Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

ОРЛОВ: Да, это бывший министр государственной безопасности СССР генерал-полковник Абакумов Виктор Семенович. Я знаю его с тридцать второго года, мы служили вместе в СПО ОГПУ оперуполномоченными.

УЛЬРИХ: Что вы можете сказать о нем?

ОРЛОВ: Он был очень хороший парень. Веселый. Женщины его уважали. Виктор всегда ходил с патефоном. «Это мой портфель», – говорил он. В патефоне есть углубление, там у него всегда лежала бутылка водки, батон и уже нарезанная колбаса. Женщины, конечно, от него с ума сходили – сам красивый, музыка своя, танцор отменный да еще с выпивкой и закуской…

УЛЬРИХ: Прекратить смех в зале. Мешающих судебному заседанию прикажу вывести. Продолжайте, свидетель…

…слезы навернулись на глаза. Я вспомнил его – крутящего патефонную ручку стеклоподъемника за спиной шофера Вогнистого. «…все областное начальство сажать будем… Продались, суки маленковские…»

УЛЬРИХ: Свидетель Орлов, вы были на партийном собрании, когда Абакумова переводили из членов ВКП(б) в кандидаты? Помните, о чем шла речь?

ОРЛОВ: Конечно помню. Они с лейтенантом Пашкой Мешиком, бывшим министром госбезопасности Украины, вместе пропили кассу взаимопомощи нашего отдела.

УЛЬРИХ: Наверное, тогда еще Мешик не был министром на Украине?

ОРЛОВ: Ну конечно, он был наш товарищ, свой брат-оперативник. Это они погодя, после Ежова, звезд нахватали.

УЛЬРИХ: А за что Абакумов нахватал – как вы выражаетесь – звезд, вам известно?

ОРЛОВ: Так это всем известно. Он в тридцать восьмом поехал в Ростов с комиссией Кобулова – секретарем. Там при Ежове дел наворотили – навалом. Полгорода поубивали. Ну, товарищ Сталин приказал разобраться – может, не все правильно. Вот Берия, новый нарком НКВД, и послал туда своего заместителя, Кобулова. А тот взял Абакумова, потому что перед этим выгнал прежнего секретаря, совершенного болвана, который и баб хороших добыть не мог…

УЛЬРИХ: Выражайтесь прилично, свидетель!

ОРЛОВ: Слушаюсь! Так вот, Витька – сам ростовчанин, всех хороших… это… людей на ощупь знает… Ну, приехали они в Ростов вечером, ночью расстреляли начальника областного НКВД, а с утра стали просматривать дела заключенных, тех, конечно, кто еще живой. Мертвых-то не воскресишь…

Абакумов тут же разыскал не то какую-то тетку, не то знакомую, старую женщину, в общем, она еще до революции держала публичный дом, а при советской власти по-тихому промышляла сводничеством. Короче, он за сутки с помощью этой дамы собрал в особняк для комиссии все ростовское розовое мясо…

УЛЬРИХ: Выражайтесь яснее, свидетель!

ОРЛОВ: Да куда же яснее! Всех хорошеньких бэ… мобилизовал, простите за выражение. Выпивку товарищ Абакумов ящиками туда завез, поваров реквизировал из ресторана «Деловой двор», что на Казанской, ныне улица Фридриха Энгельса. В общем, комиссия неделю крепко трудилась: по три состава девок в сутки меняли. А потом Кобулов решение принял: в данный момент уже не разобрать, кто из арестованных за дело сидит, а кто случайно попал. Да и времени нет. Поэтому поехала комиссия в тюрьму на Багатьяновской, а потом во «внутрянку», построили всех зэка: «На первый-второй – рассчитайсь!» Четных отправили обратно в камеры, нечетных – домой. Пусть знают: есть на свете справедливость!

УЛЬРИХ: А что Абакумов?..

ОРЛОВ: Как – «что»? Его Кобулов за преданность делу и проворство оставил исполняющим обязанности начальника областного управления НКВД. И произвел из лейтенантов в старшие майоры. А через год Абакумов в Москву вернулся. Уже комиссаром госбезопасности третьего ранга…

УЛЬРИХ: Подсудимый Абакумов, что вы можете сообщить по поводу показаний свидетеля?

