был родом из провинции Касаи и пел песни на языке чилуба. Он и открыл свадебные торжества…

…А книга о банту не давала ему покоя: он начал собирать материалы, намереваясь опубликовать ее в Брюсселе. Ему есть что рассказать и есть о чем поспорить… Нужно правильно понимать факты, природу вещей, как писал Монтескье. В Европе все еще удивляются, почему африканцы ходят в одних набедренных повязках…

Его друг Морис Мполо рассказывал, как много надо положить труда, чтобы приучить солдат носить обувь. При первой же возможности солдаты снимают ботинки, вешают их на штык и совершают многокилометровые переходы босиком. Настоящий африканский охотник никогда не пойдет в лес обутым: голая нога ступает мягко на землю, покрытую листьями и сушняком, и охотник бесшумно может приблизиться к хищнику на близкое расстояние. К слону, стоящему против ветра, можно подползти вплотную и рубануть тяжелым ножом по сухожилиям задних ног Слон оседает в беспомощности, крутится на месте, и охотники добивают его.

Признаком отсталости считалось и то, что в африканском лексиконе отсутствуют слова «колесо», «колодец», «телега». Но если нет лошадей, то зачем обзаводиться телегами и колесами? Африканцы все грузы переносят на себе. И колодцы не нужны — питьевой воды вполне достаточно и без них. Бельгийцы расписывали «конголезских дикарей», тысячами согнанных на строительство железной дороги Леопольдвиль — Матади. Подрядчики привезли тачки: до этого их в глаза не видел ни один конголезец. Тачки набивали землей или щебенкой, взваливали на голову и несли в указанное место. Когда появились электрические карманные фонарики, то образованные бельгийцы насмерть запугивали ими африканцев. Фонарей боялись пуще огнестрельного оружия. Подойдет цивилизованный господин к африканской хижине в то время, когда там все спят, и начнет щелкать огненной игрушкой. Ночь, ничего не видно. В хижине поднимается паника. Семья выбегает наружу. Раздаются крики. А визитер заливается хохотом, довольный, что выискал еще одно доказательство дикости африканцев…

Африканец не так смеется — налицо проявление дикости. Он не владеет европейским языком — разве это не веское доказательство отсталости? Африканская женщина, тем более если она замужняя, ходит обнаженной до пояса — на что это похоже? Мать носит детей на спине, взваливает всю поклажу на голову — ну не варварство? Считаются католиками, а живут с тремя-четырьмя женами. А какое пренебрежение к обогащению, к накоплению! Ему бы вырученные деньги положить в банк или купить на них акции процветающей компании, а он собрал со всего Конго родню и кормит ее. Эбеновое дерево, баснословно дорогое в Европе, африканец, не раздумывая, бросает в костер. Клыки слона идут у него на изгородь. Какая непрактичность! Разве эти люди когда-нибудь будут жить нормально? И какое неимоверно тяжелое бремя выпало на долю Бельгии! Нет, Бельгия не наживается за счет Конго, наоборот — она отдает чуть ли не последние накопления, чтобы цивилизовать конголезцев…

Все эти постулаты заучивались школьниками как таблица умножения, запоминались как собственное имя. В официальном учебнике утверждалось: «Деятельность колониальных держав дает полное основание утверждать, что прогресс, достигнутый африканским населением под их бескорыстным руководством, составляет предмет гордости и является наиболее светлой главой в истории западной цивилизации».

Так густо врать в самом Брюсселе не отважилась бы и самая проколониальная газетенка, в Конго же подобные формулировки преподносились школьникам. Как разобраться африканцу что к чему? И писали: «Закон от 12 августа 1925 года, согласно которому территории Руанды-Урунди присоединяются к Бельгийскому Конго… был на редкость прогрессивным. Все было организовано с учетом опыта, приобретенного за время управления Конго, а развитие этой территории является лучшим доказательством того, что методы управления были прекрасными. После второй мировой войны Бельгия продолжала насаждать культуру и развивать экономику. Ей удалось установить порядок среди местного населения. Колониальные власти продолжали борьбу против эпидемий и заразных болезней, насаждали систему образования, объединили туземцев в единой системе гражданских государственных служб и отдавали все силы ради улучшения моральной и материальной сторон их жизни. Бельгия развила производство сельскохозяйственных культур для экспорта и улучшила все виды земледелия. Она также подняла животноводство, организовав на местах курсы и чтение лекций. Бельгия создала в 1934 году Институт по изучению конголезского земледелия в Янгамби. Бельгия повсеместно создала национальные парки, чтобы сохранить поголовье диких животных. Она улучшила орудия производства, построила железные и шоссейные дороги, в результате чего значительно уменьшилась ручная переноска грузов…»

