Певцы Родины

борьбе, которая происходила в душе их сверстника и ученика. Они считали, что

миссия молодого мастера в искусстве - это продолжение добрых традиций

передвижнического жанра в духе Мясоедова или Маковского. От них было скрыто,

каких усилий стоило Васнецову продолжать писать "маленькие жанры". Они,

естественно, не предполагали, что ему предстояло принять очень важные

решения.

В 1898 году Васнецов сказал: "Как я стал из жанриста историком,

несколько на фантастический лад, на это точно ответить не умею. Знаю только,

что в период самого яркого увлечения жанром в академические времена в

Петербурге меня не покидали неясные исторические и сказочные грезы...

Противоположения жанра и истории в душе моей никогда не было и стало быть не

было и перелома или какой-нибудь переходной борьбы во мне не происходило..."

Известно, что время сглаживает самые острые ситуации в жизни. Поэтому

не будем ставить в вину мастеру, забывшему, очевидно, за двадцатилетней

давностью свое отчаянное письмо к Крамскому, написанное в Москве, куда он

уехал из Петербурга в 1878 году:

"С каждым днем я убеждаюсь в своей ненужности в настоящем виде. Что

требуется, я делать не могу, а что делаю - того не требуется. Как я нынче

извернусь - не знаю, работы нет и не предвидится".

Крамской немедля ответил. Он был встревожен ду-шевным состоянием

Васнецова, но счел его временным малодушием художника, призванного, по его

мнению, создавать полотна в духе школы передвижников.

"Почему же вы не делаете этого?
– писал он, имея в виду прежнюю работу

Васнецова над жанром.
– Неужели потому, что не можете? Нет, потому что вы

еще не уверены в этом. Когда вы убедитесь, что тип и только пока один тип

составляет сегодня всю историческую задачу нашего искусства, вы найдете в

своей натуре и знание, и терпение - словом, вся ваша внутренность направится

в эту сторону, и вы произведете вещи поистине изумительные. Тогда вы

положите в одну фигуру всю свою любовь, и посмотрел бы я, кто с вами

потягается".

Крамской, возможно, как и другие, просто не почувствовал, не услыхал

внутренний голос Васнецова. Он не предполагал, к какому огромному

творческому взрыву уже был готов художник, а потому от всего сердца,

по-дружески уговаривал его не блуждать, а идти по проторенному пути.

Пристально вглядывается в нас двадцатипятилетний Виктор Васнецов с

автопортрета. Догадываемся ли мы о его самой заветной мечте, самом

сокровенном желании поведать людям новую красоту русского народного эпоса?

Ведь Виктор Михайлович вынашивал втайне эту мысль.

В самой глубине сердца вятич оберегал картины детства. Рябово...

Вятская губерния... Погожие летние дни. Поляны, цветущие луга. Дремучий бор.

Ели и пихты в два обхвата. Зверье. Птичий гомон. Бородатые мужики, похожие

на леших, добрые, сильные. Неспешные северные хороводы. Сказки и предания

седой старины...

Виктор родился 3 (15) мая 1848 года в селе Лопьял в Вятской губернии.

Вятич. Это гордое и простое имя с честью носил

Васнецов, впитавший в себя лучшие качества гражданина этого "далекого,

нетронутого края", - простодушие, ум и... умение переживать тяготы, которые

предлагала ему судШа а те далекие дни.

...Внимательно, настороженно вглядывается в нас молодой мастер. Его

брови вопросительно приподняты. Бну бы очень не хотелось, чтобы мы до конца

знали все его помыслы. Нет, не подумайте дурного. Просто он очень устал от

вежливого хамства чиновничьего Петербурга, от казенных заказов, от...

Впрочем, решение им уже принято, нужно время. Он посетит Париж, где по

совету Репина познакомится с культурой современной Европы. Там, в столице

Франции, он напишет себе программу на всю жизнь - эскиз картины "Богатыри",

которой суждено стать одним из самых известных полотен русской школы. А пока

молодому мастеру предстоит испытать провал своей первой картины-былины

"Витязь на распутье". И от этого фиаско его отделяет всего пять лет.

Возможно, он предвидит все тернии своего пути, и поэтому его лик строг и

немного грустен... Но не только легкая печаль видна на лице. Чувствуются и

скрытая сила, и уверенность. Через много лет художник с полным правом

скажет:

"Мы внесем свою лепту в сокровищницу мирового искусства, когда все силы

свои устремим на развитие своего родного искусства, т. е. когда, с возможным

для нас совершенством и полнотой, изобразим выражение, красоту, мощь, смысл

родных наших образов, нашей русской природы и человека, нашей настоящей

жизни, нашего прошлого, наши грезы, нашу веру..."

И он это сделал. Но потребовались многие годы борьбы, труда, испытаний.

"Книжная лавочка". Рынок, жаркий день, пыль. Под дощатым навесом

развешаны яркие картинки из жития святых. Грубо размалеванные лубки лежат на

прилавке. Мятые, они все же вызывают интерес немногих зевак. Покупатель -

бородатый мужик в сером кафтане, с топором за поясом. Он осторожно и бережно

держит в руках лубок с изображением страшного суда.

Мужик вздыхает и чешет затылок. Пожилой священник толкует ему смысл

картинки.

– Господи! Что же это с нами будет?
– причитает старуха с надвинутым

на глаза платком.

– Ишь ты, глупая, - произносит батюшка, важно растягивая слова, -

придет пора, и настанет твой черед предстать перед страшным судом...

Русь... Могучая и бессильная. Воспетая и проклинаемая. Закоснелая в

своей отсталости, погрязшая в драме невежества и суеверия. Васнецов