Переход II
Шрифт:
— Да, я вот что в вас спросить хотел: почему вы так резко отрицательно относитесь к НАМИ? Ведь там собраны лучшие специалисты по проектированию автомобилей, а вы запретили этому своему КБ любые формы сотрудничества с институтом. Считаете, что студенты смогут сделать автомобиль лучше специалистов?
— Нет, я считаю, что студенты автомобиль сделать просто смогут, а вот НАМИ… За все время с момента основания института там не сделали ни одного автомобиля, запущенного в производство, даже ни одного узла не разработали. Пельтцер занят разработкой никому не нужных гоночных автомобильчиков…
— Гоночные автомобили — это концентрация передовых технологий!
— Да, если при этом разрабатываются новые моторы, новые узлы — а Пельтцер берет готовые, причем уже устаревшие, моторы германские,
— И вы решили заняться развитием МТС…
— Нет, я просто подумал, что продавать населению автомобили по цене ниже себестоимости, как это сейчас происходит с «Москвичом», просто глупо. Но чтобы этого больше не было, страна не должна увеличивать цену автомобиля, она должна делать автомобили дешевле. И разработка, которую ведут сейчас в КБ МАДИ, скорее всего достижение этой цели и обеспечит. Но вообще-то я совсем по другому поводу хотел с вами поговорить.
— То есть про автомобили вы говорить не хотите…
— Автомобили сейчас будут самым неважным вопросом. Насколько мне стало известно, СССР сейчас подошел к заключительному этапу создания системы международных расчетов на основе золотого рубля…
— И это не такой уж и большой секрет, а вы хотите что-то возразить?
— Возразить хочу не я, и возразить некоторые зарубежные капиталисты готовы весьма серьезно. Крайне серьезно: до меня дошли некоторые непроверенные слухи…
Документ, который Алексей купил за пятьдесят тысяч фунтов, мог стать сенсацией: это был отчет профессора Русакова о результатах вскрытия тела Сталина. С абсолютно достоверными фактами, доказывающими, что Сталин был отравлен «органического, белкового происхождения, скорее всего паучьим ядом». Документик хранился в личном архиве Берии, полностью засекреченном — но за деньги в разваливающейся стране доступ к любым архивам можно было найти. Ну а в «этой истории» «гений фармацевтики» и новую информацию без особого труда добыл: все же официально-то лаборатория мединститута разрабатывала противоядия от всяких тропических гадов, и в рамках такой разработки Алексею — с помощью, конечно, товарища Абакумова — удалось пообщаться со специалистами по подобным ядам из Токсикологической лаборатории, и те предположили (хотя утверждать с уверенностью и не стали) что экс-заведующий лабораторией Григорий Моисеевич Майрановский скорее всего хранил у себя как раз такой яд: «по ведомостям» не сходились цифры его производства и имеющихся запасов, а больше никто умыкнуть яд из лаборатории физически не мог. То есть кто-то мог, но лишь при прямом попустительстве Майрановского: тот лично отвечал за каждый миллиграмм ценнейшего препарата.
Понятно, что рассказывать Сталину о документе Алексей не стал, а сообщил лишь то, что «где-то бродит почти полтора грамма сильнейшего яда», а так же о том, что «по непроверенным слухам» есть высокая вероятность попытки отравления вождя. А на вопрос, который даже не задал, а прорычал Иосиф Виссарионович «Кто?» он ответил просто:
— Я же сказал, что слухи непроверенные. Поэтому на этот вопрос я ответить не могу, но я не люблю, когда кто-то кого-то убивает… без моего участия. Поэтому я, среди прочего всего, изготовил специальный препарат…
— Еще более мощный яд?
