Певцы Родины

Поль Манц писал: "Кисть Репина не имеет никакой претензии на

утонченность. Он написал своих "Бурлаков", нисколько не льстя им, быть

может, даже немножко с умышленною некрасивостью. Прудон, приходивший в

умиление перед "Каменоломщиками" Кур-бе, нашел бы здесь еще большую оказию

для своего одушевления... Репин пишет немного шершаво, но он тщательно

выражает и высказывает характер".

Нет нужды пересказывать все хвалебные отзывы крупнейших русских

деятелей культуры, видевших в "Бурлаках" явление новое, глубокое,

высокогражданственное. Правда, находились и недовольные. Им не нравилась

суровая панорама русского бытия, представленная живописцем.

"Протодьякон"

Протодьякон могуч. Все в нем, от размаха богатырских плеч, мощных

дланей, похожих на корневища вяза, до величественном бороды, черных густых

бровей, нависших над грозными очами с искорками дьявольского лукавства,

монументального багрового носа, - все в нем огромно, крепко сбито. Но

чугуевский Гарган-тюа не йросто физически громаден. В нем что-то от

микеланджеловского "Моисея" - древнее, библейское... Он возложил десницу на

свое неуемное чрево, взглянул на нас, грешных, и вот через мгновение на нас

рухнет обвалом - "многа-а-а-я ле-е-та". И от рыка его задрожат своды храма

божьего и сладко замрут сердца прихожан.

Но Репин не обомлел при виде этого монстра духовенства и православия.

Наоборот, все движения руки художника, все мазки его волшебной кисти,

покорные гению, послушно легли на полотно. Нет ничего лишнего в этом холсте.

Все краски, как бы заговоренные, согласно поют...

Разноголосый хор золотистых, коричневых, темно-красных тонов. Их голос

бархатист, звучен, глубок.

Прозрение... Так увидеть натуру живописец мог, только как бы заново

родившись, А ведь так и было. Пропутешествовав несколько лет по Италии,

Франции, налюбовавшись вволю великими творениями старых мастеров, Репин

приехал в родной Чугуев.

"Протодьякон". Язык этого полотна прост и сдержан и в то же время

темпераментен и свеж. В этом этюде, как его называли современники, как бы

вновь воскрес голос высокой классики в живописи - голос обобщенный,

человечный и правдивый.

Некоторые искусствоведы сравнивают язык Репина в "Протодьяконе" с

языком Рембрандта или Курбе. Но дело совсем не в том, на работы каких

великих реалистов и классиков в конечном счете похож этот холст. Передовая

художественная общественность приняла портрет как победу новой школы в

русской живописи.

Крамской так формулирует новую манеру Репина: "Он точно будто вдруг

осердится, распалится всей душой, схватит палитру и кисти и почнет писать по

холсту, словно в ярости какой-то. Никому из нас всех не сделать того, что

делает теперь он".

Мусоргский писал: "Да ведь это целая огнедышащая гора! А глаза

Варлаамищи так и следят за зрителем. Что за страшный размах кисти, какая

благодатная ширь!"

Но кое-кто думал по-иному, и картину не пустили на международную

выставку: де, мол, "лучше не выносить сор из избы"...

Но Репин есть Репин. И он решал всегда по-своему:

"Каждый раз с выпуском в свет новой вещи своей я слышу столько

противоположных мнений, порицаний, огорчений, советов, сожалений, сравнений

с прежними и всевозможных предпочтений, что если бы я имел страстное желание

руководствоваться общественным мнением, или мнением какого-нибудь кружка,

или еще уже - мнением одного какого-нибудь избранного человека, то и тогда,

во всех этих случаях, я был бы несчастным, забитым, не попавшим в такт,

провинившимся школьником (какое жалкое существование). К счастью моему, я

работаю над своими вещами по непосредственному увлечению. Засевшая идея

начинает одолевать меня, не давать покоя, манить и завлекать меня своими

чарами, и мне тогда ни до чего, ни до кого нет дела".

"Царевна Софья"

"Царевна Софья". Эта картина Репина, написанная в 1879 году, вызвала в

свое время бурю споров. Ее не принял Стасов, обвинивший художника в

непонимании истории.

"Я не верю, - писал он о "Софье", - чтобы она в то мгновенье

остановилась... Софья бросилась бы стремительно к окну, все тело бы ее

рванулось вперед, как зверь в клетке, к врагам. Время ли тут застывать?.."

Царевна Софья. Почему этот образ так притягивает к себе, заставляет нас

снова и снова возвращаться к картине, чтобы разгадать тайну обаяния этого

полотна? Пожалуй, потому, что этот холст Репина построен необычайно тонко

психологически. Эта работа живописца сложна не только по сюжету, по

исторической ткани, но и по пластическому, цветовому решению.

Тусклый, серебристый свет льется из зарешеченного оконца. В неярком

белесом мерцании силуэт повешенного стрельца - символ, знак поражения,

гибели дела Софьи. Этот неумолимый серебристый свет встречается на полотне с

теплым золотистым светом киота, светом свечей и лампад - светом веры Софьи в

старую Русь, в исконное, непреходящее.

В этой встрече двух цветовых начал - ключ к раскрытию тайны очарования

картины.

Неумолимый будничный свет струится из окна. Он покоряет, побеждает,

сковывает ярость Софьи, и она не мечется, не кидается, как зверь, не кричит.

Софья нема, неподвижна, как статуя отчаяния.

Тишина. Еле потрескивает нагар на свечах. Софья застыла в своем

страдании и гневе. Она уже бушевала, угрожала, рыдала... Она замолчала.

Конец. И это почувствовал Репин.

В картине тишина. Но мы явственно ощущаем размах событий, происходящих

за толстыми стенами Нокодевичьего монастыря. Мы как будто слышим яростные