Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

Однако, прежде чем мы миновали ворота, где Адмирал на большой скорости резко разворачивает машину с хлебом, дежурный изъявляет желание обыскать нас в своей будке.

Я устраиваю скандал, когда он хочет отобрать у одного из наших пару носков, которые тот положил в вещевой мешок.

— Этого только не хватало: сначала торжественные речи, а потом обыск!

Русский, который сопровождает нас, нескольких избранных, на пути в лесной лагерь, не вооружен. Он не конвоир, а только лишь сопровождающий.

— Ясно, вы едете домой! — кричат пленные, работающие на стройке.

— У тебя есть мой адрес? — кричат они.

Я иду по этой дороге в последний раз.

Наши пленные привели в порядок мостовую на этой тихой улице.

Запишут ли они, наконец, правильно проценты на выдачу хлеба бригаде, которая работает на строительстве нового корпуса больницы?

Восемь дней тому назад в этом доме пьяный перерезал бритвой горло своей жене и четверым детям.

Мы переходим через железнодорожную насыпь в том месте, где на одном из рельсов видны три переплетенных между собой кольца и написано по-немецки слово «Крупп». Этот рельс из того же самого города, что и я, всегда думал я, когда проходил мимо.

И этот рельс я тоже никогда не забуду.

В лесном лагере они лучше знали, как обстоят дела.

— Конечно, вас повезут в антифашистскую школу! — говорит фрау Ларсен, когда мы с ней остаемся наедине. — Правда, вы поедете не в Москву, а в город Вязники. Он находится примерно в трехстах километрах за Москвой. Мой муж написал мне из Москвы, что будет работать в этой школе преподавателем.

Ларсен будет преподавать в школе в Вязниках?

Разве может теперь со мной что-то случиться!

— Вы должны кое-что пообещать мне, — говорит фрау Ларсен, — дайте мне слово, что предостережете моего мужа, если у вас возникнет чувство, что над его головой собираются тучи. Мой муж часто бывает так неосторожен в своих высказываниях!

После этого Мартин, Курт и я помогаем ей проверять письма. У фрау Ларсен на столе лежат сотни карточек Международного Красного Креста для отправки в Германию, которые она должна проверить.

— Если возникнут какие-нибудь сомнения, спрашивайте лучше меня! — говорит она.

Мы не торопимся, удобно расположившись в ее кабинете, в рабочей комнате политинструктора лесного лагеря.

— Я уже вижу, как мы все встречаемся в Германии! Все бывшие узники 41-го лагеря. Иногда мне кажется, что эти цифры у нас навсегда отпечатались на погонах. Интересно, кто скорее окажется в Германии: вы или я? — говорит фрау Ларсен.

Мы все чувствуем себя очень уверенно. Но за окном лежит снег. Даже солнце багрово-красное. Остывающий огненный шар, который опускается за сверкающим от инея лесом.

Мы в зале ожидания вокзала в Осташкове. Полтора года тому назад я лежал здесь на каменном полу, полуголый и промокший до нитки, и дрожал от холода.

Но я не хочу больше вспоминать об этом.

Сейчас на мне наилучшая экипировка, о которой может лишь мечтать всякий приличный военнопленный, — немецкий плащ мотоциклиста на теплой подкладке, меховые рукавицы и все остальное необходимое зимнее обмундирование. В моей большой сумке лежат две пары теплых носок. Это свидетельствует о том, что я богат.

Фрау Ларсен собрала нас, двадцать четыре человека, в углу зала ожидания.

— Не все из вас станут известными политиками или важными государственными деятелями, но я надеюсь, что каждый из вас станет честным антифашистом!

На ней советская военная форма — серая шинель с широкой портупеей. Она говорит как официальное лицо.

— Я надеюсь, что вы не уроните честь 41-го лагеря. Кого-нибудь из вас я наверняка встречу позднее в Германии.

Мне приходится поспешно стягивать рукавицу, так как она первому из всех протягивает мне руку на прощание. Я смущенно улыбаюсь, так как я слишком долго вожусь с тесной рукавицей.

— Всего хорошего! — говорю я. — Счастливо оставаться!

Мартин, которого мы выбрали старшим нашей группы, официально благодарит ее от имени всех:

— Да здравствует фрау Ларсен!

— Я благодарю вас! — растроганно восклицает фрау Ларсен. — Итак, рот фронт, товарищи! Рот фронт! Рот фронт!

Глава 32

Наш сопровождающий, молодой офицер, который имеет сомнительное удовольствие при тридцатиградусном морозе доставить нас целыми и невредимыми в школу, наконец нашел наш вагон.

Он находится на запасном пути, и мы тотчас начинаем заниматься его обустройством.

Какой-то местный железнодорожник предоставляет нам печку-буржуйку.

— Хорошо! — радуемся мы.

Уж мы как-нибудь сами оборудуем вагон. Мы с Куртом идем воровать уголь.

Остальные волокут со всех сторон доски для полок. Но тут появляется сторожиха, которая что-то кричит диким голосом. Закутанная в теплый платок и ватник, она грозно топает по сугробам с винтовкой на плече.

Все происходящее отвратительно. Едкий дым от маневровых паровозов. Яркий свет дуговых ламп, мерцающий в ночи. Эта сторожиха, которая, как дикий зверь, защищает свои доски. И мы.

Неужели она не собирается отдавать нам свои доски?!

Может быть, мы должны спать на голом полу??

Кто-то толкает ее в бок, и она летит в снег. Мы больше не немецкие военнопленные. Мы уже чувствуем себя наполовину русскими.

Наш сопровождающий, советский офицер, тотчас устремляется через железнодорожные пути к нам, как только маневровый паровоз освобождает проход.

Во всяком случае, теперь у нас есть доски.

Нам удается украсть также солому. И дрова для нашей печки!

Когда через шесть часов наш вагон прицепляют к составу, он уже полностью оборудован. Первое испытание мы выдержали с честью!

В этом вагоне нам предстоит провести десять дней и десять ночей. Десять суток тряски и грохота или многочасового стояния на запасном пути.

Сначала мы проезжаем мимо стекольного завода, где старостой актива является Йодеке.

Однажды, когда мы с Куртом спускаемся с железнодорожной насыпи за дровами, поезд неожиданно трогается, и мы едва успеваем в самый последний момент вскочить в вагон. При этом Курт теряет один башмак.