Первое задание
Шрифт:
По переливающемуся всеми возможными цветами полотну шествует женщина. Одна из самых прекрасных женщин Девяти миров, великая богиня. Великая царица. Мать.
Фригг, супруга Одина, хозяйка облаков и туч. Она подходит к краю Бивреста и останавливается рядом с гигантом в золотых доспехах, вглядываясь в бездну.
– Приветствую тебя, моя царица. – Гигант склоняет голову в почтительном поклоне.
– Здравствуй, Хеймдалль. Ты наблюдаешь за ней?
– Как вы и приказывали.
– Как она?
– По человеческим меркам – хорошо.
– А не по человеческим? – златоволосая женщина
– Что вы хотите увидеть, моя царица?
– Покажи, что она делает сейчас.
– Как прикажете.
Воин проводит рукой над бездной, создавая туманную пелену, видимую только им двоим.
Комната освещена огоньками камина и приглушенным светом светильников, пряча углы в легкой тьме. В комнате две девушки.
Одна – смешливая, русые волосы подстрижены под длинное каре и в художественном беспорядке обрамляют доброе лицо с румяными пухлыми щеками, задорной улыбкой и смешинками в зеленых глазах, вторая – черноволосая, светлокожая, длинные, прямые волосы распущены по спине и плечам, и лежат тяжелым пологом, укутывая ее почти до талии. В темно-карих глазах отражается пламя камина, и кажется, что от этих отблесков они вспыхивают багрово-красным.
Они сидят на ковре у огня и пьют вино, периодически чокаясь высокими стаканами.
– С днем рождения, подруга! Давай... давай за то, чтобы все было хорошо! Чтоб нашелся тот, кто, наконец, тебя успокоит, и я таки буду нянчить мелких!
– За то, чтобы все было хорошо – давай! А за остальное... Брит, я же рассказывала тебе. Никто меня не успокоит. Упокоит, если только.
– Тебе разве не хочется семью? Детей?
– Не знаю. Хочется, наверное... Только в моем случае – лучше быть одной, чем с кем попало.
– Ничего себе! Да вокруг тебя столько парней вьется! Уже из байкеров своих нашла бы кого-нибудь! Когда мы с тобой катались, только ленивый шею не свернул, на нас глядя!
– Да не хочу я кого-нибудь, Брит.
– Все о парне том страдаешь, как его, Локи, да?
– Да, Локи. Только я не страдаю. Я просто никого не хочу.
– Интересное имя...
– Интересное.
– Не понимаю я тебя, Агата. Я б уже давно...
– А мне можно. Я ж загадочная русская душа! – черноволосая девушка грустно улыбается подруге.
– Да дура ты!
– Тоже верно. Кстати, помимо моего дня рождения сегодня еще один праздник. Не менее грустный.
– Чего это – грустный? Так, а ну, не киснуть! Что за праздник?
– В этот день перестала существовать страна, в которой я родилась*.
– Подожди, Россия же никуда не делась.
– Я родилась в Советском Союзе, Брит. Здесь, в Америке, не любят эту страну. Но я ее помню из детства. Какой бы не была эта страна – она была великой. И знаешь, мне жаль, что она развалилась.
– Агата, но там же была цензура! Не было демократии!
– Не больше, чем здесь, Брит. Вот тут можешь мне поверить.
– Ладно, давай сегодня не про политику, а? А то тебя не переспоришь.
Агата улыбается подруге, и полыхающий огонь красит ее глаза в багровый оттенок.
– Всегда с тобой так.
– Сыграй лучше что-нибудь. А еще лучше – спой.
– Петь я не умею. Чего
тебе сыграть?– Не прибедняйся, а? В прошлый раз ты отлично спела, даже Сэм оценил!
Агата заливается смехом, выговаривая:
– Сэм? Ну, если он оценил, тогда конечно...
– Чего ты так?
– Брит, я этого чудика четыре года знаю! Ладно, черт с тобой, что тебе сыграть?
– Ну... не знаю. А сыграй что-нибудь русское!
– Ну, блин... а конкретнее? Чайковский пойдет?
– Не, не то... Знаешь... а ты можешь сыграть что-нибудь такое, чтобы без перевода понятно было? Мне просто нравится, когда ты по-русски поешь...
– Без перевода, песни... – Агата одним пальцем чешет макушку, вызывая улыбку у подруги.
– И чтобы я их еще не слышала!
– Издеваешься?
– А то!
– Ну, озадачила... хотя, в принципе... я могу сыграть, только это песни от мужского лица и исполнялись они изначально под гитару и вообще по стилю ближе к року...
– Ну-ка, ну-ка!
– Я, когда маленькая была, дома часто слышала эти песни. Это был папин любимый певец – Игорь Тальков. Мне лет шестнадцать было, и я на папин день рождения выучила несколько его песен, а когда все собрались – сыграла. Я первый раз видела, как мой отец плакал... – Агата взяла бутылку и наполнила бокал до краев, пряча лицо за волосами. Когда она подняла голову, стало видно, как блестят ее глаза от влаги.
– Эй, не плачь! Если не хочешь – ладно, я сейчас принесу еще чего-нибудь с кухни...
– Нет, Брит. В смысле – с кухни тащи, а я пошла за рояль.
Они поднимаются с ковра, и Агата усаживается за рояль, открывая крышку клавиш и пристраивая свой бокал рядом с подставкой для нот.
– Только ногами сильно не пинать – я вправду петь не умею.
– Играй уже!
– Не так быстро, сейчас подберу, – она перекручивает волосы жгутом и закидывает за спину. – Ладно, начнем...
Она начинает играть, постепенно подбирая, вспоминая мелодию. Движения становятся увереннее и точнее, и она начинает петь с легким акцентом. Мелодия льется, постепенно укрепляясь, и акцент, заставляющий Агату морщиться, исчезает:
Однажды ты пройдешь бульварное кольцо,
И в памяти твоей мы встретимся, наверно,
И воды отразят знакомое лицо,
И сердце исцелят и успокоят нервы.
Чистые пруды, застенчивые ивы,
Как девчонки, смолкли у воды,
Чистые пруды, веков зеленый сон,
Мой дальний берег детства,
Где звучит аккордеон**.
Она выводит последние ноты, заставляя рояль утихнуть, и поворачивается к Бритни, беря в руки бокал. Та сидит в кресле и смотрит завороженным взглядом куда-то в угол.
– Ну как?
– А можешь еще?
– Могу. Про что? Про любовь или про родину? – Агата лукаво улыбается, наклоняя голову.
– Это же про любовь было, да?
– Ну да.
– Давай теперь про родину!
– Ну, хорошо.
Она пробегает пальцами по клавишам и начинает говорить низким, чуть хриплым голосом в такт музыке. Это не похоже на пение, скорее, на какой-то плавный и торжественный речитатив, от которого по коже пробежал холодок, а горло сжало спазмом.
Листая старую тетрадь расстрелянного генерала