— Нет. Всего лишь индикатор белковых ядов, достаточно универсальный. Он определяет паучий яд, рыбий — тот есть тетродотоксин, лягушачий батрахотоксин… я же не могу утверждать, что сволочи не захотят применить какой-то другой яд, вот и постарался сделать индикатор широкого спектра действия. Вы позволите демонстрацию? Вот, беру стакан, этим карандашиком провожу внутри черту, нужно пару минут подождать, пока индикатор высохнет, он тогда на стекле вообще практически невидимым станет. Вот… а теперь наливаю простую воду и спокойно ее пью: ничего страшного не происходит, потому что высохший индикатор
в воде вообще не растворяется, даже в кипятке не растворяется. А также в спирте и, соответственно, в любых алкогольных напитках. А теперь… я тут с собой захватил немного простого змеиного яда для инъекций, и добавляю даже не капельку, а просто иголку в ампулу опускаю… — Алексей отстегнул с пиджака медаль «за победу над Германией», макнул иглу застежки в ампулу и поболтал иголкой в полупустом стакане. — А теперь смотрите: я стакан наклоняю, вода касается нанесенного на стекло индикатора — и он быстро зеленеет.— Послушай, партизан… Херов, — Сталин то ли от волнения, то ли специально в фамилии ударение поставил неверно, — а если они все же вольют в меня… обманом… подобную гадость, то… Я доклады этого Майрановского читал, по его данным от таких ядов противоядия…
— Он во-первых, сволочь, а во-вторых… тоже сволочь. Противоядия в принципе-то есть, которые все же жизнь человеку сохранить могут, хотя на полное излечение какое-то, причем немаленькое время потребуется. Только их нужно будет ввести в течение часа, максимум полутора часов после отравления.
— А если ночью…
— Я же не пугать вас пришел. Вот тут я принес забавный такой браслетик, творение талантливейших инженеров из МГУ. Вообще-то это монитор для больных, нужен, чтобы врачи издали могли узнать, если больному вдруг хуже станет. К нему еще прибор побольше нужен: монитор сигнал посылает метров на пятнадцать всего, а большой приемопередатчик… возможно, несколько приемопередатчиков эти сигналы о состоянии здоровья могут уже далеко посылать. И если монитор зафиксирует резкое ухудшение самочувствия, то специально назначенные люди это сразу же и узнают, даже если вы в сортире с газеткой запретесь. Я вам чуть попозже подробно расскажу, как монитором пользоваться, а пока хочу еще об одной вещи сказать: Николая Сидоровича нужно немедленно вернуть на прежнюю должность, а заодно и тех, кто советует вам Александра Николаевича убрать, очень тщательно проверить. Не расстрелять…то есть потом, если окажется что… но расстрелять нужно именно настоящих врагов.
— Власика удалили по настоянию Игнатьева…
— Я снова повторю: у меня всего лишь непроверенные слухи. А Николай Сидорович, что ни говори, все же немного… зарвался. Но я уверен, что после вашего внушения он исправится и все же будет себя вести достойно, как и подобает советскому человеку, а вот вас охранять он будет куда как качественнее, чем это сраный полковник. У него и опыта больше, и вам лично он действительно предан. Но это всего лишь мое личное мнение…
— Что-то твое личное мнение постоянно оказывается на удивление верным. Ну ладно, спасибо за предупреждение… и за индикатор этот. А если тебе с автомобилем что-то понадобится…
— Спасибо, но скорее всего, не понадобится. Я с Пантелеймоном Кондратьевичем уже обо всем договорился…
Алексей, вернувшись из Кремля, счел свою миссию по этой части выполненной и полностью погрузился в учебу: все же восстанавливать хорошо забытые знания оказалось не так уж и просто. А еще он очень много занимался с женой: той наука совсем уж тяжело давалась. Но то, что они оба учили практически одно и то же, помогало и Соне, и Алексею: парень сначала сам тему изучал, затем помогал с ней жене разобраться и в процессе этой помощи и сам начинал понимать, что же он, собственно учит. И с некоторым удивлением он начал понимать, что «в прежние годы» он многие вещи либо пропускал мимо ушей, либо воспринимал… не совсем верно.
А еще он прибегнул к «запрещенным приемам»: за деньги нанял репетиторов. Причем для жены он нанял репетиторов у себя в Механическом, а для себя — в университете с мехмата. То есть формально «приходящие преподаватели» деньги получали не от своих студентов, но это как посмотреть. Правда, посмотреть недобро у обнаружившихся злопыхателей не получилось: один доцент с мехмата, позавидовавший тому, что его коллега «получает удвоенную зарплату» и написавший по этому поводу «телегу» в парком Университета, вылетел с работы на следующий же день. А у заведующего кафедрой дифференциальных уравнений по этому поводу случился небольшой скандальчик, поскольку вылетел-то (с подачи самого заведующего) именно сотрудник его кафедры.