Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача
Шрифт:
Смертельная схватка, полуфинал – если Абакумов серьезно ошибется, то на его место сразу же влезет Крутованов. А Маленков, таким образом, подпиливает у Берии ножки стула.
Правда, Крутованова перекроет другой бериевский выкормыш – заместитель министра Кобулов. Но Пахан любит Абакумова и доверяет ему больше, чем Кобулову, – опасается азиатского криводушия. И поэтому держит за спиной Кобулова своего земляка Гоглидзе.
А Маленков продвигает потихоньку на помощь Крутованову своего бывшего секретаря, а ныне третьего замминистра Судоплатова…
О хитроумие, бессчетность ситуаций в шахматной партии политики!
Политическая партия.
Полицейская
Партийная полиция.
Бесцельная изощренность, ибо черными и белыми играет один гроссмейстер. Сам с собой. Против человечества.
Абакумов глянул на меня затуманенным глазом, тяжело вздохнул:
– Эх, брат Пашка, трудно! Государство вести – не мудями трясти…
Я понимающе закивал, но все-таки решил напомнить:
– Виктор Семеныч, а что делать с еврейской автономией в Крыму?
Абакумов махнул рукой:
– Это пустое! Дай кому надо в мозг, а раскручивать это дело сейчас нет смысла. Теперь у нас дело поважнее выплывает…
Он встал, затянул потуже ремень, поправил под погоном портупею, упруго прошелся по кабинету под четкий перезвяк своей конской упряжи из лакированных ремней, пряжек, орденов, медалей, застежек, и волной пронесся за ним пронзительный запах кожи, пота, коньяка, крепкого одеколона, и в гибкой его поступи, во всем тяжелом мускулистом теле с маленькой ладной головой была ужасная сила раскормленного могучего зверя.
– Поехали! – приказал он.
– Слушаюсь! Разрешите сбегать за шинелью, Виктор Семеныч?
– Не надо, – ухмыльнулся он. – В моей машине тепло.
И долгий наш проход от кабинета до подъезда № 1 – через вагон приемной, где генералы на откидных стульчиках будут ждать нашего возвращения бесконечные часы, через коридор с алыми дорожками, будто натекшими кровью с лампасов абакумовских бриджей; через катакомбную серость гранитного вестибюля – все это походило на затянувшуюся детскую игру «Замри!». Все встречавшие нас в этот разгар рабочего вечера цепенели по стойке смирно, руки по швам, спиной к стене, немигающие искренние глаза – в широкое абакумовское переносье, вдох заперт в груди, и ясно было, что, если им не скомандовать: «Отомри!», они так и подохнут в немом субординационном восторге.
А я напряженно думал о том, что «заговор врачей» дал трещину в самом основании – еще не родившись толком на свет. Какое-то «выплывающее дело поважнее…» заслоняло воображение нашего замечательного министра.
Начальник охраны крикнул зычно на весь склеп вестибюля: «Сми-ирна-а!», дробно щелкнули подкованные каблуки караула, и мы вышли на улицу, в ленивый снегопад, в тишину вечера.
Желтовато дымились, маслом отсвечивали фонари, сполохами сияли лампы во всех окнах, шаркали по тротуару лопаты дворников. По квартальному периметру Конторы ходили часовые – удивительные солдаты в парадной офицерской форме, с автоматическими двенадцатизарядными винтовками. Для боя и солдаты, и винтовки были непригодны: их держали для устрашения безоружных, потому что внушительный полуавтомат с плоским штыком был тяжел, боялся холода, воды, песка и ударов так же, как и эти матерые разъевшиеся вологодские бездельники. А госстраховскую функцию они выполняли прекрасно – ни одного пешехода не было на тротуаре, по которому ходить вроде бы никому не запрещалось.
Шесть телохранителей выстроились от подъезда до дверцы пыхающего дымками выхлопа «линкольна», и на лицах этих молодцев была написана одна туга-тревога: успеть прыгнуть в свой эскортный ЗИС-110
и не сорваться с хвоста министерского лимузина.Поскольку Абакумов не боялся покушений никогда не существовавших у нас террористов, его любимой забавой были гонки с охраной. Не успел старший комиссар сопровождения захлопнуть за мной дверцу, а министр уже скомандовал шоферу: «Ну-ка, нажми, Вогнистый!» – и «линкольн» помчался поперек площади Дзержинского.
В заднее стекло, бронированное, густо отливающее нефтяной радужкой, я видел, как вскакивает на ходу охрана в уже едущий конвойный ЗИС, как мигают у них суматошно желтые фары. Над площадью разнесся квакающий рев «коков» – никелированных фанфар правительственной сирены.
– В цирк, – сказал Вогнистому Абакумов.
Я не удивился. Два-три раза в неделю грозный министр ездит в цирк, где его всегда ждет персональная ложа.
Наверное, глубокий психологизм жонглеров, драматическая изощренность гимнастов, мудрость фокусников возвышали сумеречную душу Абакумова, делали его милосерднее и веселее.
Абакумов наклонился вперед и, накручивая рукоятку, как патефон, поднял за спиной Вогнистого толстое стекло, отъединив нас в салоне. И сказал мне озабоченно:
– Значит, так, Павел: пошлю тебя в Ленинград. Там предстоит большое дело. Все областное начальство сажать будем. Продались, суки маленковские…
Так и запомнился он мне в этом разговоре – уже согласовавший «вопрос» наверху, готовый уничтожить все ленинградское руководство и озабоченно накручивающий ручку стеклоподъемника, как будто заводил он патефон, чтобы мы могли сбацать прямо в салоне модное танго «Вечер».
Я вспоминал много лет спустя этот разговор, читая дело по обвинению бывшего министра государственной безопасности СССР гражданина Абакумова B. C.
ВОПРОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР В. В. УЛЬРИХА: Скажите, подсудимый, за что вас двадцать лет назад, в апреле 1934 года, исключили из партии?
АБАКУМОВ: Меня не исключали. Перевели на год в кандидаты партии за политическую малограмотность и аморальное поведение. А потом восстановили.
УЛЬРИХ: Вы стали за год политически грамотным, а поведение ваше – моральным?
АБАКУМОВ: Конечно. Я всегда был и грамотным, и вполне моральным большевиком. Враги и завистники накапали.
УЛЬРИХ: Какую вы занимали должность в это время и в каком состояли звании?
АБАКУМОВ: Об этом все написано в материалах дела.
УЛЬРИХ: Отвечайте на вопросы суда.
АБАКУМОВ: Я был младшим лейтенантом и занимал должность оперуполномоченного в секретно-политическом отделе – СПО ОГПУ.
УЛЬРИХ: Через три года вы уже имели звание старшего майора государственной безопасности, то есть стали генералом и заняли пост начальника Ростовского областного НКВД. С чем было связано такое успешное продвижение по службе?
АБАКУМОВ: Ну и что? Еще через полтора года я уже был наркомом госбезопасности. Ничего удивительного – партия и лично товарищ Сталин оценили мои способности и беззаветную преданность делу ВКП(б).
УЛЬРИХ: Садитесь, подсудимый. (Коменданту.) Пригласите в зал свидетеля Орлова. (Свидетелю.) Свидетель, вы хорошо знаете подсудимого?