АБАКУМОВ: Могу сказать только, что благодаря моим усилиям была спасена от расправы большая группа честных советских граждан, обреченных на смерть в связи с нарушениями социалистической законности кровавой бандой Ежова – Берии. Попрошу внести в протокол. Это во-первых. А во-вторых, все рассказы Орлова Саньки насчет якобы организованного мною бардака являются вымыслом, клеветой на пламенного большевика и беззаветного чекиста! И клевещет он от зависти, потому что его самого, Саньку, в особняк не пускали, а мерз он, осел такой, в наружной охране, как цуцик. И что происходило в помещении во время работы комиссии – знать не может.

УЛЬРИХ: Вопрос свидетелю Орлову. Ваша последняя должность до увольнения из органов госбезопасности и ареста?

ОРЛОВ: Начальник отделения Девятого Главного управления МГБ СССР, старший комиссар охраны.

УЛЬРИХ: Благодарю. Конвой может увести свидетеля.

Я не хотел в Ленинград – сажать тамошнее начальство, продавшихся сук маленковских. Не то чтобы я их жалел, кабанов этих раздутых; просто никакого не предвидел для себя профита с этого дела. Неизвестно, где его истоки, и уж совсем не угадать, во что оно выльется. А отсеченное от задумки и непонятное в своей цели становилось мне это дело совсем неинтересным – тупая мясницкая работа. Нет, у меня была своя игра – надо было только ловчее увильнуть от ленинградского поручения.

И пока мы мчались в абакумовском «линкольне» по заснеженной вечерней Москве, сквозь толстое стекло, отделявшее нас от шофера Вогнистого, еле слышно доносился из приемника писклявый голос Марины Ковалевой, восходящей тогдашней звезды эстрады:

Счастье полно только с горечью, Было счастье, словно вымысел. До того оно непрочное, Что вдвоем его не вынесли…

Абакумов мрачно раздумывал о чем-то, наверное о предстоящей посадке ленинградских командиров, маленковских сук, хотя со стороны казалось, что он прислушивается к певичке, и я его сразу понял, когда он неожиданно сказал:

– Голос, как в жопе волос: тонок и нечист… – подумал и добавил: – Но в койке она пляшет неплохо…

Я засмеялся, подхватил лениво катящийся по полю мяч и решил начать свой прорыв к воротам:

– Это важнее. По мне – пусть совсем немая, лишь бы в койке хорошо выступала…

Мне надо было успеть забросить мяч до того, как мы приедем в цирк. Абакумов слишком часто ходил в свою ложу – не могло того быть, чтобы там не подбросили пару микрофонов.

– Я одну такую знаю… – начал я нашептывать со сплетническим азартом. – Вот это действительно гроссмейстерша! И молчит. Из-за нее наш Сергей Павлович совсем обезумел…

– Крутованов? – удивился Абакумов. И сразу же сделал стойку: – Ну-ка, ну-ка!..

– Он этой бабе подарил алмаз «Саксония»…

– Что за алмаз?

– Его Пашка Мешик выковырнул из короны саксонских королей. В Дрездене дело было…

– Чего-чего-о?!

– Точно, в сорок седьмом, он его на моих глазах отверткой выковырнул!

– И что?

– И велел мне передать только что назначенному замминистра Крутованову.

– Зачем?

– Чтобы вправить алмаз в рукоять кинжала и подарить его от имени работающих в Германии чекистов Иосифу Виссарионовичу.

– Ай-яй-яй! – застонал от предчувствия счастья Абакумов. – А почему Крутованов?

Я доброжелательно посмеялся:

– Вы же Пашку Мешика знаете – он на всех стульях сразу посидеть хочет. Сам-то он на верхние уровни не выходит, а через Крутованова и его свояка запросто можно поднести такой презент и их благоволением заручиться, кстати…

– Так-так-так… – зацокал языком Абакумов, башкой замотал от восторга. – Ах, молодцы! Ах, умники!.. Но ведь не вручили?..

Я покивал огорченно.