Пепельная маска мести

– Ну… Может, и кажется. На самом деле я что-то не могу найти к нему подход, – сказал Нейт, делая вид, что вроде как смутился. – Давно такого не было – уж сколько я побывал наставником, всегда со всеми сразу начинал свободно общаться. А этот всё какой-то не такой.

– Слушай, да, – хмыкнул Дин. – Но вряд ли тебе личное дело поможет. Ты лучше вот что – выбери время да и свяжись с его бывшим начальником, спроси напрямую. Если выперли – то за какие такие заслуги. Если в чем замечен был – то пускай и это тебе расскажет. А?

Ну не жаловаться же на то, что Эдвертон ведёт себя как скользкий угорь? Нейт покивал, вроде как соглашаясь, но дело прибрал.

– По убийству чтоб не позже завтрашнего утра уже было что доложить, понял? Я тебя не только ради статуса позвал, – сказал Квейн на прощание. – Надо, чтобы ещё и раскрываемость повысилась.

– Вот ты хитрый, – огорчился Нейт, – а я думал, ты меня по дружбе звал! А тут на тебе – статус, раскрываемость.

– Думал, мы с тобой тут будем тисли днями напролёт глушить? Нет уж, мак, для этого у тебя целый дом есть, там и бочонок-другой небось припасены.

И Дин сделал такое лицо, что стало ясно: напрашивается он на этот бочонок. Может, даже жалеет, что совсем недавно отказался выпить с приятелем стаканчик-другой! Так что Нейтан его пригласил заходить нынче же вечером.

– Лед принесёшь, – сказал он, чтобы это не выглядело, как попытка подкупа начальства первоклассным пойлом. – У меня охладитель сломался.

– Ну ты ж маг, наколдовал бы себе, – ухмыльнулся Дин, зная, что материализация воды и пищи – магия, подвластная разве что высшим.

А высших никто не видал уже долгие столетия, так что «ты ж маг» спокойно ответил:

– Я тебе наколдую, только тебе не понравится. Притащишь лёд – будет тебе тисли, не притащишь… Тоже будет, но тёплый.

Вообще-то беседовать в таком вот ключе они с Дином могли долго. Но в дверь стукнули разок-другой, да не робко и не слабо, давая понять, что Нейт здесь не один такой, кому может понадобиться роу Квейн. И Нейтан сгрёб со стола папку, а потом ушёл, надеясь, что в кабинете уже нет никакой абавийки.

Эдвин сидел у приоткрытого окна и глядел вниз. Едва скрипнула дверь и Нейт шагнул внутрь, как парень отщёлкнул на улицу окурок и спрыгнул с подоконника.

– Прошу простить, мак Хэрриган, – сказал он, – это было ошибкой и больше не повторится.

У Эдвертона было такое лицо, что Нейт лишь рукой махнул.

– Что, достала она тебя своими жалобами? Все беды от баб, да? – спросил полушутливо.

Ну и заодно посмотреть, разозлится Эдвин или нет. Но тот был, как обычно, невозмутим. Это даже раздражало – видеть на худощавом мальчишеском лице полнейшее безразличие. Словно древний божок в забытом храме, смотрел он мудрым столетним взглядом.

– Если вы думаете, что бабам легко, то, наверное, просто ничего о женщинах не знаете, – сказал Эдвин и вернулся к своему столу, где принялся наводить порядок.

Да только в итоге расшвырял по всей столешнице листки и папки.

– Что такое? Выкладывай, ученик, – сказал Нейтан, в свою очередь аккуратно закрывая дело Эдвертона на замок в одном из ящиков стола.

– Думаю, что сделать, чтобы эту женщину не убили. Она с двумя подругами содержит приют для девочек, боится, что за выданную мне информацию её убьют. Пока что она собирается спрятаться у соседки. Но разве это поможет?

– А что она такого рассказала? – поинтересовался Нейт. – Это касается убитой?

– Не совсем, – ответил парень, – но похоже, что будут и ещё смерти. Это касается скорее храма бохравийской религии. Кстати, священник там… Он вёл себя странно. Я попросил Магота приглядеть за ним и за храмом. Даст ли это хоть что-то, понятия не имею. Мы можем поставить там наблюдение?

– Да расскажи толком, что случилось-то? – спросил Нейт с нетерпением.

