Переселение. Том 1

Въехав в большой, окруженный конюшнями двор, они вышли из кабриолета. Де Ронкали молча повел их к больному жеребцу. Павел увидел над воротцами в нишах, выложенных голубым кафелем, фарфоровые головы знаменитых жеребцов завода с черными глазами и черными ноздрями. Ни дать ни взять — бюсты императоров.

Хотя пол конюшен был выложен красным кирпичом, а стены — кафелем, и кругом было чисто, как в казарме или в больнице, Исакович почувствовал хорошо ему знакомый тяжелый запах конюшни и конского навоза.

Впрочем, запах этот не был ему неприятен. Он сопровождал его всю жизнь.

Несмотря на то, что день был теплый и солнечный, внутри поначалу, пока не привыкли глаза, было темно, потом темнота превратилась в синюю дымку. Сквозь нее Павел увидел несколько лошадиных морд. Вытянув шеи, они, казалось, с ужасом смотрели на него своими большими черными глазами.

— Чуют смерть! — заметил ветеринар.

Между двумя рядами конских голов Павел увидел Андреаса Вальдензера: он сидел на трехногой скамейке, уронив голову на руки, согнувшийся, сломленный. Плечи его тряслись. Он плакал.

И только тут Исакович увидел на соломе в каких-то попонах огромного вороного жеребца. Его вытащили из бокса. В полумраке Павлу показалось, что жеребец гигантских размеров.

Он тяжело дышал, его большие ребра поднимались и опускались, живот раздулся, как кузнечный мех. Время от времени он пытался подняться на передние ноги, и когда копыта соскальзывали с попоны, во все стороны летели искры. Но жеребцу удавалось лишь перевернуться, и тогда он бил задом. Животное поднимало голову, но она тут же опускалась и глухо ударяла о красный кирпичный пол, точно били в барабан.

Павел молча глядел на погибавшее животное.

А ветеринара тем временем будто подменили. Он сбросил свой французский шелковый фрак, засучил рукава и принялся мять живот жеребца, надеясь, что сможет помочь ему подняться. Но вскоре отступился.

— Капитан, — сказал он, — вы свидетель необыкновенного феномена. Смерть этого красавца так же непостижима, как и смерть человека. Три дня тому назад на лошадей напал какой-то недуг. Несколько старых обезножевших кобыл переболели легко, а этот великолепный жеребец, названный в честь планеты Юпитером, не выздоровеет. Скоро наступит агония. Пожалуй, можно уходить. Зачем на это смотреть? Спасти его нельзя.

Павел невольно присел и поднял морду животного: из ноздрей жеребца текла зеленая слизь.

— Вероятно, лошади поели какой-то ядовитой травы, — сказал он.

Ветеринар улыбнулся.

— Диагноз, капитан, вы поставили правильно. Вероятнее всего, тут дело в какой-то траве, однако все лошади пасутся на одном лугу, а ни одна кобыла, ни один конь, ни один жеребенок еще не подохли. Погибает только Юпитер.

Тогда Павел, не зная, что сказать, заметил, что он всю жизнь ездит верхом, но не имеет понятия о причинах падежа лошадей.

Ветеринар ответил, что и сам он, при всем желании, не смог бы объяснить причину смерти этого жеребца. Ему ясно, что у лошади — непонятный запор, констипация, но кто мог бы подумать, что это может привести к гибели животного. Через несколько часов жеребец околеет. А до чего был хорош! Племенной производитель чистых кровей. Гордость завода. Драгоценный экземпляр. Сильный, стройный и на редкость красивый. Можно подумать, что причина его смерти, как говорили древние греки, — зависть богов. Исакович не очень-то разбирался в греческой мифологии, вернее сказать, толком не знал из нее почти ничего и пользовался ею, лишь когда делал комплименты красивым женщинам в Темишваре, называя их нимфами. Потом он подумал, что ветеринар, конечно, шутит. Недоставало еще сказать, что гибель животного необычна, сверхъестественна и ни на что не похожа.

Ветеринар же разглагольствовал о том, что существует вечная борьба добра и зла. И зло обычно побеждает. Смерть животных и людей — великая тайна. Необъяснимая тайна.

