Пепел и песок

— Очень приятное место и интеллигентная публика… Вы ведь не будете ходить, куда попало.

— Ну да. Не буду. Кстати, очень прошу: забудь слово «кушать». Такого слова в Москве как бы нет.

— Уже забыл!

— И еще имей в виду: Ричард Овсянкин умер полгода назад.

— Царствие небесное!

Аминь.

41

Наше время.

Можно вздохнуть свободно и крутить педали, пока не воткнулся в спицы очередной флешбэк.

Добрый Бенки, неси меня к моей Катуар на своих стальных чреслах! Мы прекрасны с тобой. Мой плащ развевается, накрывая Тверскую. Провались вся Москва, уйди сквозь песок, мне не нужен никто. Только девушка-диалогистка.

— Здравствуй, Катуар! Здравствуй, птица!

Она в белом льняном сарафане. Солнечный свет делает его почти прозрачным. Бенки дрожит от волненья.

— Ты на велосипеде приехал на свидание? — Катуар улыбается кому-то поверх моей головы.

— Да… Я так сроднился с ним.

— Интересно взглянуть и на других родственников. Много их там еще у тебя? Лягарпа не считай — он уже мой родственник.

— Еще пишущая машинка марки «Брунгильда». Но она старенькая, ей тяжело далеко ходить.

— Я ее не видела. Сдал в дом престарелых?

— Нет, она в секретере живет, в полном ампире. Зачем ей пылиться?

— Надо познакомиться. Но как мы пойдем в кино с твоим родственником?

— Я очень хочу тебя поцеловать.

— А Бенки тоже хочет? — она проводит рукой по рулю. (Алый лак я люблю.)

— Хочет. Но я раньше сказал, чем он.

— Целуй.

— Ты на каблуках, я не дотянусь.

— Мне встать на колени?

— Нет, я попробую взлететь.

— Ладно, начни с того, что проще, — она склоняет теплое плечо к моим губам.

Я целую его — прямо в татуировку «А».

— Какое у тебя глупое лицо при этом! — Катуар смеется.

— Почему я от тебя сношу все эти шутки? Особенно про мой рост.

— Да, конфликта не получается. Сплошной гур-гур. Противоречим законам драматургии.

42

15 лет назад.

— Мне кажется, молодой человек, вам нечего делать на историческом факультете. Вы не согласны? — Профессор Бурново отбрасывает зачетную книжку, она едва касается стола и прыгает мне на колени, бедняжка. «Укрой меня, спаси и сохрани!»

— Наверное, согласен.

— Видите, вы даже не пытаетесь бороться. Где ваша пассионарность?

— Что?

— Гумилева читали?

— Нет еще.

— Я и вижу. А что читали в этом семестре?

— В смысле?

— Назовите мне, что вы читали, будьте любезны!

— Я?

— Вы!

— Я читал…

— Что? Мою монографию о Бенкендорфе, например, читали?

— Нет еще.

— Вы откуда приехали в Москву?

— Из Таганрога.

— Пожалуй, пора вам туда возвращаться. Я сегодня же поговорю с деканом. Что вы смотрите на меня? Прощайте.

Пауза. Хиштербе.

— Прощайте! — Профессор делает метелку тонкими пальцами, подняв ветерок.

Ах, Бурново! За что ты так со мною? Психическая метеорология — опасная дисциплина.

— В Таганрог, молодой человек! В Таганрог.

Порывы ветра усиливаются. Штормовое предупреждение.

Встаю. Еле держусь на ногах.

— Я никуда не уеду.

— Что? — он плохо слышит меня сквозь шум бури.

— Я никуда не уеду! Я буду здесь вечно!

— Что?

— Я из переулка Вечность!

— Выйдите отсюда!

— Замолчите! Здесь все подчиняется мне!

— Пошел вон!

— Приказывайте своему мертвому Бенкендорфу. Может, он вас услышит?

Профессор задыхается. Но я уже плохо различаю его силуэт сквозь пыльную бурю.

ЗТМ.

Да, Бенки, взрыв должен случиться. По знаку свыше герой обязан испытать Преображение. Примерно на пятнадцатой странице общеупотребительного сценария. Сперва показываем заморыша, бычка-песочника, который еле поспевает за планктоном. Добившись сострадания к нему с маркетинговой точностью, начинаем сам сюжет. Заморыш берет первое попавшее под руку ружье (оно заботливо вывешено реквизиторами на нужной стене) и открывает огонь на поражение зрителя.

Чем хуже Марк Энде? Достойный заморыш.

43

И снова я рядом с плечом Катуар.

— Но почему ты не хочешь идти в кино? — спрашивает она.

— Понимаешь, это все равно, что больному циррозом печени поднести стакан водки.

— Какая метафора! Только что придумал?

— Нет, в каком-то интервью когда-то сказал.

— И что, ты умрешь во время сеанса?

— Вполне возможно.

— Но ты же не умер у отца Синефила.

— Это другое. Это святое.

— Что ты тогда предлагаешь, стоя на краю могилы?

— Кстати, пойдем на кладбище?

— Еще что предложишь девушке майским вечером?

44

НАТ. НЕМЕЦКОЕ КЛАДБИЩЕ. ДЕНЬ.

Катуар и Марк идут по аллее. Катуар выше Марка почти на голову, поэтому она чуть сутулится, чтобы поддерживать беседу на уровне. Бенки остался прикован на Тверском бульваре, у ресторана «Наше все» под присмотром могучих парковщиков.

МАРК (показывая на обелиск черного мрамора, на котором изображена виньетка киноленты и пронзающее ее гусиное перо. Аллегория, словом)

Тут лежит сценарист Ричард Овсянкин…

КАТУАР

Овсянкин? И что у него за сценарии?

МАРК Ты должна бы знать, моя пернатая диалогистка. Известный был человек. Неужели не знаешь?

КАТУАР А почему ты в сценариях используешь имена реальных людей?

МАРК Опять не ответила.

КАТУАР Мой вопрос интереснее.

МАРК Потому, Птица, что сценарий — еще и отличный повод отомстить.

КАТУАР За что?

МАРК За все. Может быть, я и стал великим сценаристом из жажды мести.

КАТУАР Не очень хорошая шутка. Давай похороним ее где-нибудь здесь.

МАРК Это не шутка.

КАТУАР Все, она умерла, закопали. Ладно? (Показывая на могильную плиту, усаженную по периметру веселыми нарциссами.)

По кладбищу разносится лихой писк телефона Марка.

КАТУАР Что это?

МАРК (после паузы) СМС.

КАТУАР Ты говорил, что никогда не пользуешься СМС.

МАРК Я и не пользуюсь. Это мне прислали. Пойдем дальше. Дальше.