Паутина натягивается

Может быть, теперь я мог поставить защиту?…

— Не пытайся, только голова заболит, — небрежно заметил советник, очевидно, уловив изменение в моей магии. — Сырая сила тут не помощник, без правильных навыков у тебя ничего не получится.

А потом, как уже было прежде, когда советник допрашивал меня на территории клана аль-Ифрит, реальность будто сдвинулась и мое сознание заполнила пустота.

— Итак, ты решил вернуть миру «правильность»… — произнес советник задумчиво. На мой взгляд, так слишком задумчиво. И продолжил: — Все божественные посланники и аватары приходили именно для этого… Ты… Какое отношение ты имеешь к Пресветлой Хейме?

— Ну вот, и этот туда же, — пробормотал я. Пустота требовала говорить правду, и мое бормотание тоже было правдой, хоть и не являлось ответом на вопрос.

Хм… Возможно, ментальным воздействием можно было как-то манипулировать?

— Отвечай на вопрос, — велел советник. Пустота сдвинулась, надавила, и я заговорил прежде, чем успел решить, что именно мне будет выгоднее упомянуть, а о чем стоило бы промолчать:

— Понятия не имею. Может быть, я ее посланник, может быть, и нет.

Увы, оказалось, что при прямых четких вопросах манипуляция ментальным давлением была невозможна…

— Значит, у тебя все же есть основания полагать, что ты можешь быть этим посланником? — глаза у советника загорелись, как у охотника, вставшего на след добычи. — Какие именно?

— Мне во всем слишком везло, — сказал я. Слова звучали будто сами по себе, как бы сильно я ни пытался свою речь контролировать. — Так везло, что это походит на божественное вмешательство. Я невредимым прошел Гаргунгольм и сумел из него выбраться. Я подчинил своей воле Корневую Башню. Я убивал демонов и монстров. Я обладаю даром этера. Во время инициации я получил бы одиннадцать или двенадцать камней, если бы только кто-нибудь додумался заранее установить их внутри башни. А еще я видел двенадцать горных пиков, покрытых изумрудной зеленью, плывущих над облаками, и слышал зовущий меня женский голос…

— Ты слышал именно ее, Пресветлую Хейму? — перебил меня советник.

Я моргнул, напряг память.

— Думаю что да, ее. А кто еще это мог бы быть?

— Мало ли… — отозвался советник, но других вариантов не предложил. — Расскажи насчет своих двенадцати камней, — велел он затем и очень внимательно, не перебивая, слушал о том, как моя магия напитала обычный десяток кристаллов и как мне пришлось скидывать ее излишки под землю.

— Колодец в полмили глубиной, доходящий до подземной реки, — повторил мое описание советник, потом криво улыбнулся. — Ну что ж, раз мы так мило беседуем, то и я тебе кое-что скажу. Создание подобных подземных проходов забирает куда больше силы, чем работа с воздухом, огнем или водой. Кроме того, как ты сам сказал, даже на десятом кристалле поток дикой магии не достиг максимума… Это не двенадцать камней.

— А сколько?

Советник пожал плечами.

— Четырнадцать? Пятнадцать? Двадцать? Так или иначе, это куда больше, чем дано вместить человеческому телу без божественного вмешательства.

— Значит, вы тоже думаете, будто я посланник богини?

Тот хмыкнул.

— Это единственный вариант. Будь ты женщиной, мог бы еще оказаться ее аватаром — уровень силы у всех аватар зашкаливал даже до осознания своей божественности — ну а мужчина может быть только посланником.

Я непроизвольно поморщился.

— Что? — тут же спросил советник. — Чем ты недоволен?

— Не желаю никому служить! — я прекрасно понимал, что в моей ситуации идея остаться в стороне была нереалистичной и даже наивной, но советник все еще продолжал давить, заставляя говорить правду.

— Да, я помню, ты и в прошлый раз заявил нечто подобное. Как забавно. Неужели Хейма ошиблась в своем выборе? — благоговения в отношении богини в голосе советника не было. Впрочем, и негатива тоже.

— Богиня может ошибаться? — тут же спросил я.

— Конечно. Никто из богов не безупречен и не всемогущ.

Вот ведь. Идея, что со мной Пресветлая Хейма совершила ошибку, не нравилась мне так же сильно, как и идея, что я являюсь ее посланником.

Советник несколько мгновений ни о чем не спрашивал, продолжая изучать меня — явно решая, как он сможет использовать новую информацию. Да уж, пиетета перед божественным в нем не было даже на ломаный медяк.

А я думал о том, что дурного или полезного может принести мне повышенное внимание правой руки императора. А еще о том, как быстро он сделал вывод, что я могу оказаться божественным посланником. Неужели всего лишь благодаря нескольким словам, проскользнувшим в моей речи? И слова-то ведь были не совсем мои, я всего лишь повторил то, что сказала «душа города».

И тут в моей памяти неожиданно всплыл совсем другой разговор в совсем другом месте. Когда наш отряд только подъезжал к столице, когда я увидел десятки тысяч беженцев у ее стен, беженцев, которым ни император, ни Церковь ни в чем не помогали. Когда я начал говорить об этом, вызвав своей «еретичностью» у Кастиана панику. И когда жрец задал мне вопрос, уже тогда показавшийся слишком специфичным, будто выученная наизусть цитата…

— Что? — спросил советник резко, будто прочитав мои мысли. — В чем дело?

— Вот эта фраза — «вернуть миру правильность» — она в чем-то особенная? Чем-то знаменита?

— Да, она упоминается в священных книгах, — отозвался советник. — Почему тебя это интересует? — и пустота вновь надавила.

— А слова, что что-то «ломает картину справедливого мира»? Они тоже оттуда?

Советник прищурился.

— Да. Это прямая цитата из речи посланника Хеймы, жившего две тысячи лет назад. Он сказал так перед тем, как уничтожить правивший тогда императорский клан за их мерзкую ересь.

— Иштаво семя! — вырвалось у меня, а потом, из-за еще сильнее надавившей пустоты, я вынужденно объяснил: — Об этом спросил у меня один жрец — «не ломает ли» ситуация с беженцами «мою картину справедливого мира»?

— Один жрец? Кто?

— Светлейший Теаган.

Советник моргнул. Потом вдруг расхохотался — будто бы я только что удачно пошутил.

— Значит, Церковь тоже подозревает, что ты посланник! Просто чудесно! Право, меня во всем этом больше всего удивляет, что ее иерархи никого за тобой еще не прислали.

Мне вспомнилось то, с каким вниманием Теаган прислушивался тогда к моим словам — и как он поторопился успокоить Кастиана, заявив, что я не сказал ничего еретического. Наверное, еретическое все же было, но вероятному посланнику такое позволялось. Впрочем, как я догадывался, вероятному посланнику простили бы и куда большее…

А потом я подумал, что Теаган, вероятно, все еще состоял в белой секте, и я понятия не имел, как разнилось отношение к божественному посланнику у официальной Церкви и у сектантов. Ясно было только одно: ни те, ни другие не оставят меня в покое до тех пор, пока мой статус посланника не будет подтвержден или опровергнут.