Песочный принц в каменном городе

Я выхватила у него сигарету, успела сделать затяжку, прежде чем он у меня ее отнял и выбросил в форточку.

— Ты навредишь ребенку.

— Тебя только это и волнует! — Меня понесло. — Ребенок! Ребенок! А мне — только учись, запоминай и работай! Кто я тебе? Зачем? Матвей, если ты меня бросишь…

— Бросить и переехать — не одно и то же.

— Я люблю тебя.

Он отвернулся к окну.

— Никогда больше не слушай сплетен, они тебя изматывают.

— Матвей… Скажи мне честно… Кто я тебе?

Он помедлил, не оборачиваясь, сказал:

— Сотрудник, — еще одна пауза, — моя любовница.

— Все?

— Уже недостаточно?

Мне стало дурно, захотелось глотнуть свежего воздуха, я вылетела из квартиры, побежала по лестнице… Мелькнула тень, светлые волосы… Неухоженные длинные волосы… Это последнее, что я заметила, падая и считая своим телом ступеньки.

Раз, два, три…

Мой малыш, терпи…

Три, четыре, пять…

Продолжай дышать…

Пять, шесть, семь…

Вот и нет проблем…

Восемь, девять, десять…

С Ангелами вместе…

Глава № 23

— Он не приедет?

— Не знаю.

— Тебе все равно?

— Нет.

— Он об этом знает?

— Мне все равно.

Злата замолчала, и я мысленно поблагодарила ее. Пусть это моя единственная подруга за прошедшие два года, но говорить о Матвее не было сил. Хотела ли я, чтобы он за мной приехал?

Да. Так же сильно, как хотела видеть его все эти дни, умоляя медсестер не впускать в палату. И как боялась, что он поступит по-своему и войдет, и пряталась за оконными жалюзи.

Он не вошел. Ни разу. Но я все равно видела его. Всегда. Пусть даже мысленно…

Короткий гудок. Он ставит машину на сигнализацию, несколько уверенных шагов — и останавливается. Поднимает голову вверх, ищет мое лицо в одном из тусклых окон, уставших от дождя, пыли и старых царапин. Солнце нежно прикасается к его ресницам. Он щурится, и в уголках глаз появляются маленькие лучики. Обычно так бывает, когда он улыбается.

Осенний ветер играет его челкой. Взъерошит и отбросит назад, снова отпустит на лоб, скрывая две глубокие линии, пересекающие его, хранящие мои поцелуи.

Переводит взгляд на цветы. Белые розы. Без золотой пыли, давящего целлофана, бумажных лент.

Медленно заходит в здание, предварительно посмотрев на часы. Стрелки послушно ускоряют ритм — с ним невозможно спорить. Поднимается по бесконечной лестнице, игнорируя трещины на стенах, отвратительный желтый цвет и боль пустых коридоров.

Чувствую его приближение, различаю шаги, даже запах. Чуть терпкий, с нотками сигаретного дыма, кофе и шоколада.

Его голос за дверью, глубокий, с дурманящей хрипотцой, которая заставляет звенеть душу, переливаться радугой, тянуться навстречу. Мне ужасно хочется распахнуть дверь и, обняв его, повторить:

— Я люблю тебя.

Но он ведь обязательно спросит:

— Вот как?

И добавит будничным тоном:

— У нас скопилось много работы. Когда приступим?

А я устала доказывать. Быть может, просто устала. От шепота за спиной, издевок коллег, недоверия, но главное — устала гореть в ответ на холодное безразличие.

Но плакать не стану.

Лети! Я тебя отпускаю!

— Хочешь, прочитаю тебе сказку? — спрашивает Злата, вторгаясь в мои мысли.

Только сказки и не хватало. Тянет ворчать, но молчу. Пусть читает. Быть может, смогу отвлечься и перестать о нем думать…

— Анаит была старшей и самой красивой дочерью купца Агофена, — голос Златы убаюкивал, усмирял бушующее раздражение. — Слава о ней разлетелась не только по миру наземному, но достигла ворот мира подводного. Одна из русалок, что слышала рассказ рыбаков, поведала о ней Посейдону. И не было покоя царю морей, все думы о деве прекрасной, никем не тронутой, что могла бы родить ему еще нескольких детей, развлекать ночами темными, ожидать днями длинными, целовать в сумраке.

— Какая правдивая сказка, — перебила я, — развлекать, ожидать, целовать. Эгоизм чистой воды.

— А сказки все из жизни берутся, — согласилась Злата. — Ты дальше слушай, говорят, сказка — ложь, да в ней намек; может, и тебе что пригодится.

— Моя сказка закончилась.

— Ага, — усмехнулась Злата и продолжила читать свою тетрадку. — … Но одно дело слышать — другое видеть. С месяц томился Посейдон в ожидании, не знал, как подступиться. Но та же русалка сказала, что приметила ее с подругами. Редко батюшка дочь на волю выпускает, а ежели позволение даст на прогулку, пару холопов обязательно приставит. Да только что Посейдону несколько душ загубить, если дева по нраву придется?

А не сойдет красотой — на корм рыбам пойдет за надежды разрушенные. Главное, чтобы на его вотчине оказалась.

— Капкан, — сказала я. Ситуация чем-то напоминала мою. Неужели повезло с Посейдоном встретиться? Заманил в чужой город и вот я у мели. И обратно дороги нет и вперед по острым камням идти страшно.

— И вот как-то раз, — Злата не стала комментировать мою реплику, — уговорила Анаит батюшку отпустить ее закатом морским полюбоваться, ракушек да голышей разноцветных собрать, водой с подругами поплескаться.

Хмурился Агофен, беду чуял, вместо двоих четырех холопов отправил, да не смотря на стыд положенный, приказал глаз с девок не спускать.

Но одно дело — наказ, другое — просьба.

— Отвернитесь, милые, — попросила Анаит стражников. — С подругами искупаться хотим, да мужским глазам не должно на девушек смотреть. Грех в том.

Подумали холопы, да согласились, достали махорку и подале отошли. Уж больно хорошо девица к ним относилась, завсегда добрым словом привечала, да о бедах-заботах спрашивала. А коль узнает о чем тяжком, не только посочувствует, но и поможет. Мала помощь, конечно, чай не парень, не наследник, но дорога. От души.

Батюшка ее не знал о том, сон его не ухудшился, так пусть и дальше отдыхает, забот не ведая.

Разделись девушки до рубашек, смеются, плещутся, Анаит зовут.

Посмотрела она на солнышко красное, набрала в грудь воздуха поболе, насладилась им, смакуя, словно запоминая, и вошла в воду.

— Если плохо закончилась, — предупредила я, — дальше не читай.

— Плохо — это как?

— Если ее Посейдон бросит.

— А, ну тогда слушай, — улыбнулась Злата и дальше читать начала. — Едва увидел Посейдон очи карие да лукавые, волосы, золотой короной уложенные, ноги белые да стройные…