Патрульные Апокалипсиса

Моро замолчал и подошел к столу, за которым сидел Лэтем. Он снял трубку и набрал номер.

– Все эти годы, – продолжал глава Второго бюро, ожидая ответа по телефону, – она была такой дружелюбной, такой заботливой… Нет, друзья мои, не вы были мишенью, а я. Приняли решение – и время мое истекло. Меня раскрыли.

– О чем вы говорите? – настойчиво спросил Лэтем.

– Сожалею, но сказать не могу.

Моро предостерегающе поднял руку, требуя молчания, и заговорил по-французски в телефонную трубку:

– Отправляйтесь немедленно на квартиру мадам д’Агост в Сен-Жермен и арестуйте ее. Возьмите с собой женщину-офицера, пусть тщательно ее обыщет на предмет капсулы с ядом… Не задавайте вопросов. Делайте, как я сказал!

Француз положил трубку и устало опустился на небольшой диванчик для двоих, стоявший у стены.

– Как же все это печально – с ума сойти, – тихо произнес он.

– Это разные вещи, Клод, – сказал Дру. – Нельзя одновременно сходить с ума и печалиться. По крайней мере, что-то одно должно перевесить, когда речь идет о вашей жизни.

– Однако дела так просто не отложишь, mon ami, – заметила де Фрис. – Учитывая все, что мы пережили, полагаю, какого-то объяснения мы заслуживаем, пусть даже самого туманного.

– Я все думаю, как долго она это планировала, много ли узнала, насколько выдала…

– Кому, черт побери? – спросил Лэтем.

– Тем, кто все доносит Братству.

– Давайте, Клод, – выразил нетерпение Лэтем, – расскажите нам хоть что-нибудь.

– Хорошо. – Моро откинулся на спинку стула, массируя веки пальцами левой руки. – Три года я веду опасную игру, набивая карманы миллионами франков, которые станут моими, только если я провалюсь, а их дело победит.

– Вы стали двойным агентом? – прервала его потрясенная Карин, вставая с кровати. – Как Фредди?

– Двойным агентом? – Лэтем тоже поднялся со стула.

– Да, как Фредди, – подтвердил глава Второго бюро, глядя на Карин. – Они были убеждены, что я удобный и крупный осведомитель, но эту операцию нельзя было зарегистрировать в документах Второго бюро.

– Исходя из предположения, пусть даже весьма призрачного, что Бюро «заражено», – уверенно завершила его мысль Карин.

– Да. Самым слабым местом оказалось то, что я никак не мог бы себя подстраховать. Во всем официальном Париже не нашлось ни одного человека, которому я мог довериться. Бюрократы приходят и уходят; наиболее влиятельные идут в частный бизнес, а политики – куда ветер дунет. Мне пришлось действовать в одиночку, без официального разрешения, исполнять, как говорится, весьма сомнительное соло.

– Бог ты мой! – воскликнул Дру. – Да зачем же вы себя поставили в такое положение?

– На это я ответить не могу. Причины кроются в далеком прошлом и уже преданы забвению… всеми, кроме меня.

– То, о чем все забыли, может ли быть настолько важным, mon ami?

– Для меня да.

– D’accord. [116]

– Merci.

– Дайте мне разобраться, – сказал Лэтем, бесцельно шагая вдоль окна. – Вы ведь сказали «миллионы», правильно?

– Да, это так.

– Вы что-нибудь из них потратили?

– Очень много. Я же вращался в кругах, где на зарплату directeur не разгуляешься. Я подбирался все ближе, платил тем, кого можно было купить, все больше и больше узнавал.

116

Согласен (фр.).

– Настоящая сольная операция. Кое-что для кого-то, кое-что для себя… Кто в этом разберется?

– К сожалению, это точно.

– Но вы же нам говорили… – прервала его Карин. – Должно же это что-то значить.

– Вы не француженка, дорогая. К тому же участвуете в секретных действиях, тайных операциях, разглашать суть которых не любит ни одна страна. Но в глазах обывателя они ведут к коррупции.

– Я не считаю вас продажным, – категорично заявила Карин.

– Я тоже не считаю, – согласился Моро, – но мы оба можем ошибаться. У меня жена, дети, и прежде чем они услышат клевету, будто я обесчестил себя как муж и отец – не говоря уже о несанкционированном стрелковом взводе или годах в тюрьме, – я убегу со своими миллионами и буду жить с комфортом в любой стране мира, где только пожелаю. Не забывайте, я опытный разведчик, у меня везде открыты счета. Нет, друзья мои, я все продумал. И выживу, даже если провалюсь. Я обязан это сделать ради своей семьи.

– А если не провалитесь? – спросила Карин.

– Тогда каждое оставшееся су будет передано Ке-д’Орсе, а еще точный отчет о каждом франке, потраченном в моей сольной операции.

– Тогда вы не провалитесь, – сказал Лэтем. – Мы не провалимся. Пусть у меня нет миллионов, зато есть брат, которому разнесли выстрелом голову, а у Карин мужа замучили до смерти. Не знаю, какова ваша проблема, Моро, вы не хотите говорить, но могу предположить, что для вас она важна так же, как для нас наша.

– Предположение верное.

– Тогда, думаю, пора приниматься за работу.

– Чем прикажете работать, mon ami?

– Головой, призвав на помощь воображение, ибо это все, что у нас есть.

– Мне нравится, как вы это сказали, – одобрил глава Второго бюро. – Действительно, это все, что у нас есть.

– В нем живет его брат. – Карин, подойдя к Дру, взяла его за руку.

– Давайте вернемся к Траупману, Крёгеру и второй миссис Кортленд, – сказал Лэтем, отпустив руку Карин и садясь за стол.

Он нетерпеливо выдвинул ящик и взял оттуда несколько листов почтовой бумаги.

– Надо найти связь, ее не может не быть. Но как? Первое предположение – это ваш секретарь, Клод, ваша Моник… как ее там?

– Вполне возможно. Мы можем проанализировать ее звонки из офиса и тогда узнаем, с кем она разговаривала.

– И еще из дома…

– Certainment. [117] Это займет всего несколько минут.

– Соберите сведения и суньте ей под нос. Пригрозите, что пустите ее в расход, надо, так приставьте ей дуло к виску. Если Соренсон прав, этот Траупман захочет знать, что происходит, а она и есть та самая сука, которая может ему сказать. Потом возьмемся за нашего болтливого ученого мужа, Хайнриха Крейтца, посла Германии. И мне плевать на скандал, я готов его на замок запереть, лишь бы он не успел подать сигнал тревоги в Бонн.

117

Конечно (фр.).

– Вы очень торопитесь, друг мой, и отбрасываете дипломатические условности. Выглядит это привлекательно, но может сработать и против вас.

– Плевать я хотел! Кончилось мое терпение!

Зазвонил телефон. Моро поднял трубку, назвался и стал слушать. Его мужественное лицо обмякло, он побледнел.

– Merci, – сказал он и повесил трубку, а затем добавил, закрыв глаза: – Еще один провал – Моник д’Агост забили до смерти. Теперь ясно, как из нее выжали информацию о моем местопребывании… Куда смотрит господь бог?