Пётр и Павел. 1957 год

Циля молитвенно сложила руки на груди.

– Павлик… Венечка… Не надо так, мальчики… И вспомните, какие друзья вы были!.. А то, что с папочкой твоим случилось, Павлик, очень страшно, но ведь столько времени прошло, и Веня совсем не хотел, но так получилось… Ну, пожалуйста… Ну, ради меня… Ну, помиритесь, мальчики…

– А мы, Циля, и не ссорились вовсе, чтобы мириться, – попробовал успокоить её Павел. – Просто пути наши с Венечкой разошлись в разные стороны, и мы так далеко ушли друг от друга, что сойтись уже вряд ли когда-нибудь сможем. Вениамин, ты со мной согласен?..

Генкин ничего не ответил, обернулся к сестре и тихо попросил:

– Пойдём домой. Я очень устал, и нога разболелась… Видно, к перемене погоды.

Циля заторопилась:

– Да, да… Конечно… конечно…

Опять взяла табличку с надписью "Санитарный день", но прежде, чем водрузить её за стеклом входной двери, осторожно спросила Павла:

– Так ты шахматы брать не будешь?..

Троицкий сокрушённо покачал головой.

– Прости, не буду… На юбилей такой подарок дарить как-то неловко.

Веня вдруг заинтересовался:

– У кого юбилей?..

– Петру сегодня пятьдесят лет стукнуло. Вот, хотел шахматы ему подарить, но… – Павел кивнул на картонную коробку с изображением шахматного коня, которая по-прежнему стояла рядом с несъеденным завтраком Цили – не дарить же этот ширпотреб. Я и предположить не мог, что настольные игры в Краснознаменске – страшный дефицит.

Генкин поднял крышку, заглянул внутрь.

– Да уж… Лучше вообще ничего не дарить… – мгновенье помедлил, затем обратился к своей спутнице. – Открой чемодан?..

Клара поставила фанерный чемоданчик на прилавок и открыла его. Веня достал оттуда холщовый свёрток, осторожно развернул. Троицкий ахнул от восхищения.

– Какая красота!.. – невольно вырвалось у него.

На грубой серой тряпице лежали изящные шахматные фигурки, вырезанные из дерева и покрытые лаком. Но, что самое замечательное, это были не обычные пешки, кони и слоны, а маленькие человечки, одетые в зэковские бушлаты. Мало того, каждая из них представляла собой реальный исторический персонаж. Белый король – Ленин, чёрный – Сталин. Белый ферзь – Крупская, чёрный – Коллонтай. На белом коне с шашкой наголо восседал Ворошилов, на чёрном – Будённый. Были тут и Дзержинский – белый слон, и Троцкий – соответственно чёрный. И даже каждая пешка имела свои индивидуальные черты.

– Это мои сокамерники… Вместе сидели… – сказал он с какой-то затаённой гордостью и стал перебирать маленькие фигурки. Это Ванечка из-под Рязани: семь лет за то, что колоски за комбайном собирал. Это Самвел: в пьяном виде анекдот рассказал, "десятка" без права переписки, Это Сёма: жена ему на работу бутерброд в газету завернула, а там фотография Сталина!.. Маслом лик вождя перепачкали!.. Тоже "десятка", и тоже "без права"… Гоша… Янис… Рафик…

Веня выстроил их в квадрат. А по углам поставил четыре грозные ладьи в виде сторожевых лагерных вышек. Они одним свои видом предупреждали весь этот шахматно-лагерный люд: никуда вам сбежать не удастся.

– Это ты сам сделал? – спросил потрясённый Павел.

– Сам знаешь, в лагере время течёт медленно, и надо обязательно найти способ, как-то убить его, а не то с ума сойдёшь. Верно?.. Вот я и баловался в заключении: в свободное, так сказать, время, – горько усмехнувшись, сказал Генкин. – Как тебе?.. Нравится?..

– Спрашиваешь!..

– Бери.

– Что?.. – не понял Троицкий.

