Пётр и Павел. 1957 год

На его счастье, как раз напротив того места, где он стоял, на противоположной стороне улицы, чуть наискосок, находился магазин с красноречивым названием "Подарки".

"Зайду-ка я туда, – решил про себя Павел Петрович. – Какую-нибудь шкатулку куплю…

И вошёл в магазин.

Здесь покупателей тоже было, мягко говоря, немного. Лишь одинокий старик, прислонив палку к прилавку, внимательно разглядывал альбом для фотографий в толстом кожаном переплёте. Очевидно, жители Краснознаменска накануне прошедшего Нового года изрядно поистратились, и теперь до Дня советской армии, что приходится на двадцать третье февраля, ожидать наплыва покупателей не приходилось. Троицкий остановился неподалёку от старика и принялся внимательно изучать ассортимент товаров, разложенных на полках и в витрине прилавка. Честно сказать, глаз эти подарки не радовали.

Ватные бабы на заварочные чайники были все, как на заказ, с одним и тем же лицом, и выражение у этого лица было такое кислое, что создавалось впечатление, будто прежде, чем поместить их на магазинную полку, баб этих долго и упорно пытали на заводе-изготовителе. Два бюстика вождя мирового пролетариата, напротив, носили индивидуальные черты, но при этом были совершенно не похожи не только на оригинал, но даже друг на друга. Однако, несмотря на такоё вопиющее безобразие, сохраняли эдакую лукавинку в уголках прищуренных глаз и с оптимизмом смотрели в будущее. Чайный сервиз на шесть персон был фантастически, необыкновенно красив, но Василий Иванович Чапаев, несущийся на белом коне с обнажённой шашкой по наружной стороне чашки, и его боевая подруга Анка, строчившая из пулемёта на дне блюдечка, никак не располагали к тихому домашнему застолью, а вызывали душевный трепет. А многочисленные картины местных художников, висевшие по стенам и прославлявшие либо ударный труд строителей коммунизма, либо красоты родной природы были настолько унылы, что сразу становилось ясно: местные живописцы не любили ни своего народа, ни своей малой родины.

– Вам помочь? – спросила Павла Петровича молоденькая продавщица с пунцовыми щёками, небесно-голубыми глазами и толстенной светло-русой косой.

– Тут никто никому помочь не может, – с грустной улыбкой констатировал Троицкий и, кивнув в сторону ватных баб, спросил: – Вы способны придать их лицам менее зверское выражение?.. Или скажите мне откровенно: неужели кто-нибудь в Советском Союзе решится купить в подарок вот этот монументальный заводской пейзаж?..

– Представьте себе, один экземпляр купили, – сказала молоденькая продавщица и покраснела.

– Как?!.. – Троицкий был потрясён. – У вас была копия этого безобразия?!..

– Была, – кротко ответила девушка. Она чувствовала себя страшно виноватой, словно сама написала эту ужасную картину. – Нам с базы два экземпляра привезли… А перед самым Новым годом приехали с авторемонтного завода и купили… По безналичке…

– Нужно очень-очень не любить всё человечество, чтобы подложить кому-то одному из нашего рода такую свинью!.. Новогодний подарочек!.. Нечего сказать, от души!..

– Да они не про Новый год, а про какой-то юбилей говорили… – пыталась оправдаться девушка.

– Как фамилия этого, с позволения сказать, художника? – строго спросил её Павел Петрович.

– Верещагин-Суздальский, – краснея всё больше и больше, свистящим шёпотом пролепетала продавщица и стала подавать ему какие-то знаки. Но Троицкий не обратил на её ужимки никакого внимания.

– Час от часу не легче!.. – расхохотался Павел Петрович. – Уж не родственник ли он тому Верещагину, который "Апофеоз войны написал"?!.. Бездарный маляр и великий художник-баталист!.. Докатились!..

– А вы, молодой человек, не лишены чувства юмора, – приятный баритон прозвучал в магазине тихо и неожиданно. – Похвально… Весьма похвально!.. В наши дни интеллигент чаще всего норовит другого интеллигента сарказмом по башке шарахнуть, ежели дубины под рукой не окажется, а у вас такое здоровое чувство юмора. Такой редкостный такт!.. Завидую!.

