Первый удар. Книга 3. Париж с нами

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Партбилет

Утром первым вернулся в дом старик Дюпюи и привел с собой Сегаля.

Они знали только то, что у въезда в разрушенную деревню, в том месте, где сужается дорога, несколько грузовиков врезались друг в друга. Как это произошло? Говорят, у одного грузовика заглох мотор и он остановился на левой стороне дороги. Следовавшая за ним машина хотела во что бы то ни стало объехать его, наскочила на столб и отлетела от него на первый грузовик. Третий, ехавший сзади, не успел затормозить — вот вам и затор.

Удачнее и нарочно не придумаешь… Может быть, это и не случайно, у руля ведь сидели французские солдатики…

— А вдруг это наши знакомые, — высказала предположение Леона Бувар.

Грузовики попытались все же проехать полем. Но земля на вчерашнем солнышке оттаяла, и ночь тоже была удивительно теплая. Первая же машина завязла в грязи по брюхо. Она даже не смогла выбраться обратно, на дорогу и до сих пор там торчит. Итак — четыре грузовика! Картина недурная, что и говорить…

— Вот если бы они все там застряли, — мечтательно сказал Жожо.

Да, картина недурная. Они, верно, и сейчас еще вытаскивают свои машины! Остальные грузовики вернулись на мол. Разгрузка продолжается, но перевозить горючее не на чем. Вот повезло! На такое никто и не рассчитывал.

Дюпюи всю ночь работал вместе с Сегалем.

— Вы всю ночь напролет трудились? Вот молодцы! — восхищенно заметил Жежен.

— А что ж тут такого? — удивился Сегаль. — Перед выборами мы тоже работаем немало, а уж в такой момент, как сейчас…

Вчера вечером после собрания ячейки старик Дюпюи, как бы невзначай, предложил Сегалю идти вместе с ним писать надписи. На собрание Сегаль пришел позже всех, но все же пришел, а это главное. Дюпюи все время наблюдал за ним. Вначале Сегаль был по-прежнему очень возбужден, потом понемногу начал приходить в себя. После разъяснения общего положения Сегаль несколько успокоился и даже стал принимать участие в собрании, обмениваясь мнениями с соседями. А в конце, когда стали распределять задания, он с преувеличенным рвеньем требовал себе все самое трудное. В этой готовности взвалить на себя одного всю работу еще чувствовалось недовольство. Все жесты Сегаля говорили: «Действовали бы другие, как я, и все пошло бы по-иному. Я бы им дал жизни!» Ну, ничего.

— Сегаль, ты идешь со мной! — заявил Дюпюи.

Не все ли равно Сегалю, с кем идти. Он и понятия не имел, что Дюпюи не только известна история с партбилетом, но что он даже подобрал клочки… Сегаль думал, что человека три-четыре, не больше, были свидетелями его поступка. Во всяком случае, он хотел себя в этом убедить, особенно теперь, когда уже начал раскаиваться. Да к тому же этот партбилет через день будет недействителен. Пройдет несколько дней, и он получит новый, на пятьдесят первый год. Все взносы были уплачены, казначей это знает; возможно, никто у него и не попросит старый билет. А вдруг все же потребуют?..

Дюпюи никому не рассказал о поступке Сегаля. На собрании ячейки он тоже промолчал. Правильно это или нет, но он хотел сперва получше присмотреться к Сегалю.

В течение ночи Дюпюи несколько раз замечал, что Сегаль готов был уже во всем признаться. Особенно к концу. Работа, которую они вдвоем с Дюпюи проделали, вернула Сегалю уверенность в успехе. Если сейчас по всему городу товарищи трудятся так же, как он, то нет сомнения, — просто иначе и быть не может, — докеры своего добьются.

Но все же Сегаль так ничего и не сказал. Утром он предложил Дюпюи зайти к нему перекусить перед профсоюзным собранием в порту…

— Ладно, — согласился Дюпюи, — мне только на минутку надо заглянуть домой; зайдем к нам, кстати, навестим беднягу Папильона. Он будет рад.