– Если такие шахматы тебя устраивают, бери, – спокойно сказал Веня и, небрежно кивнув на картонную коробку, добави: – Вместо этого ширпотреба.

– Веня!.. Ты что?!.. – свистящим шёпотом стала протестовать Клара.

– Заткнись! – отрезал Веня.

– Ты что, совсем свихнулся?!.. – не унималась его подруга, но Генкин в её сторону даже головы не повернул.

– Ну, так как, Павел?.. Возьмёшь?..

Троицкий покачал головой.

– Не могу…

– Напрасно… Во-первых, я в шахматы не играю. Знаю только, что конь буквой "Г" ходит, и больше ничего. А во-вторых, если потребуется, я ещё один вариант сделаю… Так сказать, "авторскую копию". Так что бери, не ломайся… Ты не барышня.

– Прости, но такой дорогой подарок я принять не могу!..

– Почему?..

– Сказано, не возьму!..

– Прошлое забыть не хочешь?.. Понимаю… А ты вспомни христианскую заповедь: тебя по правой щеке ударили, непременно нужно подставить левую. Для равновесия, так сказать. А если думаешь, что своим отказом заставишь меня краснеть и мучится угрызениями совести, ошибаешься: совесть моя в абсолютном порядке, потому что я своё уже получил. Сполна… Сам видишь…

– Павлик!.. Это нужно взять!.. – схватив Павла за руку, горячо и взволнованно затараторила Циля. – Ты просто должен!.. Да, да!.. Именно должен!.. Зачем лишний раз обижать Венечку!.. Ну, и что тебе стоит?!.. Это такой пустяк!.. Мы никому не скажем, и кто это сделал… Честное слово!.. Ты тоже сидел, и тебе могли подарить за хорошее поведение!.. Ведь могли?!.. Могли?!.. Мы все тебя очень просим!.. Кларочка, скажите вы тоже, наконец!..

Но Клара в ответ только фыркнула и отвернулась.

Павел стоял, смотрел то на забавные фигурки, то на своего бывшего кумира и удивлялся, как в одном человеке может одновременно уместиться столько разных и противоречивых чувств. Ему было жалко этого старого переломанного еврея, и досадно от сознания ненужности этой нечаянной встречи, и горько оттого, что ничего уже нельзя изменить, и больно от утраты, и радостно от обретённого достоинства и… И ещё много-много чего испытывал Павел, глядя в глаза Вениамину Генкину. Только ненависти и злобы не было в его душе, не было желания отомстить, причинить боль… а лишь какое-то брезгливое равнодушие…

– Только одна закавыка, – Венька не выдержал и отвёл взгляд. – Шахматной доски нет, я её в лагере оставил…

– Совсем, как у меня! – почему-то обрадовалась Циля.

– Но можно картонку расчертить, а клеточки чёрной тушью покрасить…

– Ну, ты, Венечка, точь-в-точь наш директор!.. Он мне то же самое предложил! – восторгу Цили не было границ.

– Такие шахматы на картонку ставить не гоже, – непонятно кому, директору или Циле, возразил Троицкий, – их бы в музейную витрину, под стекло…

– Ну, так что?.. Берёшь? – с каким-то даже… вызовом спросил Веня.

– Беру, – вдруг резко и решительно согласился Павел. – Но, чур, я Петру открою, от кого эти шахматы получил. Согласен?..

– Они твои. Делай с ними, что хочешь.

Клара скорбно покачала головой.

– Вениамин!.. Ты, кажется, сошёл с ума!..

Потом счастливая Циля повесила на дверь магазина табличку "Санитарный день", подхватила брата под руку и повела домой, непрерывно тараторя и пытаясь заглянуть ему в глаза. За ними с поклажей в руках обречённо шествовала никому не нужная Клара. А Павел Троицкий ещё какое-то время простоял в нерешительности подле магазина, не зная, как действовать дальше. Дарить подарок, как есть, в холщовой тряпице?.. Или попытаться придать ему более цивильный вид?..