— Крыса живет, даже если другие крысы отгрызут у нее четверть туловища, — сказал он. — А быка можно убить ударом ножа в затылок за три секунды. Я могу вылечить сломанную лапу у собаки в несколько дней. И собака опять будет весело бегать. Будет бегать и без лапы. Но люди многие годы бьются над тем, чтобы вылечить сломанную ногу лошади, и лишь напрасно ее мучают. Если это благородное животное, перескакивая барьер, сломало ногу, оно тем самым подписало себе смертный приговор. Я пристрелил из пистолета не менее сотни лошадей. Порой мне даже снится, как, проносясь мимо, они стучат своими копытами. Констипация, убивающая Юпитера, для меня совершенно непостижима. Для Вальдензера, управляющего заводом, гибель жеребца — тяжелый удар. Граф несомненно выгонит его со службы. Лошади в продолжение многих лет пасутся тут, в окрестностях Визельбурга. Трава здесь отличная. Правда, раньше тоже случалось, что заболевали старые кобылы, но такого никогда еще не было. Вздутие живота, затвердение. Непонятно! К вечеру жеребец подохнет.

Вальдензер молча слушал и только трясся от плача.

Ветеринар несколько раз вымыл руки с мылом, требуя от конюха все новые и новые полотенца. И продолжал с серьезным, даже грустным видом, что было не в его манере:

— Животное, вероятно, набрело на ядовитую траву, так бывает, это естественно, но почему природа избрала жертвой столь прекрасного жеребца, а не другую лошадь, пасшуюся на том же лугу? Почему такое часто случается и в жизни людей? Умирает какая-нибудь необыкновенно красивая девушка, хорошая, чистая, а шлюхи живут. Смерть косит красивых юношей и милует уродов. Зло в природе — великая тайна. Борьба Ормузда и Аримана! {40}

40

Борьба Ормузда и Аримана! — В древнеиранской мифологии бог Ормузд — бог света, бог Ариман — олицетворение мрака.

Исакович ничего не слыхал о религии Зороастра, но спрашивать не стал. Уж очень переменился и стал серьезным ветеринар, словно его подменили.

— Чудовищный обычай у графа Парри — давать лошадям имена по названиям звезд и созвездий, — все еще разглагольствовал де Ронкали. — Я говорил об этом Вальдензеру несколько раз, но графу не смею и заикнуться. Меня потрясает смерть! Смерть ужасна, она косит направо и налево — сколько раз уже она свирепствовала и здесь, и в Вене, и на других землях и континентах. Косила людей и животных, рыб и насекомых. И всегда выбирает лучшие создания. Красивейших из красивых.

В тот день — в одном из крыльев Herrenhaus’а, в столовой над двором и садом — обед у Вальдензера прошел так, словно в доме находился покойник.

Хозяин с гостями не обедал, а хозяйка ходила заплаканная и сама не своя.

— Мне пришла в голову прекрасная мысль, — сказал Божич, когда мужчины остались одни. — Вам, капитан, надо забрать с собою Францель, а вам, де Ронкали, — дочь Вальдензера. После случившегося судьба девушки здесь, среди конюхов, предопределена. Отец потеряет службу, а она попадет в лапы одному, другому или третьему из слуг графа Парри и пойдет по рукам. Что же касается Францель, то сколько грехов с вашей души снимется, капитан, если вы увезете ее с собой, чтобы она чистила вам сапоги да поднимала по утрам с постели.

Исакович, бранясь про себя, сердито буркнул, что эта бедная девушка, может, найдет свое счастье, если выйдет замуж за порядочного, честного конюха.

— Эта девушка, — заметил ветеринар, — будет счастливее в Вене, среди просвещенных людей, чем здесь, став женою варвара. Я совершенно согласен с майором, что красивое и доброе недолговечно на этой земле.

— Тому примером служит Вальдензер, — подхватил Божич. — Еще вчера вечером, когда вы, капитан, познакомились с ним, он был счастливым отцом, счастливым мужем, счастливым берейтором графа Парри, гостеприимным хозяином и веселым человеком. Вспомните, каким он был в кругу семьи! А нынче? И никогда больше вы уже не увидите его таким довольным, каким он был вчера! Никогда!