Переулок Мидак

— Пока я жива, никогда не вернусь в дом этого развратника…

Он пытался настоять, а дядюшка Камил даже вызвался помочь ему, и своим нежным ангельским голосом произнёс:

— Возвращайтесь к себе домой, госпожа Умм Хусейн. Возвращайтесь и положитесь на Господа Бога, послушайте совета господина Ридвана…

Господин Аль-Хусейни хотел помешать ей покинуть переулок Мидак, и оставил её лишь тогда, когда она вернулась домой, выражая при этом всем своим видом негодование и ропот. Зайта в этот момент скрылся, Хуснийя-пекарша тоже удалилась, а за нею — и её муж, которого она колотила по спине и приговаривала:

— Ты вот всё без конца жалуешься на невезение и говоришь, что ты единственный из всех мужиков, которые получают тумаки. Теперь ты видишь, что колотят и тех, кто получше тебя будет…!

Вслед за шумом и гамом нависла тяжёлая тишина. Присутствующие обменялись насмешливыми взглядами, говорящими о злорадстве и радости, а самым радостным и злорадным из всех казался доктор Буши, который с сожалением покачал головой и грустно сказал:

— Вся сила и величие принадлежат лишь Аллаху. Да исправит Он всё к лучшему.

Кирша же оставался на прежнем месте, где и происходило «побоище»: он заметил бегство юноши и упрямо нахмурился. Казалось, он хотел догнать его, однако господин Ридван — тот находился недалеко от него — положил ему руку на плечо и тихо сказал:

— Садитесь, учитель, и передохните…

Он вне себя от ярости набрал воздуха в лёгкие и нехотя отступил назад. Процедил сквозь зубы с огромным презрением:

— Шлюха. Но я сам виноват — я заслуживаю даже побольше этого. Дурак тот, кто не угощает свою жену палкой…

Тут послышался голос дядюшки Камила:

— Скажите все, что нет Бога, кроме Аллаха…

Кирша бросился на своё место, но потом в нём снова загорелось пламя гнева и он яростно принялся бить себя по лбу своей грубой огромной рукой и кричать:

— На самом деле я преступник, убийца. Весь квартал знает, что я преступник, пьющий кровь. Я преступник, я пёсье отродье, я зверь. Но я заслуживаю это унижение, потому что по своей доброй воле отвернулся от зла. — Тут он поднял голову. — Ну подожди ещё у меня, грязная баба. Сегодня вечером ты встретишь Киршу минувших дней…

Господин Ридван захлопал в ладоши, снова усаживаясь в кресло, и заговорил с учителем Киршей:

— Свидетельствуйте о единстве Аллаха, Господа Бога нашего, учитель. Теперь мы хотим в тишине и покое выпить чаю!

Аль-Буши прошептал на ухо Аббасу Аль-Хулву, склонившись к нему:

— Мы должны примирить их…

Аль-Хулв саркастически спросил:

— Кого?

Доктор сдержал смешок, так что из носа его с шипением вылетел воздух, и произнёс:

— Ты полагаешь, он вернётся в кафе после того, что здесь произошло?

Парикмахер вытянул губы и ответил:

— Если не вернётся этот, придёт другой!

После этого в кафе воцарилась привычная уже атмосфера, и посетители принялись за прерванные игры и беседы. Конфликт был почти забыт, а последствия его уже было рассеялись, как Кирша снова разволновался и громко закричал, словно попавший в силок зверь:

— Нет, невозможно, чтобы я подчинился воле женщины, я мужчина, я свободен, я могу делать всё, что хочу. Пусть она покинет дом, если ей так хочется, и идёт скитаться вместе с нищими… А я преступник… Я пожираю человеческую плоть…

Тут внезапно голову поднял шейх Дервиш, и не поворачиваясь к Кирше, сказал:

— Учитель, у вас сильная жена, у неё больше мужества, чем у многих мужчин. Она — самец, а не самка. Почему же вы не любите её?

Кирша устремил на него свой гневный взгляд и заорал прямо ему в лицо:

— Заткни свой рот!

Тут сразу несколько присутствующих закричали в один голос:

— Даже шейх Дервиш!

Кирша молча повернулся к тому спиной, а шейх Дервиш сказал:

— Это древнее зло. По-английски это называется Homosexuality, произносится это х — о - м — о - с — е - к — с - у — а - л — и - т — и. Однако это не любовь, так как настоящая любовь — это любовь к Пророку и его непорочному семейству. Давай, приди же, любимая моя… Давай, приди, госпожа… Я так немощен…

13

Встреча с Аль-Азхаром стала новой главой в жизни Аббаса Аль-Хулва: любовь пламенем пылала в его сердце, ум был опьянён волшебством, нервы растворялись от страсти. Он был весел, горд, кичился собой, словно рыцарь, не знающий страха и упрёка, или пьяница, уверенно чувствующий себя в знакомом питейном заведении.

После того случая они встречались несколько раз, но об их будущем беседа никогда не заходила. Да, отныне это было единое будущее для двоих, и Хамида не отрицала этого — ни при нём, ни в его отсутствии! Однако она задавалась вопросом: а добьётся ли хоть одна из её товарок-работниц фабрики — нечто лучшего, чем у неё?… Потому-то она намеренно прохаживалась с ними аккурат в тот час, когда они выходили с работы, и украдкой подглядывала на их испытующие взгляды, словно получая удовольствие от того, какое впечатление производил на них он. Однажды они спросили её о том, кто этот юноша, которого они видели с ней, и она ответила:

— Мой жених… Владелец парикмахерского салона!

Себя же она спрашивала: которая из них считала бы себя счастливой, если бы её посватал официант в кафе или подмастерье кузнеца. Этот же был владельцем лавки, представителем среднего класса. И к тому же настоящим эфенди при костюме! Она постоянно была занята сравнением, выбором и взвешиванием. Но этот волшебный мир грёз, в котором она парила в небесах, не притягивал её. Лишь изредка она проникалась ими, и в такие моменты казалась по-настоящему влюблённой. В один из этих моментов ему захотелось поцеловать её, и она не ответила ему ни да, ни нет. Она хотела отведать вкус поцелуя, о котором так много слышала и так много воспевала. Он осторожно осмотрелся, нет ли рядом прохожих, и в вечерней темноте нащупал её рот. Затем он дрожа накрыл её губы своими губами, и её накрыло его распалённое дыхание, потёкшее потоком по её шее, и она закрыла глаза.

Затем, когда подошло ему время отправляться в путь, он задумался о том, чтобы сделать решительный шаг, и избрал доктора Буши, которому сама его профессия облегчала доступ во все дома в переулке, в качестве своего посла к матери Хамиды. Женщина была очень рада этому — она видела в нём единственного пригодного местного кандидата в мужья для её дочери. Она всегда считала его «хозяином парикмахерского салона и целого мира». Тем не менее, она боялась строптивости своей упрямицы и полагала, что ещё предстоит долго и тяжело бороться с ней. Каково же было её удивление, когда девушка восприняла новость с удовлетворением и даже смирением! Она покачала головой и сказала:

— Вот что произошло за окном позади меня!

Аль-Хулв поручил дядюшки Камилу приготовить целый поднос роскошной басбусы и отослать его матери Хамиды, и разрешил ему пойти к ней с ним вместе. Так он и пошёл к ней в сопровождении дядюшки Камила — своего товарища по дому и жизни. Дядюшке же Камилу пришлось очень туго, когда он поднимался по лестнице вверх: он останавливался через каждые две ступени, задыхаясь, и опирался на перила, пока не сказал Аббасу на первой же лестничной площадке: