Песня ветра. Ветер перемен

Пол покрывал мозаичный паркет, набранный из десятков пород различных деревьев. Рисунок был таким замысловатым, что Лиаре на миг показалось, будто под ветром он движется точно так же, как и резьба на внешних стенах дворца, но это оказалось всего лишь обманом зрения. Живые лозы цветов стелились по потолку, увивали стены, обшитые панелями из лиственницы – любимого дерева Себана, что она помнила хорошо. Вдоль стен стояли тонкие стеклянные шкафы, уставленные резными статуэтками из поделочной кости и редкими замысловатыми вещицами, которые так любил Владыка. Больше из мебели здесь не было почти ничего, лишь приземистый лакированный столик у самого балкона и несколько этих странных плетеных кресел без ножек, но с полукруглой спинкой, похожих больше на пуфы. На одном из них сейчас сидел Себан, держа в руках чашку из тончайшего фарфора и наслаждаясь курящимся над ней ароматом.

Он поднял глаза на вошедших, и Лиара моментально вспомнила все наставления Алеора о том, как нужно было держать себя с ним. От Владыки Речного Дома веяло древностью, седой старью и толщей времени, такой громадной, что воздух вокруг него почти ощутимо вибрировал. Лицо его не было ни старым, ни молодым, но вечным: будто вытесанные из мрамора правильные холодные черты, слишком правильные, словно веками кропотливый скульптор трудился над каждым изгибом, каждой впадиной. Ни капли тепла не было в светло-карих, почти желтых глазах Себана, лишь разум, острый, как бритва, ледяной, как дыхание зимы, пронзительный и опасный. Его взгляд гипнотизировал, лишал воли, подчинял. На миг Лиаре показалось, что из его глазных впадин на нее смотрит само время: неумолимый палач, мелящий в прах все надежды, все чаяния, все мечты людей, их самих и память о них, не оставляя ничего, за что можно было бы уцепиться, что можно было бы сохранить. Он даже не моргнул, поднося к тонким губам чашку с чаем, лишь прядь его каштановых волос слегка сползла с плеча. Эти волосы тоже казались ей не настоящими, но созданными руками талантливого скульптора. Длинные, почти до талии, мягко каштановые, гладкие, словно один монолит, эти волосы всегда лежали ровно, ни один локон не растрепывался, не выбивался среди других. Лиара помнила его точно таким же: застывшим изваянием изо льда и разума, с прямой спиной и расслабленными плечами, одетого в белоснежный мужской алит, право на ношение которого было лишь у благородных Эллагаина.

Аваиль склонила голову перед Владыкой, опуская глаза. Он даже не взглянул на нее, будто ее здесь не было. Его взгляд медленной промерзшей с зимы змеей переполз на Лиару, и она вздрогнула, не в силах смотреть ему в глаза. Она тоже склонила голову, чувствуя себя так, будто все тело пронзил ослепительно белый луч. Это совсем не походило на то сияние, которое оставляло после себя прикосновение Великой Матери. Это было раскаленное сияние зимней стужи, просветившее ее насквозь, прочитавшее ее до последней клеточки, оценившее и взвесившее ее за те несколько мгновений, пока Себан не моргнул. Потом длинные ресницы прикрыли два ослепительных пульсара его глаз, и он отхлебнул чаю из тонкой чашки.

– Владыка Себан, по твоей воле я привела свою дочь Лиару, вернувшуюся в свой дом после долгих лет разлуки и скитаний на чужбине, - голос Аваиль звучал приглушенно, головы она так и не подняла. Лиара бросила косой взгляд на мать: на губах той играла рассеянная улыбка. Возможно, мать надеялась, что теперь-то Владыка простит ей ее поступок, и ссылка мужа закончится. Лиара очень в этом сомневалась.

Сама она с трудом выпрямилась и, стараясь сделать это незаметно, вздохнула, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя. Присутствие Себана буквально подавляло, вжимало ее в пол, и на его фоне она чувствовала себя крохотным пробившимся из земли листком рядом с необъятным стволом тысячелетнего дуба.

– Эльфийские одежды к лицу тебе, Лиара Элморен, гораздо больше, чем те обноски, в которых ты явилась сюда. – Голос Владыки можно было бы счесть приятным, если бы в нем была хотя бы малейшая тень интонации. Лиара моргнула: вовсе не такого начала разговора она ожидала. – Но ровно настолько к лицу, насколько они смотрелись бы на какой-нибудь Высокой из Края Лесов. По-настоящему их носить ты не можешь.

