Патрульные Апокалипсиса

– Что?

– Так передали Андрэ, мсье. «Позвоните в Берлин».

Ликвидатор в шоке уставился на любезного клерка. Потом, не сказав ни слова, выбежал из магазина.

Глава 25

Карин де Фрис настояла на переезде с Дру в отель «Нормандия».

– Мы просто хотим сэкономить деньги Госдепартамента. Как налогоплательщик я настаиваю на этом!

– Да вы как с цепи сорвались, на людей бросаетесь. Ладно, побудьте еще денек в форме и парике. Мы вас охраняем, как скаковых лошадей. Я объясню начальству в отеле, что вы парочка компьютерных чудаков, которых мы терпеть не можем, но вынуждены использовать.

Разговор вызвал раздражение у Стэнли Витковски – он не любил, когда его обходили с фланга.

День клонился к вечеру. Лэтем сидел за столом и читал запись устного отчета своего старшего брата в Лондоне после побега из долины Братства. Карин предложила ему запросить эту бумагу: по поводу Гарри Лэтема возникало все больше вопросов.

– Тут так и сказано, – сказал Лэтем, подчеркивая слова на листке бумаги. – Гарри никогда не утверждал, что имена высечены на камне… Послушай-ка: «Я привез материал, а оценить его – ваше дело».

– Значит, он и сам сомневался? – спросила Карин, сидящая на тахте в гостиной, опустив газету.

– Да нет, он просто допускал это как вероятность, а не как возможность. При малейшем намеке, что ему могли «всучить липу», он просто-таки взорвался. Вот тут: «Зачем им это? Я внес большой вклад в их дело. Они мне верили!»

– Он точно так же взорвался, когда я сказала, что у Братства на него заведено досье.

– Он тогда на нас обоих набросился. А сразу после этого, когда я спросил, кто такой Крёгер, он произнес слова, которые я на всю жизнь запомню… «Я-то не должен говорить об этом, а вот Александр Лесситер может». Он раздваивался: то был самим собой, то Лесситером. До чего же это тяжело.

– Знаю, дорогой, но все уже кончилось. Он покоится с миром.

– Надеюсь, очень надеюсь. Я не религиозен и, по правде говоря, не люблю большинство религий. Насилие, которое во имя них творили, так же богоподобно, как Чингисхан. Но если смерть – это вечный сон, я приемлю такое положение дел, и Гарри тоже.

– Ты что, в детстве никогда не ходил в церковь?

– Ходил. Моя мать – пресвитерианка из Индианы, подпорченная академизмом Новой Англии. Поэтому она и решила, что мы с Гарри должны регулярно посещать церковь до шестнадцати лет. Я продержался до двенадцати, а Гарри бросил еще в десять.

– И она не возражала?

– Конфликтовать она никогда не умела, лишь на соревнованиях – вот тут была настоящей тигрицей.

– А отец?

– Тоже персонаж. – Дру откинулся на стуле, улыбаясь. – Как-то в воскресенье мама приболела и сказала отцу отвезти нас в церковь, забыв, что он там никогда не был. Он, конечно, дорогу не нашел, а мы с Гарри помогать ему не собирались. Наконец он остановил машину и сказал: «Идите вон в эту». Только это была не наша церковь.

– Главное, что церковь.

– Не совсем. Это была синагога.

Они оба рассмеялись, и тут зазвонил телефон. Лэтем поднял трубку.

– Слушаю.

– Это я, Моро.

– Что-нибудь прояснилось с вашим секретарем? Я имею в виду, известно, кто мог ее убить?

– Абсолютно ничего. Жена обезумела от горя, занимается похоронами. Никогда не прощу себе, что усомнился в ней.

– Вылезайте из власяницы, – посоветовал Дру. – Она не поможет.

– Знаю. К счастью, есть чем себя занять. Жена посла сделала первый шаг. Около часа назад она подъехала к дорогому магазину кожаных изделий на Елисейских Полях, отпустила такси, а потом исчезла.

– Магазин кожаных изделий?

– Для верховой езды: седла, сапоги. Он славится сапогами.

– Сапожник?

– Можно и так сказать.

– Так это ж то, что мы нашли у нациста, пытавшегося снести мне голову! – нетерпеливо перебил его Лэтем. – У него была квитанция о починке обуви на имя Андрэ.

– Где она?

– У Витковски.

– Я пошлю кого-нибудь за ней.

– Мне казалось, вам не нравится посылать своих людей в посольство.

– Противно лишь, когда вопросы задают.

– Тогда не надо. Стэнли посылает машину за Карин – она едет к врачу. Я скажу, чтоб передал квитанцию с водителем. Подождите! – Дру хлопнул себя по лбу – его осенило, он прищурился, как человек, пытающийся что-то припомнить. – Вы сказали, жена Кортленда скрылась?

– Вошла и не вышла. Мои люди считают, ее куда-то увезли. За домом обнаружили служебный вход и маленькую стоянку. А что?

– Может, это неудачный бросок через все поле, Клод, но у того нациста в Булонском лесу было кое-что еще. Пропуск в луна-парк на окраине города.

– Странная вещь для такого человека…

– Я и говорю, это дальний бросок, но согласитесь: довольно странно, что нацистский киллер хранит в бумажнике пропуск в комнату смеха.

– Стоит попытаться, – сказал Моро.

– Я свяжусь с Витковски. Как только придет машина за Карин, я тут же получу и квитанцию и пропуск. А пока вызывайте свой тайный экипаж и ждите меня у бокового входа в отель.

– Договорились. Оружие у вас есть?

– Я вчера вечером не вернул пистолет Алана Рейнольдса сержанту. Он так рассвирепел из-за моей отлучки из отеля, что я боялся, он наденет перчатки, застрелит меня и скажет, будто это сделал Рейнольдс. Так что у меня их теперь два.

– Интересная мысль. Кто-нибудь из моих, наверно, так бы и поступил. До встречи.

– Приезжайте. И поскорей.

Дру повесил трубку и посмотрел на Карин, которая стояла у тахты. Лицо ее явно выражало недовольство.

– Я сейчас звоню полковнику, хочешь поздороваться?

– Нет, хочу поехать с тобой.

– Оставьте, леди, вы едете к врачу. Ты думаешь, обманула меня вчера вечером? Ничего подобного. Ты ушла в ванную, и тебя долго-долго не было. Я включил свет и увидел кровь возле подушки. А потом нашел бинты в корзине. У тебя кровоточила рука.

– Да ничего особенного…

– Пусть мне врач это скажет. И кстати, если это так, почему тогда у тебя рука согнута в локте, вопреки земному притяжению? Ты что, благословляешь кого-то или опять не хочешь запачкать бинт?

– А ты наблюдательный, мерзавец!

– Так болит, значит?

– Приступами, изредка. Это ты, наверное, виноват.

– Давненько ты мне ничего приятного не говорила.

Лэтем встал из-за стола. Они подошли друг к другу и обнялись.

– Господи, как хорошо, что я тебя нашел!