Патрульные Апокалипсиса

– Понимаю ваше беспокойство, Дру, – прервал его Брессар, – но какое это имеет отношение к сегодняшнему вечеру – к этой страшной ночи, как назвал ее Жан-Пьер?

Американец молча смотрел на Виллье.

– Безумный старик, покончивший с собой в театре, – мой отец, – спокойно произнес тот, – мой родной отец. Много лет назад, во время войны, он был в Сопротивлении. Нацисты выследили его, сломали, довели до безумия.

Жизель ахнула, рука ее легла на плечо мужа.

– И нацисты появились снова, – сказал Лэтем, – их численность и влияние все более возрастают; в это трудно поверить.

– Предположим, что вы правы, – вставил Брессар. – Но какое это имеет отношение к Ке-д’Орсе? Вы сказали: «Ради нашего общего блага». Объясните, что это значит, мой друг!

– Я настоял, чтобы вас известили об этом завтра на информационном совещании в нашем посольстве, и Вашингтон согласился. А пока скажу лишь то, что я знаю: деньги, которые перекачиваются через Швейцарию в Австрию для растущего нацистского движения, поступают от людей, живущих во Франции. От кого именно, неизвестно, но суммы огромные – миллионы и миллионы долларов. И идут они фанатикам, которые возрождают свою партию – гитлеровскую партию в изгнании, – но возрождают по-прежнему в Германии, в глубокой тайне.

– Итак, по-вашему, здесь существует такая же организация? – спросил Брессар.

– Предатель, о котором кричал Жодель, – прошептал изумленный Жан-Пьер Виллье, склонившись вперед, – французский генерал!

– Или то, что он создал, – сказал Лэтем.

– Ради всего святого, о чем вы говорите! – воскликнула Жизель. – Вновь обретенный отец, Сопротивление, нацисты, миллионы долларов, перекачанные фанатикам, окопавшимся в горах! Какое-то безумие – fou!

– Может, изложите все по порядку, мистер Лэтем? – мягко попросил актер. – А я попытаюсь восполнить ваш рассказ тем, о чем сегодня узнал.

Глава 2

– Из архивных материалов, которыми мы располагаем, – начал Лэтем, – известно, что в июне сорок шестого года в наше посольство неоднократно – и всегда с наступлением темноты – приходил репатриант, бывший участник Сопротивления, называвший себя то Жаном Фруазаном, то Пьером Жоделем. Он утверждал, что ему заткнули глотку в парижских судах, где он пытался рассказать о предательской деятельности одного из вождей Сопротивления. Этим предателем, по его словам, был французский генерал, находившийся под домашним арестом по решению, принятому германским верховным командованием в отношении ваших высших военных чинов, которые оставались в оккупированной Франции. БОР, проведя расследование, пришло к выводу, что Фруазан-Жодель – человек психически неуравновешенный, как сотни, если не тысячи тех, кто прошел через концлагеря.

– БОР – это Бюро особых расследований, – пояснил Брессар, заметив недоумение супругов Виллье. – Его создали американцы для выявления и преследования военных преступников.

– Простите, я думал, вы знаете, – сказал Лэтем. – Бюро активно сотрудничало во Франции с вашими властями.

– Это его официальное название, – заметила Жизель, – а я слыхала другие: охотники за коллаборационистами, разоблачители свиней, да и как только их не называли.

– Продолжайте, пожалуйста. – Жан-Пьер нахмурился, недовольный тем, что его собеседника прервали. – Значит, к Жоделю не прислушались, сочтя его за сумасшедшего, – только и всего?

– Решение было тщательно взвешено, если вы это имеете в виду. Его тщательно допросили, три человека, взяв у него показания, сверили их. Эта стандартная процедура…

– Так, значит, вы располагаете необходимой информацией, – вставил Виллье. – Кто же этот генерал?

– Мы не знаем…

– Не знаете? – воскликнул Брессар. – Mon Dien, [18] не потеряли же вы эти материалы!

– Мы ничего не теряли, Анри, эти материалы у нас выкрали.

– Но вы же ссылались на архивные документы! – воскликнула Жизель.

18

Бог мой (фр.).

– Я сказал: «Из архивных материалов, которыми мы располагаем», – поправил ее Лэтем. – Вы можете внести в картотеку определенного периода чью-то фамилию, и на карточке будут вкратце изложены факты, заставившие провести расследование и принять по делу окончательное решение. Материалы допросов и показаний хранятся в засекреченных папках. Вот такая-то папка и была изъята. Почему – неизвестно, хотя теперь, пожалуй, мы знаем причину.

– Но вы знали обо мне, – прервал его Жан-Пьер. – Откуда?

– Картотека Бюро постоянно пополняется новыми сведениями. Года три назад пьяный Жодель подошел к американскому послу у театра «Лисеум», где вы играли в какой-то пьесе…

– «Меня зовут Аквилон»! – вставил Брессар. – Ты был там просто великолепен!

– Помолчи, Анри… Продолжайте же, мистер Лэтем.

– Жодель кричал, что вы великий актер, называл вас своим сыном и спрашивал, почему американцы не верят ему! Разумеется, Жоделя оттащили от посла, которого швейцар проводил к лимузину, сказав ему, что этот бродяга-пьяница – ваш фанатичный поклонник, всегда околачивающийся возле театров, где вы играете.

– Но я никогда не видел его. Почему?

– Швейцар объяснил и это. Едва вы появлялись в дверях артистического подъезда, он удирал.

– Но это лишено всякого смысла! – возразила Жизель.

– Боюсь, что нет, дорогая, – сказал Жан-Пьер, печально посмотрев на жену. – Во всяком случае, то, что я узнал сегодня… Итак, мсье, – продолжал актер, – из-за этого странного, но не такого уж неслыханного случая мое имя попало… как вы это назвали?.. В обычную картотеку разведки?

– Только в связи с фактом необычного поведения, к которому не следует серьезно относиться.

– Но вы-то отнеслись серьезно, n’est-ce pas?

– Прошу вас понять меня, сэр, – сказал Лэтем, нагнувшись вперед. – Пять недель и четыре дня тому назад моему брату предстояло вступить в контакт с его связным в Мюнхене. Это было специально оговорено, не приблизительно, а точно: весь план разработан в пределах двенадцати часов плюс несколько минут. Трехгодичная, сугубо секретная, чрезвычайно рискованная операция подходила к концу, финиш близился, переброска брата в Штаты была подготовлена. Когда прошла неделя, а от него мы не получили никаких сообщений, я вылетел в Вашингтон и стал просматривать всю существующую у нас информацию об операции, которую проводил Гарри – это мой брат, Гарри Лэтем. По той или иной причине, вероятно, потому, что это была старая запись, я запомнил эпизод у театра «Лисеум». Вы удивились, как это вообще попало в картотеку. Знаменитым актерам и актрисам часто докучают обожатели, поклонники – мы без конца читаем об этом.

– Кажется, именно об этом я и сказал, – перебил его Виллье. – Это явление, сопутствующее нашей профессии и в основном безобидное.

– Я тоже так считал, сэр. Тогда почему же этот случай был занесен в картотеку?

– И вы нашли ответ?

– Не совсем, но понял, что следует найти Жоделя. Приехав в Париж две недели назад, я искал его повсюду, во всех закоулках Монпарнаса, во всех трущобах.

– Зачем? – спросила Жизель. – Что вас к этому привело? И прежде всего – почему имя моего мужа оказалось в картотеке Вашингтона?