И все в таком же роде — в начальной школе, в специальных технических учебных заведениях, в только что открывшемся университете Лованиум. Неимоверное бахвальство пронизывало все: речи официальных представителей и рекламные брошюры, послания папских легатов и проповеди священников. Когда бизнесмены наводнили Конго и Леопольдвиль превратился в современный город с многоэтажными зданиями и асфальтированными магистралями, о нем писали: «С закатом солнца конторы и фабрики закрываются. Тысячи велосипедистов едут по столичным улицам. Туземный город напоминает в эти часы Копенгаген. Сияют неоновые рекламы. Американские лимузины везут элегантных конголезок, одетых в яркие ткани. Маленькие керосиновые лампы, стоящие на земле между нарядно-броскими лотками на вечернем рынке, светятся в каких-нибудь ста ярдах от неоновых витрин, освещающих главную улицу Леопольдвиля. Массивные манговые деревья прошлого века постепенно уступают бетону. Цивилизованный и дикий, северный и тропический, Леопольдвиль наглядно демонстрирует соединение двух культур, двух цивилизаций, которые, пережив взаимное отчуждение, стараются в настоящее время лучше понять друг друга и объединиться. Посмотрите: виртуоз пианист, кумир лучших концертных залов Европы, выступает перед избранным туземным обществом. А в то же самое время черный художник выставляет свои картины в самом большом банкетном зале африканской столицы».

Какой-то колониальный бакалавр соорудил исследование, в котором с соответствующей эрудицией доказывал, что Бельгия в Конго начала с нуля. Обращаясь к прошлому веку, подающий надежды ученый подчеркивал то обстоятельство, что Бельгия активно выступала против работорговли.

Одно открытие следовало за другим: Бельгия, оповещал бакалавр, организовала конголезское общество без расовой дискриминации. Конголезская демократия сливается с традиционной бельгийской, о чем каждый день вещает по радио первый конголезский диктор мадемуазель Кабало. Бельгия не намерена нарушать африканские традиции: она поддерживает их и сохраняет клан как основу конголезского общества. В бельгийско-конголезской коммуне вожди племен занимают достойное почетное место. Бельгия в высшей степени уважает философию банту. Суть этого бельгийского колониального взгляда на конголезское общество такова: оно должно застыть, законсервироваться, очистившись от некоторых недостатков, шокирующих цивилизованных европейцев. Пусть африканец остается в саваннах и джунглях. Пусть он слепо подчиняется вождю деревни и племени: бельгийские франки сделали свое дело, и относительно лояльности вождей не может быть сомнений. Африканец покорен властям тогда, когда он проживает в своей хижине. В этом случае он не утрачивает своих добрых качеств. Его развращает городская обстановка. По своей природе африканцы — ораторы. Дай им волю, и они будут митинговать сутками, забросив свои занятия. Европейца образование возвышает, африканца оно портит. Поэтому все должно быть умеренным. Африканец ни в коем случае не должен забывать, что он негр и что его ведет к прогрессу и процветанию европейская держава…

В некоторую благотворность бельгийского влияния Лумумба верил, хотя эта вера все более подтачивалась и таяла. По крайней мере, он считал, что без Бельгии Конго не сможет нормально развиваться и существовать. Стэнливиль укреплял его взгляды. В городе существовала коммуна батетела: Лумумбу избрали президентом землячества. Рамки этой общины, родной и близкой, казались ему тесными, а в ряде случаев консервативными. В 1955 году он становится одним из руководителей бельгийско-конголезской ассоциации, в создании которой принимал активное участие господин Отрик, президент богатейшей компании «Бельжика». Капиталист, который никак не желал, чтобы его считали капиталистом.

Крупный колониальный чиновник Боссери выступал с иных позиций: он заявил, что полностью согласен с Патрисом, когда он требует независимости для Конго. Но, по его мнению, политика не делает человека великим в наше время. Лидеры политических партий или продажны, или жалки сами по себе. Лучше вовремя отойти от этого неблагодарного занятия. Он, Боссери, бельгиец, преклоняется перед литературным талантом Лумумбы.

— Если ты согласишься, — откровенничал он, — то я тебя устрою в одном из лучших университетов Бельгии. Ты будешь читать лекции по истории, географии и этнографии. Популярность тебе обеспечена. В Брюсселе будешь издавать свои книги. Ты по призванию ученый, аналитик. В Бельгии ты будешь членом многих обществ и университетских коммун. Мне нужно твое согласие…

В Кизангани существовали и религиозные секты: «Свидетели Иеговы», кинтвади, пророка Дьедоннэ, миссия черных, движение хаки, организации «Армии спасения», секта китавала и многие другие. Из лесного массива Итури прибыла в Кизангани большая группа пигмеев и создала свое общество, которое провозгласило своим лозунгом: «Пигмеи — тоже люди». Были переселенцы из Уганды, Южного Судана, из Руанды и Бурунди. В Конго они выискивали политическую партию или лидера, с которыми они смогли бы соединить свою судьбу. Секта китавала была запрещена, члены ее действовали подпольно. Они собирались в ночное время и каждый раз в новых местах. Лумумба ходил к ним, и они считали его своим человеком, доверяли ему. Секта присылала ему извещения: приглашали на собрание. Адреса не указывали. Но африканец, который вручал послание, изъявлял готовность быть проводником. Неудобно было отказываться, и Лумумба согласился пойти к отцам китавала.