Взгляд Себана вновь поднялся над чашкой и впился в нее. Лиара потупила глаза, чувствуя, как с бешеной скоростью колотится в груди сердце и пересыхают губы. Взгляд Владыки напоминал удар молнии, только не мгновенный, а растянутый на тысячелетия и удесятеренный по мощности, и под ним ее трясло, будто сухой лист на ветру. А еще она прекрасно знала, что имел в виду он вовсе не ее одежду. Рукава алита, что был на ней, сейчас переливались из ядовитого желтого цвета в светло-зеленый, и Лиара помнила, что значит этот цвет – страх. Никто из эльфов не выказывал такого чувства в Иллидаре, они просто не испытывали его здесь, в краю вечного покоя. Под пульсарами глаз Себана Лиара не смогла бы с уверенностью сказать, чья именно это мысль: ее или его.

Владыка вновь заговорил, и в голосе его зазвучало шепотом осенних листьев и шелестом дождя легкое сожаление:

– Я предполагал, что твое возвращение будет именно таким, если вообще когда-нибудь случится. Дети, растущие в Эллагаине, пьют солнце из колодца ладоней, дышат ветрами и украшают свои сердца цветом весенней вишни, а головы – мерцающими венками из звезд. В их теле дышат миры, и они чуют их острее и ярче, чем даже старейшие из нас. И если такие дети попадают во внешний мир, то их история кончена; они уязвимы для всей скверны, горя, страхов людей, что окружают их там. Я говорил твоей матери, что она причинила тебе величайшее зло, вывезя тебя из Эллагаина в раннем возрасте, когда процесс твоего формирования как равной нам души еще не завершился. Теперь же я вижу последствия ее необдуманного поступка, и я скорблю вместе с тобой, дочь ушедшего лета.

Лиара и хотела бы что-то ему ответить, но язык буквально присох к небу. В голосе Себана не было ни малейшей тени сомнения, он говорил так, как ощущал всем своим существом, состоящим из обнаженного разума и ничего кроме него. Атмосфера в комнате была буквально напитана электрическими разрядами его мыслей, она подчиняла, она подавляла все, что крутилось в голове Лиары, делая это мелким и незначительным. Ей казалось сейчас, что волны мыслей Себана плывут сквозь нее, мощными перекатами вымывая прочь ее саму и оставляя лишь то, что Владыка желал видеть в ней, лишь то, что ему было нужно.

– К сожалению, я вряд ли могу вылечить это увечье в тебе, Лиара, - продолжил он. В голосе его слышалась все та же грусть по невозвратимому. – Теперь, когда оно так глубоко пустило корни, когда оно проросло, ничто уже не сможет изменить твой взгляд, не сможет очистить его до конца, и зернышко людского яда навсегда останется в тебе. Но в моей власти – не дать ему прорасти. – Лиара краем глаза заметила, как болезненно пульсирует желтизной ее алит. Теперь его свечение напоминало отчаянно бьющуюся в тенетах паука муху. – Для того, чтобы нам обоим удалось осуществить это трудное дело, тебе придется потрудиться и помочь мне, дочь ушедшего лета.

Владыка замолчал, отхлебывая из чашки и глядя на нее. Под его взглядом она практически не могла соображать, мысли расползались, тяжело было даже просто смотреть ему в лицо. Лиара с трудом дышала, не понимая, что с ней происходит. Мать рядом стояла спокойно, сложив руки на животе и не проявляя никаких признаков беспокойства. Ее сочувственный, полный надежды и поддержки взгляд был обращен к Лиаре, но от этого ей было только хуже. Пальцы сжались на краях рукавов, сжались так сильно, что коже стало больно. Я не больна, я не заражена ничем, что бы они мне оба ни говорили. Я знаю, кто я, что я делаю и зачем. Стало чуть-чуть легче, самую чуточку, и Лиара смогла судорожно втянуть в себя воздух.

– Я вижу и чувствую, как тебе тяжело, - заговорил Себан, словно читая ее мысли. – Жители Эллагаина привыкли к моему присутствию, моей силе, для них она – сама суть этого города и их собственных сердец. Но ты пришла со стороны, ты не готова чувствовать так, как мы, существовать так, как мы. Потому для тебя контакт может быть труден. Но дело поправимо. – Медленно, не сделав ни одного лишнего движения, Владыка поставил чашку на столешницу и чуть повернул, чтобы крохотная фарфоровая ручка была ближе к его пальцам. А потом вновь взглянул на нее. – Ты должна принять мою силу и открыться мне. Без любой попытки отстраниться, закрыться, убежать. Как только ты сделаешь это, мы сможем работать над твоим увечьем.

Лиара понимала, что он от нее хочет, но одна мысль об этом заставила ее содрогнуться. Сила, которой обладал Себан, была ей настолько же чужда, насколько и весь этот странный город, словно замурованный в одной медленно тянущейся медовой капле вечности и тишины, пустого существования, которое эти эльфы называли жизнью. Здесь было так мало детей, и новых никто не хотел. Здесь никто не разговаривал громко, чтобы не навязывать свои мысли. Здесь ценностью считалось выражение хоть каких-то эмоций, потому что большая часть эльфов на это способна не была. А Тоска становилась наказанием за самоуправство, и с этим никто ничего не делал.