Первая мировая война в 211 эпизодах

86.

Понедельник, 10 января 1916 года

Пал Келемен посещает место покушения в Сараево

Последний месяц был занят в основном патрульной службой и прочими заботами оккупационных сил. Гористая местность вся в снегу, но не особенно холодно. Остатки разбитой сербской армии исчезли в албанских горах на юге и, по слухам, были вывезены кораблями союзников на Корфу. Бои регулярных армий в Сербии завершились. Теперь надо было только покончить с партизанской войной. В некоторых областях страны практически не осталось мужского населения. Келемен то и дело видел проходящие мимо колонны мужчин всех возрастов: “Морщинистые старики, изувеченные тяжелым трудом, едва передвигались, беспомощные, смирившиеся с судьбой, словно обреченные на смерть животные. А позади них шли калеки, слабоумные и дети”. Он хорошо знал следы, которые оставляла за собой эта скорбная процессия: тела истощенных людей в придорожных канавах через каждый километр, тяжелое, кислое зловонное облако, исходящее от всех этих немытых бедняг, стоящее в воздухе еще долгое время, после того как сами они уже скрылись за поворотом.

Те, кто окончательно потерял совесть, пользовались моментом, чтобы поживиться на чужой беде. В сербских городах многие женщины предлагали себя в обмен на еду, — шоколад или хотя бы соль. Сам он даже не мог представить себе, что примет участие в этом низменном, безудержном разврате, который царил в оккупированных городах. Может, он слишком порядочный? Или просто-напросто чересчур тщеславен? Ибо чего упрямиться, если досталась такая легкая добыча?

С конца декабря его часть дислоцирована в Боснии, а сегодня сам Келемен находится в Сараево. Он записывает в дневнике:

Время близится к полуночи. Я попрощался с друзьями и пошел домой, вдоль берега реки. Снегопад прекратился, все вокруг оделось в белое. На противоположном берегу, в турецкой части Сараево, толстый слой снега покрывает купола мечетей, и когда с гор налетает порыв ветра, часть снега сползает вниз и с гулким грохотом обрушивается на землю, нарушая тишину этой спящей страны.

Улицы пустынны. Ночной часовой в тюрбане топает мимо меня в своих соломенных туфлях. Я добираюсь до берега реки Миляцки и останавливаюсь на углу, где прогремели роковые выстрелы в кронпринца. На стене дома висит мраморная доска: 28 июня 1914 года.

Из центра города доносится нежный, мелодичный перезвон: это бубенчики приближающихся саней. А вот и сами сани, они летят к берегу реки, легкие, тонкие; их везут маленькие лошадки, окутанные паром. В слабом свете уличного фонаря я угадываю контуры изящной женщины в мехах, а рядом с ней — мужской силуэт. Видение мгновенно исчезает, только слышен стук копыт. Сани с влюбленными уже скрылись за углом улицы. Приятный звон бубенчиков затих вдали, и я остаюсь один на берегу, перед мраморной доской, отмечающей место, где началась мировая трагедия.

87.

Воскресенье, 16 января 1916 года

Флоренс Фармборо сопровождает рейд в окрестностях Чертовичей

Мороз и снегопады — их главные союзники. И русская, и немецкая армии затаились в своих наспех вырытых окопах и переполненных убежищах. Флоренс и другим в полевом госпитале нечего делать. Их пациенты в основном страдают от обморожений или же ранены снайперской пулей: снайперы, эти доки по части охоты за людьми, особенно активизируются в ситуациях, подобных этой [142] .

142

Снайпер часто подчинялся высокому начальству. Это был способ поддерживать боеготовность на каком-либо участке фронта, где затишье могло спровоцировать упадок духа у солдат и братание с врагами.

Флоренс довольна жизнью. У нее были десять дней отпуска, и она рада была побывать в Москве: “Там было все, по чему я так соскучилась: свет, краски, тепло”. Она послушала оперу, сходила на балет, даже танцевала. Неслыханным наслаждением стали для нее тихие домашние вечера в семье хозяев, мягкие подушки, игра на рояле и пение. Но через какое-то время ее охватило смутное беспокойство. Чего-то недоставало:

До меня постепенно доходило, что трудно быть счастливой, когда в мире столько несчастий, трудно смеяться, когда другие страдают. На самом деле это невозможно. И я поняла, что могу быть счастлива, только выполняя свой долг. Я, сестра милосердия Красного Креста, знала, где долг обязывает меня быть.

Потом она уже просто считала дни, оставшиеся до конца отпуска, ожидая, когда же снова наденет форму и вернется на фронт.

Хорошее настроение было не только у Флоренс. После долгих летних и осенних отступлений боевой дух армии начал восстанавливаться. Затишье последних месяцев позволило пополнить разбитые дивизии новыми солдатами, обозы — новым провиантом, а арсеналы — новой техникой. У царской России была теперь на фронте армия в два миллиона человек, и почти у каждого солдата имелась винтовка, что расценивалось как чрезвычайно положительный факт [143] . Нехватка снарядов, о которой постоянно упоминалось весь прошлый год и которая отчасти была вымыслом, теперь устранена. Для каждого артиллерийского орудия теперь предназначалось около тысячи снарядов, и это было отличным показателем. Кроме того, солдаты получили передышку.

143

Всего несколько недель назад у более чем 400 тысяч солдат отсутствовало личное оружие.

В рядах русской армии снова воцарился оптимизм. Прежде боевой дух упал до нуля, и неудивительно, если за полтора года армия потеряла около четырех миллионов человек [144] . Но теперь многие надеялись и верили, что с новым годом наступит долгожданный коренной перелом в войне. Активно обсуждали грядущее русское наступление [145] .

Солдаты снова почувствовали себя вояками. Флоренс уже прослышала, что на их участке фронта готовится какая-то операция. Вчера за обедом она узнала, о чем шла речь: так называемая разведка боем, с участием двух батальонов, на важнейшем участке немецкой линии обороны. Целью было испытать силы противника и захватить несколько пленных. Многие из тех, кто должен был участвовать в операции, — зеленые новобранцы, горячие молодые люди, вызвавшиеся идти добровольно. Они тайком разрежут колючую проволоку немцев — рискованное задание, в котором они, за недостатком опыта, видели лишь забавное приключение. (Им выдали специальное обмундирование в виде защитного костюма белого цвета.) Флоренс, вместе с частью медперсонала, должны находиться в полной готовности рядом с линией фронта, чтобы в случае необходимости оказать помощь раненым.

144

Кроме того, в это время никто серьезно не подсчитывал потери; немаловажной причиной тому было известное неумение русской армии вести достоверную статистику своих потерь, и этот печальный недостаток затем унаследовала Красная армия.

145

Осведомленные люди знали также, что союзники — Великобритания, Франция, Италия и Россия — приняли решение о начале в 1916 году одновременных наступательных операций, дабы помешать Центральным державам, используя транспортные преимущества своего местоположения, перебрасывать резервы в места, где сложилась критическая ситуация.

Утром они уже были готовы выступить, однако время словно остановилось в напряженном ожидании. Лишь к половине одиннадцатого вечера поступил приказ. Они думали развернуть палатки, но, к своей радости, обнаружили в ближайшем лесочке хижину, куда и занесли все оборудование. Она находилась в полутора километрах от окопов. Погода была отвратительной: резкий, холодный ветер и снег с дождем.

Врачи нервничали. Кто знает, чем ответят немцы на этот рейд? На фронте спокойно и тихо. Не слышно ни единого выстрела. Они сидят и ждут. Все ждут. Миновала полночь. Через некоторое время появляется командир дивизии, ему предлагают чаю. По-прежнему все находятся в состоянии ожидания. В два часа ночи командиру дивизии докладывают по телефону. Есть плохие новости и хорошие новости. Первая попытка пробиться через проволочное заграждение немцев провалилась, но сейчас началась вторая.

Снова ждут, снова в молчании. Новый телефонный звонок. Все идет по плану. Разведчики преодолевают препятствия. В маленькой хижине люди переводят дух и с облегчением улыбаются друг другу.

Снова ждут, снова в молчании. Три часа, четыре часа утра.

Началось.

Тишину обрывает грохочущий рев артиллерийских орудий, пулеметов, винтовок. Наверное, наступление? Рев не умолкает. Снова доклад по телефону. Разведчики обнаружены и находятся под обстрелом. Прорыв не удался.

Начинают поступать раненые: одних несут на носилках, другим помогают товарищи, а кто-то, прихрамывая, бредет сам. Преобладают два цвета — белый и красный. Кровь отчетливо проступает на новеньких белых маскировочных халатах солдат. Флоренс видит, как один из солдат сжимает в руке гранату и от шока не желает ее выпускать. Другой ранен в живот, кишки вывалились наружу, — он уже мертв. У третьего ранение легких, он задыхается. Она видит, как соборуют четвертого, но он даже не в силах проглотить облатку. Белое и красное.

Когда все закончилось, Флоренс выходит на свежий воздух. С соседнего участка фронта доносятся звуки перестрелки, но здесь все опять тихо и спокойно. Разведка боем провалилась: 75 погибших и около 200 раненых. Командир полка пропал, может, лежит тяжело раненный где-то там, среди колючей проволоки, в зимней тьме.

88.

Вторник, 18 января 1916 года

Мишель Корде едет на метро к Восточному вокзалу

Морозный воздух. Зимнее небо. В это утро Мишель Корде провожает на вокзал своего старинного друга. Тот военный инженер и отправляется в свою часть. Они вместе едут на Восточный вокзал. В метро Корде слышит, как один пехотинец, возвращающийся на фронт после отпуска, рассказывает своему приятелю: “Я готов дать левую руку на отсечение, только бы туда не возвращаться”. Это не просто оборот речи, Корде затем слышит, как пехотинец говорит, что очень хотел бы, чтобы его ранило, лишь бы только покинуть передовую, и высунул руку из окопа. Он держал руку битый час, но все напрасно.

В этот день велись и другие разговоры: ежедневно война уносит 3 тысячи человеческих жизней и съедает в среднем 350 миллионов франков, и это каждый день. Говорили о том, чтобы снизить расходы ради того, чтобы сражаться дольше. Кто-то употребил выражение “война в рассрочку”. Возмущаются по поводу вчерашней капитуляции Черногории, союзника Сербии и Франции на Балканах. Но выбора не было. Крохотная горная страна оккупирована теми же германско-австрийскими войсками, которые разгромили сербскую армию. Кто-то рассказывает историю о немецком офицере, которого тяжело ранили и взяли в плен и который, умирая, прошептал: “Правда ведь, что Гёте… величайший в мире поэт?” Что рассматривалось как типичное проявление немецкого самодовольства.