Песенка для Нерона

Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось подыскать слова, и первое из них было «ублюдок».

Вид у него стал удивленный.

— Что?

— Ублюдок, — повторил я. — Ты тупой, эгоистичный, говноголовый ублюдок. Ты говоришь, что все эти годы, пока мы умирали от голода и прятались от стражи, ты знал, где лежит огромное богатство, которое только и ждет, чтобы его забрали.

Он коротко усмехнулся.

— Честно говоря, — сказал он. — Это первый раз за много лет, когда я о нем вспомнил. В смысле, все прошлые дела и проблемы превратились для меня во что-то вроде сказочных историй. Но да, я полагаю, оно до сих пор там, если меня никто не обскакал. Что за странные рожи ты корчишь?

— Неважно, — простонал я. — Ты что-то говорил.

— А, ну да. Я хотел сказать, что когда ты предположил, что он, может быть, гоняется за мной из-за какого-то известного мне секрета, это заставило меня вспомнить о сокровище Дидоны, — он пожал плечами. — Что ж, это возможно. Кроме этого мне не приходит на ум, ради чего кому-то ловить меня втайне от всех остальных.

На самом деле я бы с удовольствием не разговаривал с ним некоторое время, чтобы окончательно не потерять контроль от ярости.

— Ну вот, — сказал я. — Значит, это возможно. Сколько народу знало об этой истории с сокровищем?

Он кивнул.

— Только придворные, — сказал он. — Те из них, которым я мог доверить самое жизнь. Но ты знаешь не хуже меня, как глубоко я заблуждался на их счет. А если подумать, из всех людей, вовлеченных в дело, только я знал все детали. Я запомнил их наизусть, а потом сжег карту. Поэтому да, полагаю, что я единственный человек в мире, который знает все о сокровище, если только Виникул не рассказал кому-нибудь еще. Но это вряд ли, он был очень мнительный тип.

Я покачал головой. Все это было чересчур для меня.

— Я говорил тебе, что мы должны отправиться в Африку, — сказал я. — Я, блин, говорил тебе, но...

— Ты говорил — в Мавританию, — перебил он, — а это совершенно в другой стороне, примерно в тысяче миль от Карфагена.

— Заткнись, а?

Остаток дня мы потратили на то, чтобы заблудиться.

В сложившихся обстоятельствах это было разумным поступком. В конце концов, если ты сам понятия не имеешь, где находишься, то как тебя искать? К счастью, заблудиться в Риме проще простого. Мы просто направились на северо-восток, пока не дошли до Субуры, а там нырнули в лабиринт прелестных маленьких улочек, дворов и тому подобного. Без проблем.

Когда мы закончили, было уже довольно поздно, мы оба вымотались, не говоря уж о голоде. В конце концов мы нырнули под портик какого-то ужасно неряшливого храмчика, повалились и заснули в компании примерно двенадцати других подонков. Не помню, что мне снилось, но зато помню, как проснулся, потому что первое, что я увидел, открыв глаза, был стоящий надо мной мужик с ножом.

Ненавижу такие пробуждения.

К счастью, мне хватило ума пнуть его в яйца, и он рухнул на спину. Когда я стал приподниматься, что-то тяжелое скатилось у меня с груди и со звоном полетело на пол. Только одна вещь в мире звенит таким образом.

Мужик попытался встать, так что я пнул его в ухо и он успокоился. С виду он был бродяга как бродяга, но сейчас находился в отключке, а я не собирался дожидаться, когда он очнется.

К слову, Луций Домиций решил проснуться как раз в этот момент. Он рывком уселся, и я услышал точно такой же звон.

Случаются вещи странные и вещи попросту необъяснимые. Я подобрал одну из звенящих штук, растянул слегка ремешки и заглянул внутрь. Внутри оказалось по меньшей мере сорок денариев.

Это означало, что ночью, пока мы спали, окруженные уличным сбродом, кто-то подкрался к нам совершенно незаметно и засунул нам с Луцием Домицием под рубашку по толстому кошельку.

Восемь

Со временем научаешься действовать в разных обстоятельства — например, если тебя преследуют власти, или если тебя вышвыривают из таверны из-за негодных башмаков, или побивают камнями за странные речи. Прожив в этом мире достаточно долго, набираешься умений, необходимых в подобных случаях, автоматически — если только вы не исключительный счастливчик или римский сенатор. Все это ожидаемые вещи. Опытный человек начинает уклоняться еще до того, как в него прицелятся.

Но на сей раз меня застали совершенно врасплох. Судите сами, каким надо быть больным ублюдком — выслеживать кого-нибудь через половину известного мира, чтобы подкрасться к нему, пока он спит, и снабдить деньгами? Эдак можно довести свою жертву до безумия. Это бесчеловечно.

Луций Домиций таращился на меня. Он что-то сжимал в руках.

— У тебя тоже? — спросил он.

Я кивнул.

— Нам надо убираться отсюда, — заявил я. — И побыстрее.

— Прекрасная идея, — ответил он.

На двоих у нас было восемьдесят денариев. Это хорошие деньги. Мы не привыкли носить на себе такое количество серебра. Поразительнее всего было то, что мы не украли их, не выманили обманом и не (боже упаси!) заработали. Пока мы торопливо продвигались в общем направлении Остийских ворот, я проворачивал в голове возможные объяснения. Например, что деньги — поддельные; пустить в оборот фальшивые деньги означало в Риме смертный приговор, и это был бы хитрый способ отправить нас на крест, да только я учую фальшивку в тумане за пятьсот шагов, а монеты в кошельках были совершенно подлинными.

Значит, думал я, деньги могут являться добычей с какого-нибудь ограбления, возможно, связанного с убийством стражника или слуги и быть как-нибудь помечены. Но я осмотрел их и не нашел никаких меток, монеты как монеты — одни постарше, с Тиберием, другие совсем новые, с уродливой мордой Веспасиана, косящего на вас сквозь латинские буквы. Ладно, думал я, может, этот хитрец — грек, и он считает, что деньги положено носить во рту; может, он смазал их ядом. . .

На этом этапе я решил перестать ломать голову, пока она действительно не сломалась.

— Ты понимаешь, — спросил Луций Домиций, когда мы проходили мимо Благой Богини, — что они, скорее всего, выставили соглядатаев у ворот?

Я покачал головой.

— Слушай, — сказал я, — все это вышло далеко за пределы привычного нам дерьма. Если они хотели перерезать нам глотки, то сделали бы это ночью. Вот тебе идеальная возможность. Двое бродяг, убитых в Субуре — да никто бы и не заметил. Нет, происходит что-то еще, и я ни хрена не могу понять, что, но у меня от этого кишки заворачиваются.