Павлик Морозов [1976]

Мальчик увидел перед собой бледное лицо матери, ее встревоженные, усталые глаза, и ему вдруг почти до слез стало жалко её. Она потрогала его лоб.

— Постой, да ты что горячий такой?

— Не знаю…

— Ох, горе какое! — вздохнула Татьяна. — Ты уж не ходи никуда. Совсем промок! Раздевайся и ложись.

— Да я ничего, маманька.

— Ложись, ложись… — говорила она, подсаживая сына на печь. — Ну, вот так. А я потом приду, горячим чаем напою. Спи, сынок.

— А папанька?

— Ничего, ничего, ты спи… Спи, милый! Вон какой большой уже вырос, а для матери все маленький…

Татьяна ушла. Павел закрыл глаза, потом снова открыл, поворочался на печи. Его знобило. Мысли в голове такие страшные, неясные, перепутанные — не поймешь, что делать… Да, что делать?

Мальчик слез с печи, надел длиннополую куртку, вышел на крыльцо. Во дворе бесновался ветер. Дождь монотонно шумел вокруг, заглушая гул недалекой тайги. По временам, когда вспыхивала молния, было видно, как под ветром гнутся острые верхушки деревьев. Павел поежился. С крыши за шиворот потекла холодная струйка. Он пробежал по двору и присел за сараем. Глаза привыкли к темноте, и теперь ему хорошо было видно крыльцо.

Сначала с улицы прошел отец, согнувшись и шлепая по лужам сапогами.

«Опять пьяный», — подумал Павел.

Прошло несколько томительных минут. Высокий человек в дождевике появился со стороны огорода так внезапно, что мальчик едва сдержал испуганный, крик. Прихрамывая, незнакомец медленно прошел мимо притаившегося мальчика и исчез в избе.

Павел поднялся. Что делать? Теперь его знобило еще больше.

Он вбежал в сени, прислушался, приоткрыл дверь.

Ветер вырвал ее из рук и, широко распахнув, стукнул о стену.

В первой комнате было пусто. Приглушенные голоса доносились через полуоткрытую дверь, которая вела в другую комнату. Наверно, отец и хромой там.

Павел неслышно скользнул на печь и забился в самый темный угол.

Ветер играл дверью.

— Кто там? — услышал он глухой голос незнакомца.

Отец вышел в комнату, захлопнул дверь.

— Ветер.

— Ну и буря!..

— Промок?

— Есть малость. Такой дождь, что дух захватывает.

— Вот я тебя согрею…

Павел слышал, как отец открыл дверцы шкафчика, достал бутылку, налил в стаканы.

— За ваше здоровье, Трофим Сергеевич!

На крылечке застучали торопливые шаги. Кутаясь в шаль, в избу вбежала Ксения.

— Таня!

— У-у, дьявол, напугала!.. — вскрикнул отец. — Нету Тани… Чего тебе?

— Соли надо. — Ксения отряхнула мокрую шаль. — Не успела в кооператив сбегать.

— Не знаю, где у нее тут соль.

Она помолчала.

— А ты все гуляешь, Трофим?

— Не твоя это забота, Ксения! — глухо сказал он.

— Со своими пил, теперь с чужими начал?

— Тут чужих нету.

— Я вижу — тебе все свои!

Она накинула шаль, круто повернулась и вышла из избы.

— Кто такая? — обеспокоенно спросил хромой.

— Соседка… Да ты не бойся — глупая баба…

Они выпили водку.

— А что там за дом через дорогу виднеется? Не кулукановский?

— Его… — удивленно сказал Трофим. — А ты откуда знаешь?

— Зайти просили. Есть одно дельце веселое… Ваш племянник меня у Кулуканова дожидается.

— Ты не очень тут расхаживай! Это тебе не Кубань!

— Эх, Кубань, Кубань! — вздохнул гость и, помедлив, спросил: — Так как же, Трофим Сергеевич?

— Чего?

— Насчет удостоверений.

Трофим с минуту помолчал, прежде чем ответить.

— Ты пойми, мне это может жизни стоить, — наконец заговорил он тихо.

— Так мы ж заплатим, Трофим Сергеевич.

— А меня за решетку посадят, и никаких разговоров… Понял?

Отец щелкнул замком портфеля, полистал какие-то бумажки.

— Вот они, удостоверения, гляди… а тут я пропуск сделал… сами фамилии впишите, какие хотите.

Наступило молчание. Должно быть, незнакомец читал…

— Хорошие удостоверения, Трофим Сергеевич.

Отец негромко рассмеялся:

— С такими удостоверениями хоть в Москву уезжай, в самый Кремль.

Незнакомец осветил не сразу, а когда заговорил, в его низком глуховатом голосе послышалась такая злоба, что Павел вздрогнул:

— Это мы знаем, куда ехать надо!

Снова наступило молчание. Отец, заворочался на заскрипевшей скамье и спросил чуть удивленно:

— И много там вас на Чернушке… таких, как ты?

— Да нет…

Мальчику показалось, что гость горько усмехнулся.

— Есть и такие, что не прочь уже по-советски жить… Из молодых… Колхоз свой устраивать будут… — Незнакомец вдруг ударил себя в грудь кулаком: — Только это не для тех, у кого огонь душу печет! Так как же, Трофим Сергеевич?

— Возьми.

— Добре! — сказал незнакомец. — А вот они, и гроши. Получи, Трофим Сергеевич.

Мальчик перевел дыхание. Его больше не знобило. Било жарко, и лицо горело так, словно он лежал в крапиве. Неожиданно для самого себя он вдруг соскользнул с печи и крикнул срывающимся голосом:

— Папанька!.. Что ты делаешь, папанька!

Мальчик видел, как метнулся в угол незнакомец в мокром дождевике. Отец испуганно привстал.

— Пашка?

— Что ты делаешь?! — Павел всхлипнул.

— Ну ладно, ладно… — опомнился наконец Трофим.

— Чем торгуешь, папанька? Совесть у тебя где?

— Молчи!

— Не буду я молчать, папанька! Не буду, не буду молчать!

Трофим вскочил, уставился на сына помутневшими, то ли от ярости, то ли от выпитого вина, глазами.

— Я тебе покажу, как ты не будешь молчать!

Он бросился к сыну, одним ударом сшиб его с ног.

Широко распахнулась дверь, в избу ворвались шум дождя и свист ветра. Трофим стремительно разогнулся. Через порог переступила Ксения. Следом за ней шли Дымов и Потупчик.