Первая чаша

– Я… в порядке. Просто ветка по глазу ударила.

– Мой муж ушёл на охоту, а после обещал пойти к брату… – скромно отозвалась Зариме, не поднимая глаз. Орей в этот миг был готов оторвать себе руки за то, что прикоснулся к ней. Его порывистость и слабость снова толкают их в пламя вечного позора.

– Я отправлюсь домой ждать дядю, – торопливо сообщил юноша и умчался прочь так, словно стал свидетелем преступления.

– Орей, – Зариме вдруг подалась вперёд и заключила лицо монаха в свои ладони. Мягкие неожиданные прикосновения шокировали его, а ещё ему было очень больно от этого. Но ради спасения женщины он готов был стерпеть эту боль.

– Мы пропали! – она не сдержала слёз. – Я боюсь… боюсь, что это Арслан… – её голос стал едва различимым шёпотом.

– Убийца? – выдохнул Орей. – Ты уверена? Ты же говорила, что он не мог…

– Теперь не знаю, что и думать. Он пришёл поздно… он… его руки были в крови… и кровь будто бы была не его… он сначала забежал в пристройку, я слышала плеск воды, я… я… – она задохнулась рыданиями, отпрянула от Орея и закрыла лицо ладонями. – Не знаю, как быть...

Весь мир Орея сделал очередной кульбит. Вчера он уверился, что Арслан ни в чем не виновен, сегодня оказалось, что он нагло лгал монаху в лицо, да еще, наверное, и демонстрировал орудия убийства. А убивать он вполне способен, и может быть, даже этим наслаждается.

Но зачем убивать братьев? Ответ пришел на ум сразу.

– Зависть, – процедил Орей сквозь зубы. – Он мог убить сына старосты и Хасана из зависти. Но… Оттар. Может быть, Оттар жив? Может быть, он просто ушёл из посёлка? Я должен удостовериться.

– Нет, Орей! – закричала Зариме, обливаясь слезами. – Они убьют тебя! Они все свалят на тебя! Никто не поверит в то, что это Арслан!

– Мас Харуны поверят. Он покупал у них ножи. Они тоже подозревают его… Но должно же быть что-то… доказательства, одежда… – монах осекся. – Плеск воды? Ты сказала так? Колодец…

Орей целенаправленно похромал на улицу. Сердце рвалось наружу от волнения. Он обогнул дом, ворвался в пристройку, заметив при свете дня кровавые следы на стенах и свою нестиранную рясу в бадье.

– О Высшие… помогите мне, – взмолился монах. Подошел к колодцу и опустил туда руку, ощущая леденящий ладонь холод. Но до воды он не дотронулся. Слишком глубоко. И все равно нужно проверить.

Ведра рядом Орей не заметил, поэтому скинул рясу, сложил её и нырнул вниз, скользя по неровным каменным стенам.

Колодец уходил вниз всего на полтора его роста и был наполовину пуст – вчера потратили много воды на полив огорода.

Он присел и ему на шею будто накинули ледяную удавку. Пошарил руками по дну и порезался.

Об острую кромку ножа.

Выдернув руку и воды вместе с лезвием, он увидел именной кинжал, точь-в-точь такой же, как у Арслана, но в полумраке, да одним глазом, имени прочесть не смог. Еще пошарил руками внизу и нащупал какую-то тряпку, развернул, понял, что это рваная рубашка.

Монаха трясло от холода и жуткого открытия, но теперь у него есть доказательства и надо выбираться отсюда. Сначала он выбросил из колодца кинжал и найденную вещь, потом подпрыгнул и подтянулся на руках.

Имя на кинжале он увидел сразу, как только оказался в пристройке и на оружие упал дневной свет.

«Оттар».

– Что? – Орей задрожал, не веря своим глазам. – Этого не может быть!

Он схватил оружие и кинулся прочь от колодца. Арслан – братоубийца и от него нужно поскорее спасаться! И ему, и Зариме придется бежать из Шадиба и из Гортазии, иначе им грозит смерть. Не просто так охотник намекнул монаху о том, что его могут казнить за колдовство!

Добежать до дома Орей не успел, остановился у порога, встретившись взглядом с разъяренным Арсланом. Он стоял у калитки, а за его спиной – взволнованный Гурам, хмурый дядя Фархат и готовые к бою стражники. Монах замер у дверей, сжимая в руке именной кинжал Оттара. Молчание долго не продлилось, на всю деревню раздался озлобленный крик.

– Убийца!

Кричал Арслан, указывая на оружие в руках Орея.

17. Не поддавайся отчаянию

«Далеко не всегда в ситуации, когда спорящие не могут примириться и разойтись в согласии, кто-то из них лжец или глупец. Иногда они оба не знают правды».

Настоятель Дагур. Наставления послушникам в библиотеке.

Орей разжал пальцы и выронил кинжал Оттара.

– Стойте! – прерывисто выдохнул он. – Это не я! Это...

Взъярившись, Арслан помчался к нему по тропе, следом бежали стражники. Испуганный Гурам не мог решиться подойти. Он был мертвецки бледен, глаза его округлились от ужаса, а пальцы вцепились в калитку. Дядя Фархат сочувственно положил руку на плечо юноши.

Арслан сбил пятившегося Орея с ног и повалил на клумбу перед крыльцом.

– Колдун! Убийца! А я поверил тебе! – он в исступлении махал кулаками, целясь в лицо.

Монах закрылся руками, пытался скинуть с себя селянина, но на помощь тому подоспели стражники и на и без того пострадавшее тело Орея со всех сторон посыпались удары. Били и руками, и ногами, умело и сильно. Он зажмурился, чтобы спасти свой уцелевший глаз, сжался в комок и молчал. И терпел каждый удар, до тех пор пока не раздался суровый голос дяди Фархата:

– Прекратите! Его должен судить староста! Не по закону вершить расправу самим!

Побитого монаха два стража вздернули на ноги и повлекли прочь со двора, а третий удерживал Арслана, который не желал останавливаться и продолжал вырываться, чтобы нанести ещё один удар.

Орей почти ничего не видел, только слышал хриплый истошный крик, летящий ему вслед:

– Убийца! Убийца моих братьев! Будь ты проклят!

Предположения и страхи подтверждались – Оттар был убит этой ночью. Но как только у Арслана хватает наглости, обвинять в этом Орея, когда сам он причина всех бед Шадиба?

На выходе со двора Орей встретился взглядами с Гурамом. В глазах юноши застыла ярость, и он вдруг плюнул в лицо монаху. Орей снова зажмурился, свет ненадолго померк. Разбитое лицо опухло, ноги еле передвигались, он бы даже не смог идти в таком состоянии, если бы стражники не волокли его под руки. Монах догадывался, куда его тащат — в сторону ратуши, на суд. И вердикт на том суде, будет явно не в его пользу.

Выход один — бежать без оглядки, но у Орея не осталось сил сопротивляться. Он безропотно принимал свою судьбу и не больше не пытался оправдываться, боясь сделать хуже. Он смолчал, даже когда его приволокли к ратуше, где собрались мужчины, взволнованные новостями о смерти Оттара. И не проронил ни слова, ни стона боли, только жмурился и отворачивался, когда со всех сторон полетели плевки и камни.