Переселение, или По ту сторону дисплея

Тимка поднял камень и бросил вниз, надеясь выбить дудочку из рук музыканта. Но камень не долетел. Пока пойду дальше, подумал Тимка, ведь Людмила Викторовна велела мне продолжать свой путь. Она сказала, что это и ей поможет.

И он еще быстрее устремился вперед. Хорошо, когда не надо разрываться пополам: идешь выручать папу и заодно учительницу. Может быть, каждая победа добра над злом служит не одному человеку, а сразу многим?

35

Последние черные скалы действительно оказались замком, вокруг которого протекал ров, полный такой же черной воды. Но странное дело – поверхность ее не была гладкой, как полагается в тихую погоду, а вся кипела и волновалась. Может быть, этот ров был до отказа полон рыбой? Но уже через минуту Тимка разглядел, что дело не в этом: из воды выскакивали и снова уходили вглубь человеческие головы с вытаращенными от ужаса глазами. Иногда рядом с головой поднимались две хватающиеся за воздух руки, и все вместе снова скрывалось под водой. Это отчаянное бултыханье и заставляло ров так бурлить. А дальше неподвижно вздымались башни черного замка…

На площадке перед рвом стояли две тетеньки с длинными белыми полотенцами, концы которых спускались в воду. Тимка шагнул еще шаг и оказался рядом с ними. Увидев его, тетеньки так и всплеснули руками, не выпуская из них полотенец:

– Да это же Тимка!

– Милый ты наш!.. Вот где Бог привел свидеться!

Он никогда раньше не видел этих тетенек, но чувствовал, что с каждой из них его связывает что-то крепкое и надежное. Тетеньки были незнакомыми, но, как ни странно, не чужими. Старшая стояла в коричневом, совсем уже выношенном жакете, из-под которого спускалось простое старомодное платье, и в туфлях без каблуков. Ее закрученные пучком волосы серебрились сединой.

Другая тетенька оказалась совсем молодой. Она была в платочке, в заляпанном ватнике, какие носят маляры и строители. Лицо ее выглядело задорным и одновременно грустным – словно веселый по характеру человек сгоряча налетел в жизни на какую-то большую беду. Это выражение показалось Тимке знакомым: где-то он его уже видел…

– Давай скажем ему, ведь он не знает, – обернулась молодая тетенька к старшей, которая кивнула в знак согласия головой. – Мы с тобой, Тимка, родная кровь. Твоя бабуля тебе прабабушка, а мы так бабушки. Она по отцу, я по маме.

– Верно, деточка, – заговорила та, что в коричневом жакете. – Ты наш внучок. Не довелось нам с тобой понянчиться, а любим крепко!..

– Вы мои бабушки? – пораженно переспросил Тимка.

– Самые настоящие, не сомневайся!.. Не гляди, что мне только двадцать годков. Ну, с маленьким хвостиком, – засмеялась мамина мама.

– А мне, деточка, под шестьдесят… Милый ты наш, пришел отца выручать! – Папина мама всхлипнула и провела по глазам свободной рукой – другой она по-прежнему сжимала полотенце. – А я тут уже четвертый месяц стою, держу его, чтобы не захлебнулся!

– Папа…там? – только и смог вымолвить Тимка, глядя на черную воду, кишащую отчаянным человеческим движением.

– Я его живым сберегла! – радостно сообщила бабушка. – Держу на своей материнской любви – вот и не утонул безвозвратно.

– А я деда твоего держу, – сказала молодая мамина мама, в платочке и в ватнике. – Твоего деда, артиста. На земле любила без памяти и вот до сих пор…

– Мой дедушка был артист? – удивился Тимка.

– Уж такой артист… сыграл со мной чистую драму-трагедию! – без злости усмехнулась молодая бабушка. – Через то и мать твоя сиротой росла, и тебя мне не пришлось понянчить!..

– Сыграть драму-трагедию – это значит поступить с кем-то по-плохому? – старался разобраться Тимка.

– Да уж не по-хорошему. Только с самим собой он еще хуже сотворил, – добавила молодая бабушка со вздохом. – Совсем человеческое обличье теряет. Да ты по пути видел…

Тимка стал вспоминать, кого же он видел по пути: Лже-Герду, Людмилу Викторовну, мальчишек… Еще зловредного музыканта, играющего, как на дудочке, на учительской ручке… Собак, окруживших Аркашку Меньшибратова…

– Он еще у вас в школе работает, – подсказала молодая бабушка. – Психологом считается…

– Артур Федорович? – вконец изумился Тимка. – Так это он мой дедушка?

– Он самый… Сколько родни-то у тебя нашлось, а? – ласково усмехнулась она. – Только мы, бабки, по эту сторону – а Сашка пока по ту… Вернешься домой, увидишь его живьем, Сашку-то!

– Какого Сашку? – снова не понял Тимка.

– Ну, Федоровича. Он себя потом Артуром заделал, а я с ним еще прежде знакома была… тогда Александром звался.

– А почему он превращается в свинью? – вспомнил Тимка увиденное по дороге.

– От мыслей, – вздохнула мамина мама. – Он думает – только дела в учете, а в голове любое кино крути. А по-настоящему все важно: и что сделал, и как сказал, и чего подумал. От скотских мыслей человек в скота превращается!

– А от каких мыслей дедушка?..

– Не все тебе знать, – перебила мамина мама. – Ты и так сердечком своим чего надо понимаешь. А иначе не дождались бы мы тебя здесь…

– Верно, деточка, – подхватило другая бабушка, в коричневом жакете. – Без тебя б нам сил не хватило. Ну, подержали бы еще утопленников наших сколько смогли, а там, глядишь, истончились бы наши полотенца… А уж тогда конец!

– Что же теперь будет? – спросил Тимка с каким-то особым предчувствием, от которого в нем замерло сердце.

Обе бабушки молча указали ему на свои полотенца. Он понял, что теперь все зависит от его внутренней силы, от крепости его любви. Ухватив белые тугие концы одной и другой рукой, он крепче уперся ногами в землю и стал тянуть. В глазах потемнело, в висках молоточками стучала кровь, самого Тимку шатало из стороны в сторону – а он тянул да тянул…

36

– Здравствуйте, – сказала еще молодая женщина с озабоченным лицом, модно, но небрежно одетая и наспех накрашенная.

Непростительное равнодушие с ее стороны, отметил про себя Артур Федорович. Деградация женского характера. Если ты молода и хороша собой, должна подчеркивать это на каждом шагу, в любой момент своей жизни. Разве что дома у тебя пожар либо что подобное…

– Можно с вами поговорить?

– Пожалуйста, прошу вас, – галантно пригласил ее в комнату Артур Федорович.

– Я мама Тимофея Лучинина…

– Мама Тимофея?! – внутренне вздрогнул он. – Ваше имя – Ирина Александровна?

– Неужели вы всех родителей знаете по именам? – удивилась Лучинина. – Даже тех, которые пришли к вам впервые?

Само собой, это ее впечатлило. Ведь ей неизвестно, что он последнее время повторял про себя ее имя-отчество много раз подряд, прикидывал так и эдак. Любая из девушек, с которыми он когда-то крутил любовь, могла назвать свою дочь Иринкой, Ирочкой... А могла и не назвать – мало ли имен на свете!