Первый нехороший человек
Шрифт:
– Говори просто «ребенок», а не «ваш ребенок».
– Ребенок размерами с луковицу. Хочешь, прочту «Совет от наших читателей»?
Она пожала плечами.
– «Совет от наших читателей: не тратьте деньги на одежду для беременных, можно просто одолжить у мужа рубашки на пуговицах!»
Она глянула на свой живот. Он смотрелся как пивное брюхо, выглядывавшее из-под майки.
– У меня есть рубашка, могу одолжить.
Кли пошла за мной к встроенному шкафу. Вся одежда была чистая, но вся вместе пахла маслянисто, сокровенно, я этого никогда не замечала. Она принялась гонять вешалки. Внезапно вытащила
– Это платье для лесб, – сказала она.
Платье, которое я надела на свиданье с Марком Квоном, отцом Кейт. Она чудовищно быстро его нашла. Оно было с длинным рукавом, на крошечных пуговицах по всей длине – от подола, доходившего до середины голени, до высокого воротника. Тридцать или сорок пуговиц.
– Может, все еще тебе идет.
– Вряд ли. – Женщина постарше, благородных кровей, с белыми волосами и настоящими жемчужными сережками смотрелась бы в нем элегантно. Любой помоложе или победнее выглядел в нем, как солдат из стран, где женщины носят автоматическое оружие. Я вытащила полосатую мужскую рубашку. Она отнесла ее в ванную, но, когда вышла, на ней по-прежнему была ее майка.
– Не мой стиль, – сказала она, возвращая мне рубашку.
– Тебе это естественно? – спросила я. – Быть беременной?
– Это естественно, – сказала она. – Противоестественным это делает официальная медицина.
Ее подруга Келли рожала дома в ванне. И Дезия. В Охае целая компания девушек отдала своих детей на усыновление через христианскую организацию под названием «Семейные услуги Филомены». Все рожали дома, с повитухами.
– Но здесь, в Л. А., больницы правда хорошие, можно обойтись и без этого.
– Не надо мне говорить, без чего я могу обойтись, – сказала она, сощурившись. На секунду я подумала, что она толкнет меня к стене. Но нет, конечно, нет. С этим покончено.
Все в «Раскрытой ладони» знали и думали, что вот так принять ее – великодушие с моей стороны.
– Да она уже была принята, я ее просто не стала выгонять.
– Но ты же понимаешь, что я имею в виду, – сказал Джим. – Ты рисковала работой.
Моей работе ничто не угрожало: Сюзэнн и Карл вынюхивали сведения о Кли у моих коллег. После каждого дородового осмотра я старательно распространяла новости. Все считали, что я знаю, кто отец, но я не знала. Я ничего не знала. Коснуться этой темы, не задевая нашего прошлого – сценариев, моего предательства, – виделось невозможным. Наш негласный уговор: на прошлое не оборачиваемся.
Посреди второго триместра я встретилась с Филлипом. Он ставил свой «лендровер», а я как раз выходила из конторы. Я нырнула в дверную нишу и прождала двадцать минут, пока он сидел в машине и говорил по телефону. Вероятно с Кирстен. Не хотелось об этом думать. Все находилось в хрупком равновесии, и нужно было, чтоб там и оставалось. Когда я наконец отправилась к своей машине, ноги у меня тряслись, и я вся пропиталась мерзким потом.
Я еженощно слушала, как она ковыляет в ванную, натыкается на дверной косяк по пути туда и потом еще раз на пути обратно. Пытка.
Наконец однажды ночью я крикнула из постели:
– Осторожнее!
Она резко замерла, и я увидела в полуоткрытую дверь, как она стоит в лунном свете и потрясенно
трогает припухлость живота, словно беременность только что ее настигла.– Это Кит? – выкликнула я.
Она не двигалась. Я не могла разобрать, бодрствует она или уснула, стоя.
– Кто-то из мужчин с вечеринки? Это на вечеринке случилось?
– Нет, – сказала она хрипло. – Это случилось у него дома.
У него был дом под названием «его дом», и случилось это там, и случился там секс. Одновременно и больше, и меньше того, что я хотела узнать.
– Какой кошмар, – сказала она, держась за живот.
– Правда? – Я отчаянно желала знать больше. Она прошмыгнула обратно в постель. – Правда? – крикнула я еще раз, но она отключилась, и так-то полусонная. Кошмар, конечно, что ж еще – кто-то, чье лицо ты надеешься никогда не увидеть, растет внутри тебя.
Утром я попыталась применить заземленный подход.
– Думаю, ради безопасности мне следует знать, кто отец. А ну как с тобой что-нибудь случится? Я отвечаю.
Вид у нее сделался изумленный, едва ли не тронутый.
– Я не хочу, чтобы он знал. Он нехороший человек, – тихо сказала она.
– Зачем же ты стала заниматься этим с человеком, который нехороший?
– Не знаю.
– Если это было не по согласию, следует сообщить в полицию.
– Это не было не по согласию. Он просто не из тех, на кого я обычно западаю.
Как они достигли согласия? Голосовали? Все, кто не против, сказали «за». За, за, за. Я ушла в гладильный чулан и вернулась оттуда с ручкой, листком бумаги и конвертом.
– Открывать не буду, даю слово.
Она ушла в ванную, написать имя. Когда вернулась, сунула конверт между двумя книгами на полке и затем бережно положила петельку от банки с газировкой перед этими книгами. Как будто невозможно восстановить положение петельки от банки с газировкой.
Я действовала быстро, назначив срочный терапевтический прием до того, как Кли решит еще раз подумать, доверять мне или нет. Как только очутилась за ширмой, я попросила Рут-Энн заглянуть мне в сумочку.
– Там запечатанный конверт и открытый пустой, – сказала я. – Откройте запечатанный.
– Надорвать?
– Откройте так, как вы обычно открываете конверты.
Неловки звук надрыва.
– Так. Открыто.
– Там есть имя на листке бумаги?
– Да, хотите, чтоб я прочитала вслух?
– Нет-нет. Это мужское имя?
– Да.
– Хорошо. – Я зажмурилась, словно он стоял по ту сторону ширмы. – Перепишите имя.
– На чем?
– На чем угодно – на регистрационной карточке приема.
– Так. Готово.
– Уже? – Короткое имя. Не какое-нибудь необычное, длинное, иностранное имя со множеством штрихов и умляутов, какие нужно сверять. – Так, теперь положите листок в незапечатанный конверт и запечатайте его.
Сложное шуршанье бумаг и стук.
– Что вы делаете?
– Ничего. Уронила. Стукнулась головой о стол, когда поднимала.
– Все в порядке.
– Немножко голова кружится, если честно.
– Конверт запечатан?
– Да, теперь да.
– Хорошо, положите конверт мне в сумочку, а карточку с именем спрячьте там, где я не увижу.