Пётр и Павел. 1957 год

– Из-за чего это? – так и не пришедший в себя новый хозяин квартиры задал идиотский вопрос.

– Сначала меня отвели на Лубянку, а потом, много позже, я всё своё свободное время провёл в лагере общего режима.

– А-а-а!..

– Так вот… Теперь я вернулся… домой… Спустя девятнадцать лет. Понимаете?

– Ага…

– И очень хотел бы хоть немного в своём бывшем кресле посидеть. Вы позволите?..

Онемевший Виктор Николаевич, как ошпаренный, вскочил со своего места. Троицкий не спеша сел, ласково погладил подлокотники.

– Здорово, приятель… Как ты тут?.. Сильно скучал без меня?.. Молчит… Скажите, а в остальных комнатах тоже мои вещи стоят? Или вам удалось кое-что на свои кровные прикупить?

– Слушай, друг, – к Виктору Николаевичу начал возвращаться дар речи. – При чём тут я?.. Я в этой квартире вообще всего третий год живу. Мне сказали, все вещи здесь казённые, можешь пользоваться. Ну, я и пользовался… Откуда я знал?.. Забирай, если это твоё!.. Я ни в чём чужом не нуждаюсь!.. Я, между прочим, не какой-то там, чтобы…

Неожиданно дверь в кабинет с треском распахнулась, и в комнату влетела разъярённая Элька.

– Не отдам! – завопила она ещё с порога. – Ходют тут всякие!.. А ты зенки пивом налил и рад, губошлёп?!.. Паразит недоделанный!.. Ничего я этому проходимцу не отдам!.. Слышите?!.. Ничего!.. Хрен с маслом он у меня получит!.. Накоси, выкуси! – и она, сложив из коротеньких пухлых пальчиков внушительную фигу, затрясла ею почти у самого носа своего благоверного.

– Тебе что было велено?!.. – Виктор Николаевич что есть силы стукнул кулаком по столу. – Чтобы я тебя до самого вечера не видал!.. Брысь, поганка!.. Добром прошу!.. – и двинулся на свою благоверную.

– Убивают!.. Ратуйте, люди добрые! – заголосила Элька, но на всякий случай подалась поближе к выходу. – Только пальцем коснись, на пятнадцать суток упеку!.. Фулюган!..

– Вон!.. Вша недоразвитая!.. – взревел взбешённый супруг. – Моль недобитая!.. Я тебя добью!..

Больше упрашивать расходившуюся даму с павлином на спине не пришлось. Последняя угроза подействовала на неё безотказно, и, уже не сдерживая сотрясавших её пышное тело рыданий, изрыгая проклятья и угрозы, она стремглав кинулась из кабинета мужа.

– Извини, друг, – возмущению его не было границ, и он никак не мог успокоиться. – Ну надо же, чтобы такая мзгля… чтобы от эдакой мрази… чтобы от неё… Нет!.. Я даже не знаю… Вообще!..

Не в силах больше говорить, он схватил со стола пустую четвертинку и со всего размаха запустил её вслед удравшей жене. Стукнувшись о закрытую дверь, бутылка разлетелась на мелкие осколки.

– Двенадцать лет с ней живу, а всё никак не могу решиться… – чекушкометание немного его успокоило. – Ты даже представить себе не можешь, как иной раз это насекомое раздавить хочется!.. Она ведь у меня хуже таракана!.. Или клопа!.. Клянусь!.. С каким бы это я её удовольствием!.. – он блаженно закатил глаза и даже причмокнул от сладостного предвкушения. – Но, как подумаю, что за минуту наслаждения пожизненный срок схлопотать можно, руки сами собой опускаются. И что остаётся делать?.. Терпеть. И только… Веришь ли?.. Несчастней меня человека на свете не было и нет. Не молчи, а скажи, ты мне веришь?..

– Верю, – Павлу Петровичу было и грустно, и паршиво, и смешно.

