Пётр и Павел. 1957 год

От гарнизонной гостиницы они отправились на Чистые пруды к дому, где когда-то давно, совсем в другой жизни, квартировала счастливая семья товарища Троицкого.

С замирающим сердцем бывший комбриг вошёл в арку, повернул направо и оказался перед такой знакомой и такой чужой ему теперь дверью своего бывшего подъезда. Поднялся на пятый этаж. Вот из этой квартиры под номером сорок восемь ноябрьским вечером тридцать восьмого года они вышли вместе с Зиночкой и поехали в Большой на "Спящую красавицу". Она надела новое платье, которое специально сшила у знакомой портнихи в ателье Дома Актёра, потому что живот её начал округляться, и старые наряды могли изуродовать её стройную фигурку. В этом новом платье она была необыкновенно хороша, и, как маленькая девочка, радовалась тому, что "совсем не заметно", и без конца спрашивала мужа: "Правда, здорово?.. Ты меня не обманываешь?.. Я на бабу с чайника ведь совсем не похожа?.. Ну, скажи!" А он счастливый, гордый, только улыбался в ответ и целовал её раскрасневшиеся щёки.

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, он нажал на кнопку звонка, и сам испугался. За дверью послышались шаркающие шаги, и женский голос недовольно проскрипел.

– Опять ключи забыл?

Дверь открылась, и Троицкий увидел уплывавшего от него прочь по коридору цветастого павлина, распушившего свой фантастический хвост на спине полной высокой дамы в длинном до полу халате. На голове её блестели ряды металлических бигуди, обнажая розовую кожу под прядками жиденьких, реденьких волос. Не зная, как иначе привлечь её внимание, Павел Петрович громко кашлянул. Способ, конечно, не очень оригинальный, но дама вздрогнула и обернулась.

– Тебе кто тут нужен? – в глазах её промелькнул испуг. – Виктор Николаевич вышел на минуту… За пивом… Счас вернётся… Учти!..

– Да я, собственно, не к Виктору Николаевичу, – более дурацкое положение трудно было придумать.

– Так значит вы… ко мне? – и вдруг погрозила Павлу Петровичу пухлым наманикюренным пальчиком, потом попыталась закричать, но вышло это у неё не очень убедительно. – Не подходи!.. Я буду защищаться!.. Я милицию позову!.. Помогите! – тоненько пропищала она.

– Подождите!.. Вы меня не поняли… Я совсем не тот, за кого вы меня принимаете… Я не грабитель!.. – нужные слова, как нарочно, напрочь вылетели из его головы. – Поверьте, вы ошибаетесь!..

– Граждане-товарищи!.. Караул!.. Убивают!.. – голос у неё, наконец, прорезался, и теперь дама в халате вопила изо всех сил, что было мочи, не останавливаясь. – На помощь!.. Товарищи-граждане!..

– Ты чего орёшь? – за спиной Павла Петровича рявкнул густой мощный бас. Истошные вопли женщины заглушили всё вокруг, и он не слышал, как на пятом этаже хлопнула дверь лифта. Крепко сбитый, коренастый здоровяк оказался с ним рядом.

– Витюша! Это – бандит!.. Звони 02!..Ты в его зенки глянь!.. Убийца! – страх в присутствии мужа у неё прошёл, и теперь она испытывала жгучее наслаждение оттого, что могла изображать жертву маньяка-убийцы. Какой талант пропадает!

– Элька!.. Заткнись!..

Одного этого возгласа оказалось достаточно, чтобы дама мгновенно стихла.

– Товарищ, ты ко мне? – заметно было, что Виктор Николаевич не очень хорошо себя чувствует. Три бутылки пива и чекушка "Московской", нахально вылезавшие из ячеек авоськи, откровенней любого врачебного диагноза говорили о том, какой недуг поразил его сегодня с самого утра.

Троицкий понял: ничего путного в присутствии Эльки он объяснить не сумеет и согласно кивнул.

– К вам, Виктор Николаевич… К вам.

– Витюша!.. Он врёт!.. Только что сам мне сказал…

– Тебе что было сказано, дура? – Элькин муж не терпел возражений. – А ну, брысь на кухню, и чтобы я тебя до самого вечера не видал!

