Первый нехороший человек

– Что-нибудь из этого тебе хочется?

Она покачала головой и устрашающе застонала. Я перешла к розовой методичке. Мы попытались проделать визуализации с занятий: каждая схватка – гора.

– Вообрази гору, ты на полпути к вершине, а вот уже и там, а теперь спускаешься по другому склону, уже легче, почти все.

– Я не могу это удержать в голове, – прошептала она. – Я не думаю картинками.

Я попыталась придать этому достоверности – описала скалистый пик, его величие.

– Вспомни картинку на одном долларе, гору. – Я полезла в сумочку. На однодолларовой купюре не было горы – там пирамида. – Сосредоточься на этом, ты – у подножья, – сказала я, держа замызганную бумажку у нее перед лицом.

– Ладно. – Она вперилась в крошечную пирамидку. – Начинается. – Я взяла заколку-«невидимку» и ею повела путь Кли по крутому склону. – Слишком быстро, – сказала она. Пирамида была совсем крошечная, и поначалу с трудом удавалось двигаться медленно. Но вскоре мы с этим разобрались, и каждый следующий раз, когда оно начиналось заново, она брала доллар, совала его мне и мы продирались к плававшему над верхушкой оку. Таков был инструмент, выданный правительством рожающим женщинам: его можно тратить не раз и не два, но купить на него получается только схватки.

В семь утра Рик открыл дверь своим ключом. Мы были на полпути вверх, и я поэтому не обратила на него внимания. Он воспользовался уборной и смотрел на нас из дверного проема. Спустившись по склону, Кли сказала мне, чтоб я его выпроводила.

– Я буду во дворе, – сказал он, пытаясь выскользнуть вон.

– Я не хочу, чтобы он слышал, – заныла Кли. – Или видел меня в окно.

Рик съежился и пошаркал прочь. Зазвонил мой мобильный.

– Это я, – сказала повитуха. – Как у нее?

– Хорошо. Мы применяем визуализацию.

– Отлично, прекрасно. Раскрытие цветка?

– Нет, гору.

– Тут полно великолепных гор. Вы бывали в Айдахо?

– Вы все еще в Айдахо?

– Тут красиво, но красотой не очевидной, понимаете? – Судя по звуку, она пыталась вскрыть зубами пакет с чипсами. – У меня тут когда-то был бойфренд. Для меня слишком провинциальный. Интересно, что с ним теперь.

Ей было скучно. Она позвонила, потому что ей скучно.

Кли сунула мне доллар, и я сбросила звонок. Странствие сделалось медленнее и тяжелее.

– Я больше не могу, – сказала она.

– Ты только до глаза доберись. Видишь, что там написано, наверху? «Annuit Coeptis».

– Что это значит?

– «Он одобряет наши начинания». Бог, в смысле.

Она яростно выдохнула.

– Кроме шуток, я не могу больше.

Лицо у нее сделалось безумным и распухшим. Белокурые волосы потемнели от пота и липли к лицу. Она неуклюже стащила с себя шорты, я отвернулась и заметила, что Рик крадется на цыпочках в спальню. Почему он все еще здесь? Я перелистала розовую методичку и взялась за белую.

– У тебя переходный этап, – сказала я. Преподаватель говорил нам, что это хороший знак.

– В смысле? – Почти можно считать, что ее на занятиях не было.

– Худшее – позади.

– Навсегда?

– Ну, может, не навсегда. Мы не знаем, как ты будешь помирать – там может быть хуже. – Я отклонилась от курса. Поместила свое лицо прямо напротив ее. – У тебя получится, – сказала я. Она смотрела на меня так, будто я всё знала. Она ловила каждое мое слово.

– Ладно, – сказала она, внезапно вцепившись мне в предплечья. – Начинается.

Доллар отброшен, истрачен. При каждой следующей схватке она жила в моем взгляде, не моргая, не отводя глаз, вцепившись в мои руки, как в стальные поручни. Мне для такого не хватало сил, но с этим предстоит разбираться позже.

– Не пора ей приехать? – сипела Кли. Я говорила ей, что повитуха уже в пути, а это не было враньем. Я ждала перерыва, чтобы объяснить положение дел, мы спокойно обсудим варианты, а затем вновь займемся рождением ребенка.

– Она гонит машину своей подруги из Айдахо в Калифорнию. Вовремя не успеет. Нужно ехать в больницу.

– Правда? На самом деле правда?

Я кивнула.

Она расплакалась, и тут началась очередная схватка.

– Они меня разрежут, я не хочу, чтоб меня резали. – Она принялась мочиться. Моча еще стекала у нее по бедру, а она опустила голову к полу и стошнила. Она разрывалась на части, распадалась. Я попыталась ее отмыть, но она откатилась к стене.

– Если мы не поедем, ребенок, значит, умрет?

– Нет-нет, конечно, нет. – Она сказала «спасибо»; единственное, что ее сейчас волновало, – не ехать в больницу. Если б пришлось все это пережить заново, я бы сказала: Вероятно. Может, и выживет, но, вероятно, нет. И я бы потащила ее к доктору Бинвали в тот миг, когда повитуха сказала Айдахо. Потому что сейчас больница от нас удалялась: она казалась привалом, который мы миновали много часов назад. Кли разразилась воплем.

– Тужиться?

– По ощущениям как? Хочется тужиться?

– Деваться некуда.

– Ладно, тогда немножко. Позвоню повитухе.

Но Кли не отпустила меня, пока не потужилась. У повитухи орало радио – кантри-песня, судя по звуку.

– Что мне нужно, чтобы принять роды? – завопила я.

– Она уже? Вам надо в больницу.

– Она тужится. Рожаем здесь. Вскипятить воду? Что мне сделать?

Она выключила радио.

– Черт. Ладно. Как минимум: три чистых полотенца, немного оливкового масла, таз горячей воды, гигиеничные острые ножницы и чистая бечевка.

Я забегала по дому, хватая предметы по мере того, как она их называла. Рик был на кухне, лил кипящую воду в кружку.

– Мне нужна эта вода! – закричала я.

Он нагнулся и молча вытащил шнурки из кед.

– В спальне уже есть горячая вода, – сказал он, опуская шнурки в кружку. – Вряд ли у вас найдется бечевка, но вот это сгодится. – Он с деловитой авторитетностью закатал грязные рукава и помыл руки в кухонной раковине.

Кли верещала из другой комнаты.

– Вы действительно умеете это делать?

Он скромно кивнул.

– Умею.

Я всмотрелась ему в лицо. Оно не казалось ни размякшим, ни безумным: глаза ясные, лоб почти ястребиный, хотя и чересчур загорелый от жизни на улице. Знающий хирург, попавший в опалу – профессиональное злоупотребление, отвержение, бездомность. Я ничего этого не проверяла, просто пошла за ним в спальню. Он осторожно поставил кружку на мой туалетный столик, рядом с курившимся тазиком. Ножницы и оливковое масло ждали там же, а заодно и стопка полотенец. Пол укрыт черными пластиковыми пакетами для мусора. Я слабо улыбнулась от облегчения.