Переселение, или По ту сторону дисплея
Шрифт:
– Ага, помню…
Когда проходили основу слова, Людмила Викторовна объясняла значение корня как раз на этом примере…
– Тут все странное, Тимыч… Как будто неживое... – Аркашка искоса скользнул взглядом по простиравшимся вокруг, неведомо что таящим в себе пространствам. – А с ними мне хорошо! Жизнь, животные – это здоровско!..
И он обернулся к очередной жеманно прищурившейся дворняге, ожидавшей своей очереди с ним танцевать. Опасности и каверзы здешнего места не имели власти над Аркашкой, окруженным живыми и настоящими, безоглядно преданными ему существами.
– Привет, – остановился возле него Тимка. – А что ты тут сидишь?
– Для безопасности, – вздохнул Денис. – Мне нельзя выйти за границы круга, иначе я попаду в беду. Сам знаешь, сколько на свете страшного…
– Так и будешь сидеть внутри круга? – удивился Тимка. – Да это же с ума сойти можно!
– А что делать? Ведь на мне нет такой защиты, как на тебе…
Тимка хотел спросить, что это за защита, но ему стало жаль Дениса, осужденного на тесноту и неподвижность. Захотелось поддержать товарища, сказать ему что-нибудь хорошее:
– Прости, Денис, что в школе мы над тобой смеялись. Ты оказался прав – жизнь полна опасностей. Просто ты узнал о них раньше нас, тебе твоя тетя рассказывала… А мы, глупые, жили без оглядки и только чудом не попадали каждый день в беду!
– Сидеть здесь будто в клетке – тоже беда, – не согласился Денис. – Надо так, как ты: и защищен, и ходишь куда захочешь. А моя бабушка не догадалась… Ни родители, ни тетя – никто!
– Как же я защищен? – наконец спросил Тимка.
Но Денис только рукой махнул и заерзал на корточках. Сколько он так будет сидеть – всю жизнь? Ведь опасности, от которых он прячется, никуда не исчезнут…
Тимке очень хотелось помочь приятелю, но он не представлял себе, что можно сделать. К тому же ему следовало идти дальше. Где-то здесь, даже страшно подумать, держат в плену его папу! Так скорее в путь…
Вскоре однообразная картина дороги изменилась. Тимка увидел стройного человека в необычной одежде: сквозь широкий вырез жилета выглядывала расшитая петушками рубашка, в поясе он был перетянут широкой синей лентой, а обут в отделанные мехом, неслышно ступающие сапоги. И вот этими сапогами незнакомец взад-вперед мерил небольшой участок дороги, озабоченно считая шаги: три… семь… двенадцать… Его мягко очерченное лицо с небольшой русой бородкой покрылось от усердия мелким потом.
– Вы землемер? – спросил Тимка.
– Купец первой гильдии Иван Устроев, – тряхнув волосами, отвечал незнакомец. – Потомственный: и отец и дед торговали. На мне вот только оборвалось…
– Почему же на вас оборвалось? – сочувственно переспросил Тимка. – Торговали бы себе дальше…
Купец Устроев пожал плечами:
– Как бы я мог?.. Революция началась! Вся власть советам, а чего нажил, отдай, стало быть, в казну…
– А вы не отдали?
– Да я еще прежде… еще до большевиков хотел хоромы свои под богоугодное дело определить, – горячо заговорил он. – Сперва приют устроить решил, а как война началась, так гошпиталь… Чуть-чуть не поспел, силой отняли…
Тимка слушал, стараясь все правильно понять. Потомственный
купец ему нравился и даже как будто казался знакомым. Странное дело: это приятное лицо чем-то напоминало Тимке и Третьякова на фасаде картинной галереи, куда водил его папа, и барельеф на стене Морозовской больницы, где ему маленькому вырезали аппендицит, и портреты в учебниках москвоведения под общим заголовком: «Купцы-благотворители». Если бы новый Тимкин знакомый состарился, у него была бы такая же седая окладистая борода, такая же степенная важность в лице и такой же внимательный дружелюбный взгляд…– А почему вы так давно жили, а не старый?
Купец вздрогнул и с минуту молчал – похоже, Тимкин вопрос отчего-то пришелся невпопад. Но он все же заговорил глухим, не похожим на прежний, голосом:
– Так меня… в тех самых хоромах, что отдать сбирался… в том зале, где теперь болван стоит…
– Какой болван? – удивился Тимка.
– Увидишь еще, какой… На том, значит, месте зацепили веревку за крюк в потолке и петлю на конце сделали…
– Для чего петлю? – почему-то начиная дрожать, спросил Тимка.
– Вот тебе и зачем… Зато теперь я, невинно убиенный, в хоромы свои наведываться могу. Вот и пришло время наведаться…
Тимка пытался осмыслить, что имеет в виду его новый знакомый, но у него никак не получалось. Он понимал Ивана Устроева не умом, а каким-то внутренним чувством. Например, когда купец морщил лоб, ему тоже становилось грустно. А когда складки на его лбу разглаживались, так и у Тимки появлялась надежда, что все будет хорошо.
– Я ничего не понял, – все же признался Тимка.
– Да тебе оно пока и без надобности. Давай-ка вот лучше путь сочтем, – встряхнул головой купец и стал разматывать свой синий шелковый пояс. – Вот кушаком смерим.
Один конец пояса он протянул Тимке, другой взял сам. Вдвоем они растянули ленту во всю длину и смерили ею заветное расстояние. Вероятно, расчеты купца сошлись, потому что он удовлетворенно вздохнул, вытер пот со лба и опустился на землю перевести дух. Тимка тоже сел рядом, решив отдохнуть минутку и идти дальше.
– Ну вот, стало быть, твое дело сладится, – умиротворенно заключил купец.
– Мое? А при чем тут я?
– Как при чем? Твое самое дело и есть! Ну, а я тоже за вас порадуюсь…
– Да какое дело, скажите?
Но купец, похоже, разговаривал уже не с Тимкой, а сам с собой. Из его горячего шепота нельзя было понять ничего мало-мальски связного:
– Главное – расчет как должно произвести, – бормотал он себе под нос. – Чтобы поймать в воздухе – и, значит, прямо ей в руки! Ни раньше ни позже, тут секунды дело решают. И на пол не упустить, сохрани Господь!..
– Мне пора идти, – через минуту поднялся Тимка.
Несмотря на полную непонятность происходящего, ему было жаль расставаться с этим человеком, который показался ему таким надежным и ласковым. Купец легко вскочил на ноги:
– Пойдем, провожу тебя до камней. Дальше, не взыщи, провожатым путь заказан.
– А дальше будут камни?
– Сплошь камень, так что и матушки-земли не видать, – подтвердил купец. – Ну да ты не робей – одолеешь! – заметив Тимкину тревогу, прибавил он и потрепал Тимку по плечу. Его прикосновение было невесомым, но ощутимо теплым – как солнечный свет, прошедший через стекло.