Первый выстрел

— Надо скорее! — закричал Юра машинисту.

— А ну цыц! — сердито отозвался тот. И добавил: — Легайте, пацаны, чтобы пули не зацепили!

Мальчики оглянулись. С перрона никто не стрелял. А поезд медленно, но все же двигался и двигался. Вот уже и конец перрона.

«Сейчас рванется вперед!» — обрадовался Юра. Но поезд остановился. Ужас, да и только!

Кепки кочегара не стало видно. К паровозу бежали офицер с наганом в руке и два солдата с винтовками наперевес. На тендер поспешно влезал кочегар.

— Готово! — крикнул он и упал на уголь.

Паровоз дернулся и двинулся вперед. А задний паровоз и вагоны остались на месте.

— Стой! — донесся крик, и над тендером свистнула пуля.

Юра поднял голову посмотреть, но рука кочегара пригнула ее к углю.

— Лежи, дурья голова! Убьют!

Пули свистели, барабанили по тендеру, как дождь по крыше. Юра впервые слышал свист пуль. От этого визга мурашки поползли по спине. Он прижался щекой к углю и лежал бы так долго, но Палей сказал:

— Пронесло! — и засмеялся так, как только он один умел смеяться.

И все засмеялись и заговорили. А паровоз мчался, и на каждой станции ему открывали семафор.

— Когда есть рабочая солидарность, революции — зеленая улица! — сказал Палей.

Глава VI. ИЗГНАНИЕ

1

В гимназию друзья ехали на трамвае. Молчали.

— Винтовок не брали, — напомнил Юра на остановке. — Пошли гулять за город и заблудились. Ночевали на угольном складе, дядечка пустил.

Идти через кухню или парадным ходом? Храбро пошли парадным. Пансионеры строились на обед. Они сбежали в раздевалку, разделись. И когда мимо проходил их класс, подстроились и заняли свои места за Заворуем.

— Где были? — прошипел тот. — Почему грязные?

Они ответили, как условились.

После обеда Рыжий повел их к инспектору. Матрешка сидел за столом. Увидев их, он встал, всплеснув ручками:

— Что за вид, что за брюки, обувь? Где валялись, где ночевали?..

— Пусть они ответят, почему их шинели вымазаны углем! Как у кочегаров. В пролетарии записались? Это теперь модно… — вмешался Рыжий и добавил: — Надо бы их допрашивать поодиночке.

Юру выслали в коридор, и, пока он ждал, в комнату прошел директор. Через полчаса вышел Петя, красный и заплаканный. Вызвали Юру. Он стал у двери.

— Я не потерплю анархии в моей гимназии! — закричал директор, остановившись перед ним. Руки он держал за спиной и часто приподнимался на носках, его голова вросла в квадратные плечи.

— Я… — начал Юра.

— Молчать! Как стоишь, негодяй! Большевик! Против правопорядка? Распустились! — У директора на боку позванивала шпага. Он почему-то был в парадном мундире.

Юра стоял ни жив ни мертв.

— Никаких оправданий не принимаю! Можешь идти!

— Я больше не буду! Никогда! — громко произнес Юра.

— A-а! Не будешь? Да как ты смел?! Кто подговорил? Назови фамилии! Чистосердечное раскаяние уменьшает вину. Говори! — требовал директор. Лицо его побагровело.

Юра молча стоял, наклонив голову и уставившись глазами в пол.

— Что-о! Заговор молчания! Да ты понимаешь… Нам известны ваши выходки в трамвае! Повязки «Рабочая гвардия». Значит, это были вы?! Бандитизм! Большевики! — Директор, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, двинулся на Юру. — Вон из гимназии, вон!

Матрешка забежал вперед и что-то почтительно сказал по-немецки.

— Да-да. Весьма разумно… Пошел вон из комнаты! Одумайся! — вдруг сказал директор. — Даю тебе срок — два часа.

Юра ушел в репетиционный зал. Все его спрашивали. Он отвечал односложно.

Феодосий Терентьевич подозвал его жестом и тихо сказал:

— Вот вам книга. Почитайте! Успокойтесь. Книгу не давайте никому!

Юра развернул перед собой учебник, выдвинул ящик стола, положил в него книгу, чтобы можно было читать, а когда надо — захлопнуть ящик.

«Овод», — прочитал он заголовок. — Почему я должен читать о мухах?» Но все же раскрыл книгу. А потом так увлекся, что совсем забыл, что через два часа его должен вызвать директор. В этот день его не вызвали. Не вызвали и на другой и на третий. За эти дни он «проглотил» всю книгу и даже не раз перечитал наиболее полюбившиеся места. «Три мушкетера», конечно, очень интересно, но неясно, за что они боролись. А вот Овод! Это другое дело!

Возвращая книгу Феодосию Терентьевичу, он не из вежливости, а по-настоящему благодарил.

Тот взял книгу и сказал:

— Не хочу вас огорчать, но нет ли у вас в городе влиятельного знакомого, с мнением которого директор бы посчитался?

Юра назвал было Бродских, но тут же осекся. Потом вспомнил Дмитро Ивановича, но теперь уже Феодосий Терентьевич возразил:

— Директор — член черносотенного Союза Михаила-архангела. Даже партия кадетов для него слишком революционная. Вряд ли его убедит человек столь левых взглядов, как Дмитро Иванович.

Юра вспомнил о Палее, о дядьке Антоне. Ну, это большевики! Их лучше не поминать. Оставался один только папа.

На следующий день во время второго урока Рыжий вызвал Юру из класса и повел к инспектору.

— Здравствуйте, Сагайдак! Садитесь! — Матрешка улыбался и потирал ручки.

Юра осторожно сел на краешек стула и обрадовался — кажется, пронесло.

— Я всегда рад встретиться с отличным учеником, пятерочником. За ваше поведение вам надобно поставить четыре, а я поставил пять! — Матрешка протянул с улыбкой табель за третью четверть.

Юра ничего не понимал: ведь четверть еще не закончилась и им никогда табели не выдавал инспектор. Расточая похвалы, инспектор объяснил ему, что так как родители Сагайдака просрочили взнос платы за право обучения, то Юрию Сагайдаку придется поехать домой.

— Я напишу!

— Нет! Мы уже приняли решение…

— И можно остаться дома до конца пасхи?

— До осени… Вы не понимаете? Объясню. Вы исключены из гимназии за невзнос платы. Пропущенные дни создадут в ваших знаниях непоправимый пробел. Поэтому поезжайте домой, отдыхайте, веселитесь, а уже осенью, когда ваши родители уплатят соответствующий взнос, вернетесь в гимназию.