Старик, казалось, говорил ласково, но сквозь тоненькие щёлочки век на Троицкого неприязненно смотрели остренькие тёмные глазки. Павел Петрович смутился:

– Простите, с кем имею честь?..

– Верещагин-Суздальский… Иннокентий Олегович, – церемонно представился старик и даже шаркнул ножкой. – Выпускник Петербургской академии художеств, а ныне бездарный маляр, с вашего позволения!..

В торговом зале магазина "Подарки" воцарилась небывалая тишина.

– А что касается до моего родства с великим автором "Апофеоза" Василием Васильевичем, то должен вас разочаровать, мы с ним однофамильцы… Не более того. Верещагин – весьма распространённая на Руси фамилия. В имении моего батюшки две деревеньки состояли из одних Верещагиных…

Да, давненько Троицкому не было так неловко… Так мучительно стыдно…

– А вторую часть своей фамилии, – не обращая на Павла никакого внимания, продолжил однофамилец, – я взял именно потому, что неприлично было бы выдавать себя за родственника великого живописца. Суздаль – родина моей матери.

Сколько раз Павел давал себе слово не судить ближнего своего?.. "Не судите, да не судимы будете!.." А вот забыл библейскую мудрость и в очередной раз попал впросак.

– Извините мою безтактность… – с трудом выдавил он из себя.

– О!.. Не надо никаких извинений!.. – театрально вскинув руки вверх, стал протестовать художник. – Вы же не могли знать, что в своё время!.. Боже!.. Как давно это было!.. И так недавно… Вы хоть знаете, кто такой Коля Рерих?.. Вернее, Николай Константинович?..

Троицкий кивнул.

– Колька был моим однокашником по академии и смертельно завидовал мне!.. И знаете почему?.. Архип Иванович Куинджи – наш учитель… Слыхали о таком?.. Кстати, учителем он был неважным, но художником – от Бога!.. Он не столько учил нас, сколько мы у него учились… Улавливаете разницу?.. Так вот, Архип Иванович отличал меня значительно чаще, чем его, ныне знаменитого на весь мир!.. И я, быть может, оказался бы не на последнем месте, если бы… Короче, Колька уехал из России, а я остался!.. Считал, дурак, не гоже родину предавать… Вот и получил по заслугам за свой кондовый патриотизм. И поделом!..

Он замолчал. Может, вспоминал, может, сожалел, а может, и радовался, что нашёлся, наконец, человек, готовый выслушать его. Долгие годы он жил, вероятно, в полном одиночестве, наедине со своими картинами и котом, а это испытание не для слабонервных.

Павел Петрович не знал, как поступить. Развернуться и уйти потихоньку, не прощаясь?.. Нет, это было бы слишком неудобно: он так незаслуженно обидел старика, а тот в ответ был с ним удивительно деликатен. Но и выслушивать стариковские откровения ему совсем не хотелось. Он безпомощно обернулся к девушке. Та поймала его взгляд, опять покраснела и отвернулась. Ей тоже было явно не по себе и хотелось, чтобы эта неловкость поскорее закончилась.

– Вас, молодой человек, кажется, Павлом зовут? – неожиданно спросил Верещагин-Суздальский.

Уж чего-чего, а такого поворота Троицкий никак не ожидал.

– Простите, вы… То есть я хочу сказать… – пробормотал он. – Но как вы узнали?!..

– Что вас удивляет?.. – старик наслаждался произведённым эффектом. – Я художник. То есть, в известном смысле слова, физиономист. А вы очень на своего батюшку похожи: тот же разрез глаз, нос с горбинкой, овал лица… Вылитый Пётр Петрович. Или я ошибаюсь?.. Тогда, прошу покорно, извинить.

Да-а!.. Сегодняшний день начался с неожиданной встречи и, похоже, обещает впереди ещё немало сюрпризов.

– Вы знали моего отца?!..

– Не могу сказать, что был с ним дружен, но при встрече на улице мы с ним раскланивались. Да и в храм к нему я нередко заглядывал… Особенно до октябрьского переворота. Очень мне проповеди отца Петра нравились!.. Умел он, знаете, говорить с прихожанами о самом высоком и светлом – о Боге – простым человеческим языком, до каждого сердца мог достучаться… Поэтому и Пасху и Рождество я всегда именно там, в Замостье, встречал… Одно скажу, ваш братец Пётр совсем на отца не похож.