Паучий случай
Шрифт:
Такое чувство, словно я схомячила половину замка. И уже присматриваюсь ко второй половине. Волосы дыбом — это моя фирменная прическа. В последнее время меня можно смело гладить по голове. И называть «солнышком».
Малыш был твердо уверен, что у няни куда больше ног, чем она показывает. И рук тоже. Но я смотрела с нежной улыбкой. Малыш нарисовал меня. Это значит, что я для него много значу. И для меня это было лучшим признанием.
— А это кто? — спросила я, показывая на маленький клубочек рядом.
— Ипусий слусяй! — схватился он за голову.
— Мне
— Тс! — пошипела я. — Нужно спрашивать у художника… Любая ошибка — это конец света
Принц улыбнулся и гордо задрал нос.
— Так это ты? — удивилась я, рассматривая. — Похож! Очень! А это кто?
— У! — в папу ткнули фломастером. Пока папа пытался найти сходства между крокозяброй — интровертом, я улыбалась. Судя по размерам, это не я папу периодически. Это папа меня периодически должен бояться.
«Пап» такого размера я регулярно выселяла на лестничную клетку. Они свисали с веника и пытались вернуться на родину.
Где-то выросло уже целое поколение паучков — эмигрантов. Они рассказывают своим детям про бачок — обетованный. И про хозяйку — засранку.
— Вот, — вздохнула я, глядя на картинку. — Это то, как он видит жизнь. Радуйтесь, что вы вообще в ней есть. Я думала, что все намного хуже!
Я бережно взяла голую попу на руки. Прошлась с ним по комнате, потерлась носом о теплый животик и украдкой чмокнула.
— Хочешь к папе? — спросила я, поднося его поближе.
Мой паучонок смотрел недоверчиво.
— Я буду рядом. Я все контролирую! — произнесла я. И голая попка переехала к папе.
— Держитесь, — выдохнула я.
Маленькие пальчики изучали папу. Сначала они решили, что одноглазый король наводил бы больший страх и ужас на придворных. Осталось придумать, в какой битве король лишился левого глаза.
У папы волосы были явно лишние. Корона тоже. Поэтому корону я едва успела поймать на подлете к полу.
Два игривых пальчика пытались сделать из папы свинку. Они проникли в недра красивого носа. И расширяли его по мере возможности.
Скошенные к пальчикам глаза свидетельствовали о том, что папа немного в шоке. Он ожидал «ути-пути» и «иди к няне».
— Почему он не убирает? — гнусаво спросил папа, подавшись головой назад.
— Вы смешно «шеволькаетесь», — пожала плечами я. — Ему нравится.
— Уп! — послышался звук. Папа надул щеки, честно пытаясь отвести голову.
Если меня спросят, что было первым музыкальным инструментом юного принца, я отвечу. Папина губа.
Папа еще от носа не отошел до конца. А тут уже его тянут за губу в неизвестном направлении.
— Главное, рот не открывайте. Это опасный маневр, — сжалилась я.
— Угу, — послышалось с высоты двух метров.
Папа уже был рыбкой. Две маленькие ладошки собрали папины щеки вместе. Потом папа был «девочкой с очень тугим хвостиком». Лицо разъехалось в разные стороны. Узкие глаза смотрели
на малыша с опаской.Потом папа снова стал обиженной рыбкой. И под конец получил в солнечное сплетение.
— Апчхи! — звонко и на радостях выдал принц. Он обдал папу свежей порцией слюней и соплей.
Я проверила температуру. Нет, не заболел. Просто пыль попала.
Папе срочно требовался темный уголок. Уголок, куда бы он мог тихо заползти и зализывать моральную травму.
— Не все сразу, — улыбнулась я, принимая драгоценную ношу. Отец взял со стола рисунок и держал его на вытянутых руках.
Я не поняла, что произошло. Принц побледнел, затрясся и тут же превратился в паука. Он спрыгнул с меня и забился под кровать.
— Вот о чем я говорила, — прошептала я, замирая на месте. В комнате было тихо. Я чувствовала, как меня прижимают к себе.
— Здесь никого нет, — послышался голос.
Странно, значит, дело не в комнате. Чтобы это могло быть? А может и в комнате!
— Малыш, не бойся, — я упала на колени и заглянула под кровать. — Выходи! Никого нет…
— Может, я кровать сдвину? — спросил Риордан.
Я посмотрела на трехспальную кровать. Потом на него. Нет, он, конечно, может…
— Нет, не надо, — твердо ответила я, приподняв покрывало. — Не пугайте его еще сильнее.
Как жаль, что так случилось. Все было так замечательно.
Я отошла от кровати и чуть не расплакалась. Все напрасно. Опять начинать все сначала. Ничего! Один раз получилось. Получится и второй раз!
Я стояла возле двери, положив руку на ручку. И уже готовилась открыть ее. Но меня обняли.
— Я, наверное, сейчас опять скажу, что это в последний раз, — послышался горький шепот. — И буду прав. Я второй раз не переживу такую потерю. Это нужно заканчивать.
— Но ведь есть же способ? — спросила я шепотом. — А как же любовь?
— Значит, этот старый идиот тебе тоже рассказал сказку про большую любовь? — послышался горький вздох. — Любовь не спасает. Она просто не умеет. И не снимает проклятие. Она лишь делает утрату страшнее.
Я поджала губы. Это невыносимая пытка так мучить друг друга.
— Мы с королевой любили друг другу. Мы гуляли в саду. Часто приходили к тому пруду, в котором ты купалась. Не было дня, когда бы мы не говорили друг другу о том, что любим. И ни свободной минуты в разлуке. Она всегда была рада видеть меня. И я был счастлив.
Повисла пауза. Я не торопила. Мне самой нужны были силы, чтобы заглушить укол жгучей ревности. Ревности к прошлому.
— Я верил, что обойдется. Верил, что любовь способна сохранить ей жизнь. Но она умерла, рожая мне сына, — я почувствовала выдох. — Прошу тебя. Отпусти меня…
Я стиснула зубы. В сказках любовь всегда все побеждает. Но это — не сказка. Это жизнь.
— Прошу тебя, отпусти… Не заставляй сюда приходить, — меня сжали крепче. — Сегодня, когда ты отдернула руку, у меня появилась надежда, что ты выбрала жизнь. Но когда ты положила ее сверху на мою руку. Я был счастлив.