Перевёрнутый мир
Шрифт:
Единственное, что я мог сделать в этой ситуации, то это как можно быстрее покинуть место грехопадения и незаметно вернуться в свои апартаменты, что с превеликой осторожностью, но крайней поспешностью было мною проделано.
Я лежал на кровати и разглядывал ковёр, висящий на стене напротив меня. На ковре был изображён восседающий верхом на коне усатый кавказец, облачённый в бурку и папаху. Одной рукой он прижимал к себе юную пери 3 , а другой отстреливался из винтовки от преследовавших его врагов.
3
Пери –
По всей вероятности, горный джигит умыкнул красавицу у родителей, а теперь, уходя от погони, расстреливал её братьев и дядек. Я удивился, как живучи пошлые традиции и вкусы, ковры с такими же усатыми абреками украшали стены спален и в наше время. Незаметно для себя я уснул.
Мне снилось, что скачу я на своём Кучуме берегом Амура, а за мной гонится отряд маньчжуров. Впереди меня на крупе коня сидит девушка, её головка склонена на мою грудь. Я стреляю по преследователям из нагана, расстрелял все патроны. Ни один маньчжур не упал с лошади. Я в недоумении: что случилось? А топот коней всё ближе и ближе. Поняв, что не уйти, я выдёргиваю из ножен шашку и, осадив Кучума, круто разворачиваюсь лицом к врагу. Помирать так с музыкой!
Но что это? На месте преследователей стоит убитый мною в поезде ротмистр. Он дико хохочет и протягивает вперёд скрюченную ладонь:
– Отдай мне девку, есаул, я буду из неё богатство выжимать.
Графиня, а это оказалась она, дико визжит и стучит кулачком по моему плечу:
– Ваше благородие, вставать пора, – говорит она мужским голосом.
Я с трудом разлепляю глаза и вижу как разгневанное лицо графини приобретает физиономию Ивана Зимина.
– Так что извиняйте, если не ко времени, но, однако, вставать пора, – настойчиво твердит он.
– Тьфу ты чёрт! Что только не приснится, – в сердцах сорвалось у меня с языка.
Глава 5. ГОСПОДИН СЛУЧАЙ, ИЛИ ЧУДЕСНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
На всей планете Земля не найти таких просторов, как Российская империя. Сошлись здесь во всём своём многоликом и многоголосом великолепии Европа и Азия. По крупицам собирали государи российские окрестные земли под свою руку, где хитростью, где силою…
А сколько солдатской кровушки пролито на этих землях? Кто возьмётся подсчитать? Не по силам сделать это человеку. Ангелы-хранители отвернулись от России. Разделила революция российский народ не только по политическим лагерям, уменьшила границы империи. Отобрала у людей разум жажда всеобщей справедливости. Забыли они о славных подвигах своих дедов и отцов. Всякий уездный городишко захотел стать самостоятельным государством.
Непомерные амбиции новоявленных вождей и мессий ввергли безграмотный народ в пучину гражданской войны. И вот по этой реке людских страстей наша разношёрстная команда устремилась в дерзкое плавание. Волею судьбы капитаном нашего утлого судёнышка оказался я, просто потому что никого другого, более подходящего на данную роль, не оказалось. А на улице стоял последний день зимы 1918 года.
Где пинками, где тычками, призывая в помощь такую- то мать, мы отвоевали себе место в купе, некогда мягкого пассажирского вагона. На момент нашего путешествия вагон представлял собой весьма жалкое зрелище и имел вид заплёванного и униженного бомжа. Даже его несмазанные дверные шарниры скрипели
как-то печально и жалко, с тоской вспоминая своё былое величие.– Н-да… – неодобрительно поморщился Иван Вольдемарович. – Своего ничего не создали, но то, что было налажено, разрушить успели.
– Чему вы удивляетесь? Помните, как у господина Пушкина в повести «Капитанская дочка» описаны все ужасы русского бунта? – поинтересовался я, а сам вспомнил профессора Преображенского из ненаписанного ещё романа М. Булгакова «Собачье сердце» и его меткие высказывания насчёт свободы и свинства в подъездах и других общественных местах.
– И почему у простого народа такая тяга к разрушению? – задумчиво произнёс граф.
– Это потому, папенька, что простые люди лишены возможности общения с прекрасным, об их образовании и образованности вообще нет речи, – пылко произнесла Луиза.
Вот тут-то я готов был с нею поспорить. В моё время хватало и образованности и знакомства с прекрасным.
Но, по-прежнему, разбитые беседки и лавочки, оборванные телефонные трубки, разбитые фонари и остальные- прочие мелочи заставляли думать об обратной стороне медали «загадочной русской души». Уж больно необузданна и не предсказуема тёмная сторона этой души. Никак мы не изживём в ней страсть к беспричинным разрушениям и погромам.
В ответ на тираду дочери граф шутливо поднял руки:
– Сдаюсь, сдаюсь, моё прелестное дитя.
– Ну вот… – капризно надула губки Луиза, – с вами, папенька, абсолютно невозможно говорить на серьёзные темы. Вы до сих пор считаете меня маленькой девочкой. А я, между прочим, уже выросла.
Иван Вольдемарович не успел дать достойный ответ на слова дочери, потому что расхлябанные двери купе распахнулись и раздался знакомый радостно-приветливый голос:
– Вот где они окопались, пока настоящие патриоты защищают отечество!
Мы все уставились на вошедшего. В дверном проёме, широко улыбаясь, стоял штабс-капитан Стрельников, из- за его спины, неловко переминаясь с ноги на ногу, выглядывал Зимин.
– Иду я, значит, от паровоза, – пояснил он, – а тут их благородие господин штабс-капитан. Собственной персоной.
– Ну, ты, брат, и на враки горазд, – весело перебил его Стрельников. – Если бы я тебя за шинельку не прихватил, то, пардон, господа, пропёр бы мимо, как тот локомотив, на всех порах.
Иван покраснел.
– Дак вас, господин штабс-капитан, и вовсе не признать.
И действительно за время своего вынужденного отсутствия Стрельников отпустил усы и бороду, что делало ещё совсем молодого офицера значительно старше, а солдатская шинель и вовсе приравнивала его к категории низших чинов.
– Так вы опять с нами? – обрёл дар речи граф.
– А куда же мне без вас? – развёл руками штабс- капитан.– И как тут, господа, не поверишь в его величество случай? Вот прошёл бы Иван минутой раньше или позже, и поминай как звали.
– А мы уж, голубчик, и не чаяли свидеться, – неожиданно прослезилась Софья Андреевна. – Ну, что же вы встали в дверях? Проходите к столу.
Девушки же выразили свой восторг радостным хлопаньем в ладоши.
– Благодарю вас, господа, – учтиво раскланялся Стрельников. – Я весьма счастлив, что снова нахожусь в вашем обществе.
После недолгой толчеи все, наконец-то, разместились, и за волнениями от неожиданной встречи никто не заметил, как тронулся состав.
Когда эмоции схлынули, Иван Вольдемарович задал первый вразумительный вопрос: