Первая мировая война в 211 эпизодах

Лихорадка и усталость, которые донимали его в последнее время, наконец получили объяснение: у него малярия. Не в тяжелой форме, но все равно он нуждался в лечении. Разумеется, он очень обрадовался, узнав, что будет помещен в венгерский госпиталь. Моросил мелкий весенний дождик, когда Келемен попрощался со своими товарищами-офицерами и солдатами, причем прощание было очень трогательным — его сержант даже прослезился. А затем он покинул лагерь в этом заболоченном месте под Каттаро и отправился на военном транспортном корабле во Фьюме [154] .

154

Каттаро было итальянским названием этого места. Сегодня оно называется “Котор” и находится в Черногории. Фьюме тоже итальянское название, сегодня этот город называется “Риека” и находится в Хорватии. Там можно купаться. Следует отметить, что формально Фьюме был не австрийской, а венгерской территорией, причем начиная с XVIII века, и обладал частичной независимостью, так называемой corpus separatum.

Они шли вдоль побережья Далмации, потушив огни, под ледяным ветром, мимо опаснейшего места в Адриатическом море — там, где море превращалось в мешок, заделанный гигантским итальянским минным заграждением у Отранто. Сам он не понимал, почему экипаж с трудом скрывал волнение; он “не мог понять, что все еще находятся люди, у которых при мысли об опасности начинают блестеть глаза; и что все еще бьет ключом такая живая, упрямая энергия”. Пока остальные топтались на промерзшей палубе, нервно ища глазами итальянские мины, Келемен сидел в одиночестве в пустой офицерской столовой и пил красное вино “V"oslauer Goldeck”.

А сегодня он сидит и ждет поезда в Босански-Брод. Это железнодорожный узел, и здесь полно солдат [155] . По улицам снуют грузовики, на вокзале можно увидеть паровозы и вагоны всевозможных типов и моделей. Повсюду уложены большие штабеля продуктовых консервов и боеприпасов. Старые бородатые ополченцы в замызганной форме занимаются погрузкой и разгрузкой. В привокзальном ресторане теснятся военные и государственные служащие. За одним из столиков сидит молодая женщина, и все его внимание приковано именно к ней:

155

Причину столпотворения отчасти следует искать в странностях, составлявших самую основу Австро-Венгрии и ее главную слабость. Многие части империи имели свою собственную сеть железных дорог, в плане техническом и таможенном. Независимо от того, перевозился ли груз или живые люди, необходимо было производить вторичную погрузку, как только пересекали границы разных сетей. Что касается Босански-Брода, то ширина колеи в этом месте, в Боснии, была иной по сравнению с самой Австрией.

На ней простое поношенное платье, вокруг шеи — нечто вроде мехового боа. Я не мог оторвать глаз от этой хрупкой, усталой женщины, от ее дорожной подушечки, шали и сумочки, коробок, стоявших на стульях, пальто, висевшего на крючке. На какой-то миг она повернула свое безразличное лицо ко мне, потом с тем же равнодушием вернулась к своему занятию. Перед ней лежала открытка полевой почты [156] . В руке она держала ручку, но так ни слова и не написала. Может, это оттого, что я смотрю на нее, а может, ей мешает сосредоточиться шумная возня солдат: их рота отправляется на фронт. Наконец она собирается с мыслями и решительно надписывает адрес. Затем поникает головой и сидит неподвижно, с пустым взором.

Поезд с ротой солдат отходит от перрона. В ресторане эхом отдаются возгласы, крики и пение. Она приподнимает голову, но не выглядывает в окно. Я сижу, раскрыв газету, украдкой поглядывая на женщину: у нее по лицу катятся слезы. Она мешкает, прежде чем достать носовой платок, потом все-таки достает его и осторожно проводит по щекам. Снова берет ручку и пишет еще несколько слов. В ресторан входит кондуктор, звонит в колокольчик и громогласно объявляет, что на перрон прибывает северный поезд. Женщина расплачивается, с унылым и безнадежным видом, что выдает в ней одинокую путешественницу, надевает пальто и собирает со стульев свой багаж. Внезапно она вспоминает о недописанной открытке на столе и рвет ее на мелкие части; руки в перчатках дрожат, она бросает клочки на скатерть. Носильщик провожает ее на перрон, неся ее чемодан.

156

Военные имели право посылать письма домой бесплатно, особой полевой почтой, а их адресаты отвечали им без почтовой оплаты, используя специальные почтовые марки или почтовые открытки. Небольшие бандероли тоже пересылались бесплатно.

94.

Суббота, 4 марта 1916 года

Рихард Штумпф видит триумфальное возвращение вспомогательного крейсера “Мёве” в Вильгельмсхафен

Безоблачная весенняя ночь. Весь германский океанский флот покачивается на зеркальной воде неподалеку от устья Эльбы. Может, теперь начнется? Все готово к бою, даже из шикарных офицерских кают выкинуто все лишнее. Офицеры носят при себе пистолеты, чтобы “суметь подкрепить приказ силой”, — это нечто новое, вызванное нарастающим недовольством личного состава.

Ночью корабли поднимают якоря. Рихард Штумпф слышит знакомые звуки, в том числе и те, которые производят вибрации трех паровых двигателей. Они распространяются подобно бьющемуся пульсу по металлическому корпусу судна. Но он не узнает направления. Вместо привычного северного курса, в пустынное Северное море, вся эта масса стальных кораблей, затемненных, неслышных, направляется на северо-запад, мимо Восточно-Фризских островов, вдоль побережья. Странно.

Наступило утро, теплое, ясное и солнечное. Штумпф стоит на вахте, на мостике линейного корабля. Он действительно доволен: погодой, своим заданием, жизнью, — почти доволен. Причина кроется не только в погоде и в том, что флот наконец будет что-то делать. Сегодня утром на доске объявлений, рядом с радиорубкой, была вывешена копия телеграммы от главнокомандующего флотом, адресованная вспомогательному крейсеру “Мёве” и состоявшая из трех слов: “Добро пожаловать домой!”

Всем известен вспомогательный крейсер “Мёве”. Он отличился в “войне на море”, как ее понимали и Штумпф, и миллионы других немцев: смелые маневры на просторах мирового океана, противостояние стихиям, победа над превосходящими силами противника.

“Мёве” начинал свою жизнь как “Пунго” и был самым заурядным небольшим транспортным судном, перевозившим бананы из германской колонии в Камеруне, пока не разразилась война. Не прошло и нескольких дней, как французские войска, а за ними и британские, вторглись в эту колонию [157] . Захватчики и здесь надеялись на быструю победу. Во время неуклюжей и затянувшейся военной кампании, которая длилась весь 1915-й год, немцы оставили свои позиции, одну за другой [158] . И как только стало ясно, что настал конец торговле бананами с Камеруном, по крайней мере на время войны, так осенью 1915 года “Пунго” был переоборудован в “Мёве” — рейдерский корабль для действий на коммуникациях противника. Германский флот имел примерно дюжину подобных кораблей: внешне они походили на обычные морские транспорты из нейтральных стран (в основном скандинавских), но имели на своем борту тяжелое вооружение — мины и замаскированные пушки. Их главной мишенью стали торговые суда союзников. Страх и паника, которые они наводили, никак не соответствовали их реальному количеству. Все участники военных действий ощущали некую неловкость, видя, как эти неказистые суда топили больше кораблей, чем весь большой, дорогостоящий и мощный флот, вместе взятый.

157

Главным предлогом была радиостанция в Дуале; ее мощный коротковолновый передатчик якобы мог быть использован для координации действий мелких морских соединений немцев. Но в действительности речь шла конечно же о собственном колониальном господстве.

158

Около двух месяцев назад остававшееся в колонии немецкое население перебралось в испанский анклав Рио-Муни и там было интернировано. Именно в этот день, 4 марта 1916 года, Камерун был официально разделен между французами и немцами, после того как капитулировал последний немецкий форпост Мора.

Тот факт, что большие линейные корабли в ожидании томились в порту, ничего не предпринимая, вызывало немало насмешек среди гражданских лиц. Этот флот, внушительных размеров, — до войны он поедал треть всего военного бюджета, — совершенно пассивен, даже непригоден к использованию, как шептались некоторые. Бывший главнокомандующий флотом, снятый со своего поста за чрезмерную осторожность, обычно получал в свой адрес язвительные замечания от прохожих на улице, в основном женщин. Следующие строки можно было увидеть нацарапанными на стенах или услышать от уличных мальчишек на улицах Вильгельмсхафена:

Lieb’ Vaterland magts ruhig sein, Die Flotte schl"aft im Hafen ein [159] .

В этой ситуации “Мёве” как бы восполнял очевидную недостачу подвигов на флоте. Он вышел в море в декабре, под шведским флагом, и на его счету сегодня как минимум один рискованный поход. Он заминировал фарватер вблизи от крупнейшей британской военно-морской базы, Скапа-Флоу, и тем самым отправил на дно старый линейный корабль “Кинг Эдуард VII”. Затем он отправился вокруг Ирландии, к французским берегам, обогнул Испанию и Канарские острова, наконец пересек Атлантический океан и подошел к берегам Бразилии. И все это время на своем пути он сбрасывал мины или останавливал торговые суда союзников. За три месяца он захватил 15 кораблей: 13 из них были потоплены, а 2 взяты в плен и отведены в порт [160] .

159

“Дорогая Родина, будь спокойна, твой флот спит в порту”. Строки распевались на мотив припева из “Die Wacht am Rhein”.

160

Эта деятельность была, разумеется, опасной. Всего четыре дня назад, 29 февраля 1916 года, в Северном море затонул другой рейдер — “Грейф”. У британцев тоже имелись подобные суда, называемые Q-Ships, — небольшие, с тщательно замаскированным оружием на борту, они заманивали немецкие подлодки в засаду.

Они уже собрались было сесть обедать, когда с левого борта раздались ликующие возгласы. Штумпф с другими поспешили туда. В лучах мартовского солнца маленький “Мёве”, качаясь, продвигался вперед меж рядами больших серых линейных кораблей. На его мачте реяли флаги всех пятнадцати кораблей, которых он захватил или потопил. Старший офицер провозглашает здравицу, и все подхватывают ее, “неистово, изо всех сил”. На низеньком “Мёве” выстроился весь экипаж, и в ответ летит радостное громкое “ура”. Штумпф с удивлением отмечает, что “на палубе стоят несколько негров в синих рубашках и красных шапочках и — просто невероятно! — тоже кричат “ура”.

А потом началось потрясающее действо. В качестве приветствия весь эскадрон совершает великолепный в своей синхронности поворот:

Это было неописуемое зрелище. Чуть в отдалении в золотых солнечных лучах сверкал остров Гельголанд, море было изумрудного цвета, и впечатление было такое, будто пятьдесят древних чудовищ исполняли свой триумфальный танец вокруг возвратившегося “Мёве”. Я искренне сожалел о том, что у меня нет фотоаппарата.

Триумф как исключение. Позднее весь первый эскадрон снова входит в порт Вильгельмсхафена. Там они грузят уголь для бункеровки до восьми вечера. И сразу же снова уходят. Судя по слухам, что-то действительно назревает.