Песня ветра. За Семью Преградами

Рада выглядела иначе. Все ее тело охватывало рыже-алое, очень похожее на огонь свечение, а из середины груди лился золотой, почти солнечный свет. Каждый раз, как Найрин смотрела на нее, ей мерещилась за ее спиной еще более высокая объятая языками пламени фигура, положившая ладони ей на плечи. Найрин знала, кто это, и с трудом давила в себе желание пасть ниц под взглядом этих огненных глаз. И только отворачивалась, делая следующий шаг, гася в себе удивление и благоговение, чтобы вибрации эмоций не привлекли к ним внимание сущностей. Хотя, чего им сейчас было бояться? Кажется, они находились под столь могущественной защитой, что могли бы даже в пляс пуститься на размытых просторах мира тонких сущностей, и все равно никто не посмел бы даже приблизиться к ним, не говоря уже о том, чтобы причинить вред.

Неужели они есть те двое из четверых, которых я видела в своем видении? Рада, видимо, Сила, а Лиара? Любовь? Найрин колебалась. Она не была уверена в том, что именно так и обстоит дело, хоть все и выглядело слишком похоже. Они явились из ниоткуда, буквально как снег на голову свалились на анай, они учились так быстро, как даже сама Найрин, будучи девочкой, не могла. И в них было стремление, безумное, горячее, как выкативший глаза, почуявший битву жеребец, чью грудь разрывает тяжелое дыхание. Стремление к тому, чему они сами не могли дать названия. Найрин уже видела это в своей жизни и не раз. Когда глаза Лэйк полыхали диким огнем, и она шла на Последнюю Епитимью, когда Торн закрывала своей грудью Источник Рождения, пока Найрин колдовала над ним, пытаясь спасти народ анай от орды дермаков. И все же даже несмотря на все это, до конца Найрин уверена не была. В самой ее груди не было того чувства правильности, когда дорога сама ложится под ноги, когда чувствуешь себя в полной безопасности, даже если висишь над пропастью, с трудом цепляясь за рвущиеся одна за другой тонкие былки на самом ее краю. И если же они не те двое, то что же в них тогда? Кто же они?

Слишком много раздумий, слишком много неуверенности, неизвестности. Найрин никогда не любила находиться в таком состоянии. Лучше уж было, когда они точно знали, с чем бороться, пусть это что-то и было гораздо могущественнее их самих. Но когда у тебя не остается никакого выбора, когда единственная возможность – сражаться до конца, тебя уже просто невозможно остановить. А сейчас такого ощущения не было, лишь подвешенность, мучительное ожидание какого-то слома.

Мимо нее медленно скользили силуэты громадных черных гор. Каждый раз, как нога ступала на землю, горы стабилизировались, поднимаясь вокруг кольцом стен. Стоило только оторвать ступню от земли и шагнуть дальше, как горы смазывались, плыли, будто кто-то размазал кистью только что нанесенный на бумагу рисунок. Буквально несколько шагов, и горы пропали, сменившись темными силуэтами колеблющихся деревьев.

Найрин знала лишь направление: северо-восток, и ничего больше. Рада затруднялась сказать, как далеко они должны пройти, сколько им стоит двигаться. Несмотря на то, каким размытым все выглядело за Гранью, в этом мире тоже были свои законы, и один из них гласил: один шаг здесь – сто и один шаг в реальном мире. Но сколько таких шагов нужно было, чтобы пересечь Роур? Или чтобы перевалить через Эрванский кряж? Какие-то горы мы только что миновали. Надеюсь, это и был тот самый кряж. Больше-то в этом направлении горам взяться неоткуда.

Несмотря на отсутствие четких цифр, Найрин все равно считала шаги. Так легче было хотя бы отследить время, которое они проводили за Гранью. Само ощущение времени размывалось в этом странном мире тонких форм и текучих объектов, и внутренние часы Найрин уже не работали. Оставалось только считать шаги и внимательно осматриваться по сторонам.

Сквозь ее собранность и уверенность прорезалось и любопытство. В своей жизни она видела не так много земель, да и большую часть – мимолетом. В памяти всплывали редкие обрывки каких-то картин из ее детства в северной оконечности Аманатара, где у отца и мани был маленький домик на берегу ручья. Гораздо ярче Найрин запомнились леса вокруг развалин Кренена и неприютный Роур, в котором без конца дули и дули холодные ветра с востока. Несколько раз она бывала с посольством в Эрнальде, городе вельдов, и с любопытством рассматривала там каждый камень, очень уж непохож был этот город на то, к чему она привыкла. Но никогда еще Найрин не видела людские города по ту сторону Эрванского кряжа, и теперь любопытство буквально распирало ее, прорастая зелеными ростками сквозь сосредоточенность на потоках энергий Источников, что наполняли ее.