Эдвин вдруг сжал губы и процедил:

– Я и сам не до конца разобрался. Но что-то очень гадкое.

Наконец-то в его голосе послышались эмоции – правда, пока сдерживаемые. И рассказ, который услышал Нейтан, был и правда не слишком приятным.

***

Абавия была маленькой, не богатой, а после войны и вовсе скатившейся в нищету страной. Вернее, богачи там были – но только избранные, которые не желали даже взгляды свои марать о чужую бедность. В итоге из Абавии после того, как Эвроя открыла границы, через морской пролив сюда стали постоянно прибывать новые гости. Войден был портовым, но не большим городом, а посему абавийцы шли через него нескончаемым потоком, подобно муравьям. Иные оставляли в Войдене семьи, чтобы в случае чего те могли морем вернуться обратно, а сами отправлялись в города покрупнее и посолиднее. Оттуда они собирались забрать своих жён и детей… Но это случалось далеко не всегда. Кто-то находил себе новую жену и семью, а кто-то просто пропадал с концами. Особенно часто такие пропажи происходили с теми, кто брал сомнительные грузы до Льюдейла, Касвила или другого мегаполиса страны. Эдвин, как прекрасно понимал Нейт, мало знал о передвижениях абавийцев по Эврое. Слышал, разумеется, но слышать и знать – не одно и то же.

Оставшиеся в Войдене женщины с детьми выживали как могли. На матерей был определенный спрос: их нанимали на какую-нибудь сезонную работу вроде обработки посевов, прополки клубники, сбора водорослей или цветов. Многие делали украшения и обереги – некоторые абавийки при этом владели магией на достаточном уровне, чтобы зачаровать амулет на что-нибудь несложное. Ну, а детишки были в основном предоставлены самим себе. Особенно сложно было с девочками: неприлично, когда они бегают где ни попадя, попадаясь на глаза мужчинам, а приглядывать за ними было особо некому. Матери с удовольствием продали бы лишние рты или отдали бы замуж, но мешали законы Эврои, запрещавшие слишком ранние браки.

Поэтому городские власти были вынуждены договариваться с бохравийскими храмами и абавийскими общинами, чтобы такие девочки росли в воспитательных домах. До восемнадцати лет они почти не выходили за пределы дворов этих домов, находясь под присмотром воспитательниц, которым платили из городской казны, а кормить и одевать девочек предоставлялось общине. В храмах время от времени даже проводили сборы денег на это благое дело.

Эдвин во всё это до встречи с Равой не вникал – он ведь был здесь приезжим, а в Льюдейле не сталкивался с женским населением абавийского квартала. Рава, чей муж оставил её беременную в порту и отправился с парой друзей переправлять груз «морских конфеток» в столицу, уже давно была возмущена посягательствами прихожан храма на молоденьких девиц её воспитательного дома. Вместе с двумя пожилыми соседками эта самоотверженная женщина всячески опекала и оберегала девочек. Но девочки вырастали, и по достижении восемнадцати лет надо было поскорее с ними что-нибудь решать. Рава старалась изо всех сил: пристраивала служанками к почтенным войденкам, выдавала замуж за хороших, по её мнению, людей. Но некоторые особо настырные прихожане храма наблюдали за воспитательным домом, как акулы за потерпевшими крушение, из последних сил цепляющимися за доски самодельного плота. Кружили, словно стервятники – Рава при рассказе не жалела красок.

И некоторые девушки все-таки попадались.

– Пять месяцев назад, пять, – Рава показывала растопыренную пятерню с ладонью, испещрённой мелкими синеватыми точками татуировок, – пропала Андия Валади. Кто искал Андию? Сначала свои искали, долго искали, по всем домам прошли. Бывший священник, тот, что был до этого, до Такхира, старый совсем – сам везде побывал, ему можно, его пустят. Пропала Андия Валади! Решили – ушла с караваном или морские разбойники умыкнули. И через двадцать восемь дней пропала Найдира. Андия – красивая девочка, не толстая и не худая, в самый раз, лицо белое, волосы – как шоколадный шёлк. А Найдира? Фитюлька она, малышка, кто на такую позарится? Тут уже начали полицию звать. Ваших, эвройских позвали, ну и пришёл этот ваш Туанг.