Первая любовь Ходжи Насреддина

Маленький табиб бегает, носится, скачет, как осен¬ний кузнечик, вокруг карагача и кровожадно кричит:

— Бейте, бейте шайтана! Не жалейте его!.. Лучше пусть он умрет — но спасется!.. Бейте шайтана!.. Еще в девятом веке шейх Абу Бек Мухаммед ибн Закарийя ибн Яхья Рази относил любовь к тяжелым болезням! И советовал такие лекарства, как длительный пост, переноска больших тяжестей, долгие, изнурительные путешествия...

– Но палки-то, палки разве он советовал? — кричу оглохшему табибу, стараясь разорвать веревки.

— Палки — это лекарство от всех болезней! Самое лучшее! Оно изгоняет все недуги! Терпи, терпи, сынок!.. Если останешься живым — будешь настоящим мужем!.. Бейте, бейте его!.. Гоните шайтана!.. Ай, хорошо!..

Айе! Ему-то хорошо, но мне тяжело. Уже нет сил кричать, и я шепчу:

– Сухейль, я люблю тебя. Я приду пить арычную воду...

У меня глаза закрываются, засыпают. Уже...

Айе!..

Опять две хищные рысьи старухи с полыхающими узкими дамасскими бритвами в руках догоняют меня... в высоких, немых, сонных песках, песках...

Догоняют... Рядом уже... Я слышу шелест бритв...

Но!..

Но тут чьи-то мускулистые гибкие руки разрывают веревки и густой голос говорит:

— Эй, правоверные! За что вы бьете его?.. За то, что он полюбил девушку?.. А вам завидно?.. Вы забыли?.. Скучно вам жить?..

Это кишлачный богатырь, кузнец Рустам-палван.

Он освобождает меня, и толпа вокруг замирает.

Я, ша¬таясь, отхожу от дерева. Спина затекла. Не могу разогнуться... Потом разгибаюсь... Надеваю свой чапан жениха. Руками сбрасываю, сметаю, снимаю с горящей своей спины муравьев...

Смешно!.. Зачем меня били!..

— За что тебя били, Насреддин? — мрачно спрашивает Рустам-палван, и я вижу, как сизые жилы на его руках тяжелеют, набухают, волнуются.

— Не знаю... Скучно людям в нашем кишлаке... А тут хоть какое-то развлечение,— улыбаюсь я.— Дехкане работают на полях, а лентяи ищут себе иную работу...

— Мы хотели его вылечить. Изгнать из него болезнь... Шайтана изгнать! — тяжело дыша и засовывая под язык щепотку насвая-табака, говорит Ильяс-махдум.

Он улыбается, обнажая мелкие свои кошачьи зубы...

— Устали, домулло?..

— Да... Трудно выгонять шайтана!.. Много сил требуется! Много палок!.. Устал я... Печень болит...

— Лекарь лечит других людей, а от своей болезни не знает лекарств!..

— Но есть одно всеобщее лекарство, домулло. Вы сами говорили о нем. Самое лучшее лекарство. Оно изгоняет все недуги... Оно называется «палки»!..

Айе! Ильяс-махдум поздно учуял смысл моих слов, но, учуяв, он с юношеской прытью бросился бежать от нас, подобрав полу своего белого бухарского полотня¬ного чапана и поднимая пыль.

Тогда я поднял с дороги одну из палок и побежал вслед за табибом под свист и улюлюканье толпы.

— Домулло! Глядите, лекарство само преследует больного!.. Айе!..

Домулло, зачем вы так быстро бежи¬те?.. Поднимаете пыль!.. Чихаете!..

И ваш новый благородный полотняный чапан покрывается дорожной нехорошей пылью!

Ай, домулло!.. Разрешите мне выбить ваш чапан этой недостойной палкой... Избавить его от пыли... Мне жаль ваш чапан, домулло!.. Разрешите немного выбить, выколотить пыль из него...

И не бегите так быстро!.. Чем быстрее вы бежите, тем больше пыли на вашем чапане и тем сильнее приходится бить ваш чапан палкой!..

Ах, домулло!.. Хватит!.. Бегите дальше... Моя палка устала. Прощайте, поставщик кладбищ!..— кричу я ему вслед.

Я отстаю, бросаю палку, но белая, пыльная, полотняная спина Ильяса-махдума еще долго и уныло маячит, мается вдали... среди поднявшейся дорожной пыли.

Он прекрасно бегает, этот табиб!.. У него юные, сайгачьи ноги. А мозг сонный, неповоротливый, бараний...

– Сухейль, Сухейль, я люблю тебя... Я приду пить арычную воду...

У меня уже нет сил кричать, и я шепчу.

– Арык течет, ака... Сухейль ждет, ака...

Арык течет — Сухейль ждет!..

Ррустам-палван догоняет меня. Осторожно берет за плечи.

– Пойдем ко мне в кузницу. У тебя спина как треснувший перезрелый ходжиильгарский гранат... Пойдем. Помажем ее ирбитской целебной мятной мазью...

Я покорно иду за Рустамом-палваном.

Ему всего двадцать лет, но он похож на взрослого опытного мужчину. У него жена Гуль-парчин и двое детей...

— Сухейль, я люблю тебя...

В кузнице Рустам-палван сильными руками втирает мне в спину ирбитскую пахучую мазь.

Спина моя становится мягкой, скользкой. Не горит уже...

Потом Гуль-парчин приносит подогретую бузу в тыквенном сосуде и пару раскрашенных кленовых чашек.

Рустам-палван процеживает бузу сквозь тонкий платок и наливает в чашки.

Мы пьем бузу. Пьем...

— Хорошая буза? — улыбается Рустам-палван.

— Хорошая... Но я люблю Сухейль!.. Но я люблю арычную воду!..

— Не знаю, как помочь тебе,— сокрушается богатырь...

Низенькая дверца кузницы открыта, и я вижу пыльную нашу пустынную унылую кишлачную дорогу.

Мы пьем бузу, и я гляжу на дорогу.