Песня Волчьей луны
Шрифт:
Волк погрузился в глубину, во тьму. Он никогда не вернется.
Если Киган умрет, не оставив потомства, то трон Хармирана перейдет их дяде по отцу, генералу Гаверну – тот не любил столичную жизнь, жил в Кешевеле, одном из горных городков, и был таким простодушным воякой, которого можно было размещать в книге анекдотов. Ирвин никогда не поверил бы в то, что генералу нужна корона: за все эти годы он ни разу не показал своего стремления к власти. Когда Киган занял престол, то дядя первым присягнул племяннику и сказал: “Помогу во всем, и как генерал, и как родня”.
Что, если все это время он просто притворялся
Значит, пока оставалось только думать. Думать и ждать.
***
– Что это? – удивленно спросила Арьяна.
Мобиль с Бейлин за рулем – телохранительница сказала, что теперь сделает все, чтобы не допустить нового покушения – привез их на окраину города, к голубой капле маленького озера. Ирвин отошел от большого мангала, на котором шашлычник раскладывал свежие порции мяса, и ответил:
– Принцессу ничем не удивить. Но принцесса точно не ела булки с колбасками с уличного лотка.
– Точно, – улыбнулась Арьяна. Еда была упакована в бело-зеленый полосатый пакет – они прошли к скамейке у самой воды, и Арьяна подумала, что давно ей не было так спокойно. Минувшая ночь не только изменила ее тело – она вылепила из ее души что-то совсем другое, непохожее, таинственное.
Лоточник расстарался с начинкой – в булке были две толстые колбаски с гриля, груда овощей и розоватые потеки соуса. Простая уличная еда: Арьяна знала о такой, но никогда не пробовала. Бейлин взяла большую порцию шашлыка и заняла скамью в стороне – достаточно далеко, чтобы не нарушать тихую нежность свидания, и близко для того, чтобы оказаться рядом, если что-то пойдет не так.
Она больше не была официальной телохранительницей принцессы, но все равно вела себя так, словно продолжала работать.
– Ты ешь, ешь, – произнес Ирвин. – А я пока расскажу тебе, о чем думал этой ночью.
Арьяна невольно почувствовала, как к щекам приливает румянец. При мысли о минувшей ночи ее словно погружало в сладкую карамель – теплую, тягучую. В низу живота невольно начинал пульсировать маленький огненный шарик.
Чтобы отвлечься, она откусила от булки – грубоватая с виду, уличная еда оказалось неожиданно вкусной. Ирвин улыбнулся, словно ему нравилось смотреть, как Арьяна ест.
– Пару месяцев назад я перекинулся и смог удрать из дворца, – сказал он. – Носился по окраинам всю ночь, каким-то чудом никого не встретил и никакой живности не загрыз. Потом выполз к этому озеру и обратился. Представляешь, какие у них были лица?
Арьяна обернулась в сторону мангалов. Лоточник переворачивал шампуры со смуглыми ломтями мяса, его помощник наполнял булку начинкой – покупатель с портфелем в руке выглядел нервным, куда-то спешил.
– А потом?
– Потом я приковылял к ним и съел все, что они успели пожарить. Так проголодался, что забыл о том, что терпеть не могу мяса, – ответил Ирвин. – Дикая история, правда?
– Если только чуть-чуть. Сильно они испугались?
– Сильно, – кивнул Ирвин. – Я отдал им несколько своих цепочек, чтобы расплатиться за еду.
Теперь на его костюме не было такого количества
серебра, как в день их первой встречи. Сейчас Ирвин был похож не на того, кто одним взглядом заставляет трястись от ужаса, а на обычного человека. Да, в нем были сила и властность, но монстр ушел навсегда. Того волка, которого Арьяна увидела перед генеральным госпиталем, больше не было.Был лишь человек, который любил ее так горячо, так искренне и так бесконечно нежно.
– Я ведь ничего о тебе не знаю, – сказала Арьяна. – Как ты вообще живешь, что любишь, где учился…
Ирвин рассмеялся.
– Я о тебе тоже, – ответил он и вытер пальцы клетчатой салфеткой. В его булке были только овощи и соус. – Так, где учился… По образованию я юрист, как и Киган. Но он выучился за четыре года, а я за семь. Он ходил в университет святого Халевела, а ко мне приходили преподаватели, когда я мог заниматься. Знаешь, так грустно было: у него там друзья, пирушки, подружки и все такое. У него там жизнь била ключом, а я к ней и подойти не мог.
Арьяна погладила его по руке.
– Теперь все по-другому. Теперь мы оба при деле. Днем надо будет съездить в госпиталь, посмотреть, как там дети, что еще нужно.
Ирвин кивнул.
– Да, поедем, конечно. Хочется надеяться, что все это быстро уляжется.
– Люди все потеряли, – негромко сказала Арьяна. – Виноват мой отец, но до него далеко. Так что обвинять будут меня.
Еда вдруг сделалась безвкусной, словно вылепленной из пластилина. Ирвин осторожно обнял Арьяну за плечи, и от этого прикосновения ей сделалось спокойнее. Теперь они оба были не одни – наверно, только это имело смысл.
– Я никому не дам тебя обидеть, – произнес Ирвин. Все мужчины говорят это своим женщинам, но Арьяна точно знала, что не все держат слово. Просто потому, что говорить и обещать легче, чем потом сделать. Но в Ирвине она не сомневалась.
– Да, вчера я это поняла, – ответила она, и взгляд Ирвина обрел неприятную жесткость: он словно снова взял пистолет и поднял его, готовясь стрелять.
– Вчера во дворце я встретил девушку, в некотором смысле свою юношескую любовь, – сказал он, и Арьяну кольнуло раздражением. О таких вещах лучше бы молчать – и в то же время их нельзя скрывать. Вот поди знай, как лучше.
– О, – коротко ответила Арьяна, не желая показывать и говорить большего.
– Мы не общались много лет, – продолжал Ирвин. – Но тут она вдруг оказалась очень мила. Заговорила со мной. Даже призналась, что искренне сожалеет, что не является моей истинной. На мой взгляд, это странно, а все странные вещи меня настораживают.
Арьяна понимающе кивнула. За ней начал ухлестывать Аделард Пиннет. К Ирвину бросилась его юношеская страсть – при мысли об этой девушке в Арьяне поднимался холод.
– Я уверен, что для нас с тобой подготовили какую-то дрянь, – Ирвин бросил салфетку в опустевший пакет и добавил: – Ты должна твердо знать, Арьяна, и не сомневаться. Ты моя истинная. Я люблю тебя и не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.
Эти слова рассекли весь мир Арьяны на “до” и “после”. Принцессе, конечно, признавались в любви – но никто не делал этого настолько искренне, выплескивая в слова всю душу.
И ей больше всего хотелось ответить на них взаимностью.
***