Лиара все время твердила, что Срединный Этлан – не самое приятное место, и Найрин никак не могла понять, почему она так думает. Все, что анай знали об этом регионе до прихода из-за Эрванского кряжа чужеземок, уместилось бы на пару страниц текста, написанных убористым почерком. История о первой войне с Кроном и Ирантире, история о Танце Хаоса. Ровно столько рассказали им Анкана, Дети Ночи, что явились так вовремя и помогли выиграть Великую Войну. Еще буквально несколько песчинок добавил и Хранитель Памяти вельдов, раскопав в подвалах Небесной Башни Эрнальда какие-то древние рукописи. Рада с Лиарой значительно расширили это количество информации, поведав о странах, народах, обычаях и вере низинников. Конечно, то, что они рассказали, не выглядело слишком привлекательно. Если Найрин все правильно поняла, то низинникам больше всего на свете нравилось лить свою собственную и чужую кровь, сражаться друг с другом по любому достаточно весомому поводу, торговать, причем чем угодно, в том числе и друг другом. Но это нисколько не удивляло ее. Анай тоже долгое время сражались с кортами, не говоря уже о периодически вспыхивающих межклановых столкновениях, так что ничего незнакомого она в этом не видела.

Правда вот, ощущение, которое исходило от Рады с Лиарой поначалу, как только они пришли сюда, было очень странным. В меньшей степени это ощущение присутствовало в вельдах, что пока еще затрудняло контакт между их народом и народом анай. Некая инаковость. Если бы Найрин попросили объяснить это в простых словах, она бы привела сравнение, что все время приходило на ум, стоило ей лишь взглянуть на Раду. Казалось, что кто-то набросил на нее капюшон из фальши, совсем тонкий и прозрачный, но все-таки непробиваемый, как гранит. Причем, это была не ее фальшь, а чужая, и она мучила Раду, заставляя ее видеть весь мир в искаженном виде, постоянно ожидать подвоха, постоянно дистанцироваться и не доверять, считая всех вокруг если не врагами, то уж точно не друзьями. У Лиары этого было меньше, но все же, и у нее тоже присутствовал этот капюшон, хотя в последнее время в нем появились значительные бреши. Что это значило? Почему от них шло такое ощущение?

Наверное, это сильнее всего интриговало в них Найрин. Сама она привыкла к анай, которые всегда говорили прямо о своих эмоциях и мыслях, которые действовали сообща и во благо всего клана. Народ был для них превыше всего, он был величайшей ценностью, а его благополучие – единственной целью. Рада и Лиара не понимали этого, глядя на них огромными глазами и удивляясь тому, что все обстояло именно так. И говорили, что ничего подобного нет по ту сторону Эрванского кряжа, что было уже дико для самой Найрин. Как можно было не чтить собственный народ? Ведь его благополучие – залог твоего собственного благополучия, его выживание – залог твоего выживания. Или там все было иначе? Но как такое могло быть?

Чем дольше Лиара с Радой жили среди анай, тем тоньше становился этот самый капюшон искажения, исподволь разрушаясь. Недоверие пропадало из глаз Рады, Лиара все больше и чаще улыбалась, они подпустили к себе анай, они начали общаться, делиться, охотно шли на контакт. Но настороженность все еще держалась, как стойкий сорняк, который как ни вырывай из земли, а все равно прорастет рано или поздно, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. Найрин даже не знала, уйдет она, в конце концов, или нет. Ее не было лишь в минуты совместных медитаций, когда они сидели с закрытыми глазами, все глубже погружаясь внутрь дара Роксаны. Тогда Найрин чувствовала их обеих напрямую, спокойными и уравновешенными, не колеблемыми ничем. Но стоило им открыть глаза, как они снова обрастали льдом, дистанцируясь от всех остальных.

Могло ли такое поведение быть следствием их жизни за Эрванским кряжем? И если да, то в тех краях, должно быть, вообще жила лишь одна ложь, пропитывающая насквозь все, раз она пропитала даже этих двоих, в которых Роксана раскрывала Свою волю. И как же, должно быть, там душно! Как можно жить в этом краю? Найрин не верилось, что все может быть именно так, потому она и хотела взглянуть на все своими глазами, чтобы понять, с чем им рано или поздно придется столкнуться. Ведь придет день начала Танца Хаоса, и Тиена, как и поклялась когда-то, выведет анай из-за Эрванского кряжа, чтобы поддержать Аватар Создателя. И тогда анай придется нос к носу встретиться с миром за его пределами, а это так или иначе повлияет на них, как повлияла и Великая Война. Смогут ли они сохранить свои души чистыми в мире из лжи? Смогут ли остаться самими собой?

Найрин задумчиво смотрела перед собой, перестав замечать скользящие вокруг силуэты холмов, поросших лесами, которые то и дело сменяли поля. Все анай когда-то очень боялись и изо всех сил сопротивлялись переменам, которые принесла им Великая Война. Но эти перемены делали их сильнее. Еще каких-то двадцать лет назад, когда сама Найрин только-только попала в становище и училась вместе с другими Дочерьми, все было совершенно иначе. Кортов люто ненавидели, их убийство считалось великой честью и угодным Богиням делом. Сальвагами пугали детей, рассказывая об их свирепости и ярости. Эльфов из Аманатара презрительно именовали низинниками, считая, что у этих народов нет чести, и что они размножаются подобно скоту. Да и сами кланы враждовали друг с другом, постоянно ища повода для открытого столкновения.