Разобиженная дама поджала губки.

– Сам дурак!.. Увидишь!.. Этот уголовник тебя так облапошит…

Она не успела договорить. Звонкий тяжёлый шлепок сотряс её необъятный зад и гулким эхом отозвался под сводами второго подъезда. Она вскрикнула и быстро ретировалась. Дважды повторять ей было не нужно.

– Пошли ко мне в кабинет. Эта скважина и поговорить нормально не даст, – Виктор Николаевич прикрыл дверь на лестницу и, снимая пальто, спросил. – Тебя как зовут?

– Павел Петрович.

– Раздевайся, Павел Петрович, и потопали.

Как и предполагал Троицкий, кабинет нового хозяина его бывшей квартиры помещался там же, где был когда-то и его кабинет. Более того, когда он переступил знакомый порог, невольно "ахнул": его письменный стол, его оттоманка, кресло и даже ковёр на стене, так и остались на прежних местах, словно дожидались возвращения своего хозяина, отлучившегося из дому на короткий срок. Лишь незнакомые фотографии на стенах и новые, неизвестные ему книги в шкафу говорили: а хозяин-то у нас новый!.. Интересно, в других комнатах тоже так же, как было прежде, или новые хозяева всё-таки поменяли обстановку?

– Пиво будешь? – Виктор Николаевич обручальным кольцом ловко откупорил бутылку "Жигулёвского" и, не дожидаясь ответа, томимый мучительной жаждой, припал к его живительному горлышку. Отпив примерно три четверти, оторвался от бутылки, переводя дух.

– Уф!.. И ведь знаю: всё равно не поможет, а хорошо… Зря отказываешься, Павел. Мне и двух бутылок выше крыши. К тому же… – он зябко передёрнул плечами, фыркнул и сорвал с чекушки белую пробку-безкозырку и, наливая её содержимое в тонкий стакан, обратился к самому себе с полным дружеского участия словом. – Крепись, Виктор Николаевич… Понимаю, как тебе тяжело и не хочется, но… Надо, дорогой ты мой… Надо!.. Как тебя в школе учили?.. Большевики умирают, но не сдаются.

И к ужасу Павла Петровича медленно, глоток за глотком выпил полный стакан водки.

Вслед за последним глотком страшная конвульсия сотрясла его крепко сбитое тело. Казалось, человек сейчас, прямо на глазах потрясённого Троицкого, завяжется в узел!.. Но!.. Постепенно черты лица разгладились, движения обрели покойную мягкость, и даже невооружённым глазом видно было, как сладкое облегчение овладевает всем его существом.

– Теперь можно жить, – умиротворённо произнёс Виктор Николаевич и широко улыбнулся. И в золотом блеске его улыбки запрыгали, заиграли солнечные зайчики. Это было второе потрясение Павла Петровича за сегодняшний день. За всю свою жизнь ни у одного человека он не видал ещё такое количество золота во рту.

– Рассказывай, зачем пришёл, – новый хозяин бывшей квартиры Троицкого развалился в его кресле, закурил папироску "Герцеговина Флор" и блаженно прищурил глаза.

– Поступок мой трудно объяснить с общепринятой точки зрения, – начал Павел Петрович издалека, но тут же разозлился и сказал, глядя прямо в ласковые довольные глаза своего собеседника, не думая о последствиях. – Вы сидите в моём кресле, дорогой товарищ. В тридцать втором году я купил это кресло в комиссионке на Арбате и, как сейчас помню, заплатил за него двадцать шесть рублей. Немалые деньги по тем временам.

С Виктором Николаевичем случился столбняк. Он в изумлении застыл, забыв вынуть изо рта дымящуюся папиросу.

– Ты это… Того… Ты случаем… У тебя с головой всё в порядке?..

– Абсолютно, – Павлом Петровичем вдруг овладела какая-то спокойная решимость. – В этой квартире я прожил шесть лет. Двадцать первого ноября тридцать восьмого года мы с моей женой Зинаидой Николаевной вышли из дома и на моей служебной машине поехали в Большой театр. К сожалению, вернуться домой в тот вечер мне не довелось…