— Идет.

Вот почему Сегаль на заре оказался в здании докеров вместе с Дюпюи, таким сияющим и радостным, что у Люсьена не хватило духу огрызнуться, когда тот стал выговаривать ему:

— Почему это тебя не было видно? Неужели, лег спать?

— Дочка вернулась, — ответил Люсьен.

— Что ты говоришь? Ну, тогда понятно…

— Можно к нему? — спросил Дюпюи Фернанду и, не дожидаясь ответа, прошел с Сегалем к Папильону.

— Не пугайтесь, — предупреждает Папильон, — голова у меня, правда, смахивает на ночной горшок, но все не так страшно, как кажется. Скоро я встану. Что творится на свете?

Дюпюи снова рассказывает о грузовиках, слегка приукрашивая, чтобы доставить Папильону удовольствие.

— Рано пташечка запела… Мы еще им такое покажем, о чем они и знать не знают! — говорит Папильон.

— Слушай, мы не можем у тебя долго задерживаться, сам понимаешь. Но я принес тебе новогодний подарок, — сообщает Дюпюи.

— Еще что придумал!

Дюпюи поворачивается спиной к Сегалю — так он наверняка не сможет на него взглянуть, а соблазн велик — и вынимает из кармана партбилет Папильона. Его заполнили еще вчера, в первую очередь, раньше всех остальных.

— Вот это да!

Давно не видели Папильона таким счастливым. Он кладет билет на одеяло, в упоении смотрит на него: совсем новенький, ослепительно белый с ярко-красными буквами. Папильон приоткрывает билет, но прежде чем заглянуть внутрь, кричит:

— Фернанда! Пойди-ка сюда! Посмотри… — и, подмигнув Дюпюи и Сегалю, закрывает билет ладонью.

— Что тебе надо? — спрашивает Фернанда, появляясь в дверях.

— Нет, ты подойди сюда, поближе подойди, — подзывает Папильон, заливаясь счастливым смехом.

И только когда Фернанда подходит к кровати, Папильон молча снимает руку с билета.

— Значит, получил? — говорит Фернанда.

Этим все сказано.

— Ага, получил. Раньше мне иногда казалось — подумаешь, велика важность, есть у меня билет или нету. Ну, а теперь-то я понял. Это важно, да еще как важно! А когда я вот так лежу в постели, с этим тюрбаном на голове, партбилет похож на… на орден, который мне выдали, а? ведь правда?

Папильон замолкает, что-то обдумывая.

— …Только орденами награждают за заслуги. А тут за то, что предстоит сделать.

Нужно ли говорить, что Сегалю сейчас явно не по себе. Правда, скорее всего, об этом никто не знает… но все же он в замешательстве. Смущает его и то, что он сейчас не может найти нужных слов. Пересилив себя, он говорит Папильону:

— Совсем новенький! Я еще их не видел…

Не очень-то ловко получилось, надо признать, и Папильон уж, конечно, пользуется случаем посмеяться над ним:

— А ты что, хотел бы, чтобы мне дали бывший в употреблении! Будь спокоен — новехонький!

Дюпюи по-прежнему не обращает внимания на Сегаля и не смотрит в его сторону. Впрочем, в этом нет и надобности. Сдавленный голос выдает того с головой. Даже эта злосчастная фраза далась Сегалю с большим трудом.

И Дюпюи решается. Он великолепно понимает, что поступает рискованно и даже не совсем честно по отношению к партии. Но едва ли Сегаль воспримет это как проявление сочувствия к его проступку. Дюпюи верит ему. Возможно, он и неправ, и совершает большую ошибку, но он верит. Сегаля это ни к чему не обязывает. За ним остается право решить, что он должен делать и какие объяснения дать партии. Ну что ж, посмотрим.