– Спасибо, друг… Вот ты меня понимаешь… Жаль выпить нечего, а не то бы мы с тобой дерябнули бы… За мужскую солидарность!.. Хотя… Постой!.. – похоже, его осенила какая-то гениальная идея. – Я мигом!

Он на цыпочках подошёл к двери, прислушался к тому, что происходило в коридоре и, многозначительно подмигнув Павлу Петровичу, безшумно выскользнул в коридор.

С его уходом Троицкий смог, наконец-то, спокойно оглядеться в такой знакомой и такой чужой для него теперь комнате. Удивительно, но мебель стояла на своих прежних, привычных местах, и лишь безвкусные кружевные салфетки с огромными вышитыми розами, разложенные повсюду, нарушали привычную строгость его кабинета.

"Бежать, бежать отсюда!.. И как можно скорее!.." – горькое чувство невосполнимой утраты сжало сердце, и на душе у Павла Петровича стало пасмурно и тоскливо. Хуже некуда.

В комнату, крадучись, вернулся Виктор Николаевич. По выражению его торжествующего лица можно было догадаться, что задуманная операция прошла успешно.

– Не заметила!.. Хе-хе… Ну, Элеонора Степана, тебя такой сюрприз ожидает!.. Ты этот день на всю оставшуюся жизнь запомнишь! – жарко зашептал он.

Ещё раз оглянувшись на дверь, Виктор Николаевич извлёк из правого кармана штанов пузырёк каких-то духов. Фигурный флакон представлял из себя ледяную скалу, на вершине которой стоял белый медведь, и сквозь стенки из мутного стекла было видно, что он полон более, чем наполовину.

– Где Чапаев не проскочит, сокол-Чкалов пролетит!.. Ха-ха!.. Это ей за паскудство характера и за подлость натуры мелкой собственницы!.. Духи "Северное сияние"! Производство фабрики "Красная заря"!.. Тебе, Павел, как?.. Разбавить или ты, как все советские люди, чистый предпочитаешь? Самый натуральный спирт!.. И запах без отвращения. Ты только нюхни. То ли Северным полюсом, то ли медведем этим воняет. Бррр!.. – беднягу всего передёрнуло.

– Пей сам, Виктор Николаевич, а я воздержусь.

– И зря!.. Чистейший спиртяга!.. – изрёк Виктор Николаевич и опрокинул содержимое флакона в гранёный стакан.

Троицкому вдруг стало невыносимо тошно. В доме, где они с Зиночкой были необыкновенно счастливы, теперь поселилась пошлость, гадость! Одним словом – дрянь!..

– Простите меня, – он резко встал и, когда открывал дверь кабинета, чуть не сшиб с ног прилипшую к замочной скважине неугомонную Эль-ку. – Всего вам хорошего.

– Ах, ты, подлюга!.. – та заметила в руках мужа знакомый флакон– Ты зачем это духи мои упёр?.. Для какой такой надобности?!.. Пидарас вонючий!..

Павел Петрович с силой захлопнул за собой входную дверь и, прижавшись лбом к холодной стене, с минуту простоял так, чтобы унять бивший его озноб. Для него теперь всё стало яснее ясного: если даже их личные вещи остались в квартире, значит, Семивёрстов выполнил своё обещание, и после очной ставки с ним Зиночка домой уже не вернулась, а… Нет, нет!.. Не хочу даже думать об этом!.. С ней всё хорошо… Всё благополучно!.. Просто узнать, где она и что с ней стало, здесь, на Чистых прудах, невозможно.

Автандил всё понял без слов по одному выражению лица своего пассажира. Лишних вопросов задавать не стал, включил зажигание.

– Куда теперь?..

– В Хомутовский тупик, Авто. Знаете, где это?

– Гамреклидзе Москву как свои пять пальцев знает. Не надо безпокоиться, Павел Петрович.

По улице Чернышевского они выехали к Земляному валу, и тут Троицкий растерялся. Он не узнавал когда-то хорошо знакомых мест. Громады новых домов выросли на месте низеньких деревянных хибар. Озираясь по сторонам, он безпокойно заёрзал на сиденье.