Певец тропических островов

VI

— Вы, конечно, знаете, что католику получить развод практически невозможно, — вздохнул адвокат. — Выиграть процесс удается чрезвычайно редко. Протестанты — другое дело. Католическая же церковь рассматривает супружескую измену просто как нарушение заповеди.

Автор выделяет разрядкой те слова, которые, даже если были брошены мимоходом, произносились с расстановкой — чуть заметной, но привлекающей внимание. И сейчас все зависело от сообразительности клиентки.

— Протестанты?.. Хорошо. Но ведь подобное происшествие в гостинице должно быть зафиксировано в протоколе?

Это уже смахивало на дерзость. В разговоре адвоката с клиентом не полагалось ставить точек над "i" — все строилось исключительно на догадках.

— Ну, если бы такой случай произошел, то конечно…

— А если муж-протестант хочет облегчить жене развод и взять вину на себя, можно для доказательства измены подстроить, чтобы его застали in flagranti?

— Подстроить? — Охватившее Гроссенберга удивление граничило с возмущением. — Кто ж это станет делать? Я вас не понимаю…

Он заметил, как в лице Барбры что-то дрогнуло. Ему даже показалось, что во взгляде ее серых глаз мелькнула тоска. И тогда он вспомнил Конрада. Перед ним была женщина.

— Я не хочу, чтобы вы меня считали каким-то Тартюфом, — сдержанно произнес он. — Но, право, не знаю, что вам ответить. Конечно, я могу себе представить, что для некоторых это способ… облегчить свое положение…

— Это должно непременно произойти ночью?

— Что произойти, не понимаю? — опять удивился адвокат. — A-а, вы, верно, все о том же. Не знаю. — Он пожал плечами. — Я могу говорить только предположительно. Да, я полагаю, что лучше ночью… такие дела не делаются… при свете дня. Так мне кажется… Когда постояльцы гостиницы увидят в коридоре свидетелей, может разразиться настоящий скандал…

— Вы хотите сказать, что дверь данного номера должна открыться в присутствии свидетелей?..

Гроссенберг посмотрел в пространство, словно впервые в жизни над чем-то задумавшись.

— Пожалуй… — неуверенно проговорил он. — Пожалуй, да. Если уж такой случай произойдет.

— А служащие гостиницы, к примеру, годятся в свидетели?

— Честно говоря… м-м-м… Полагаю, для этого существуют специальные люди…

— Которые участвуют в инсценировке и знают о ней заранее?

— В инсценировке? — возмутился Гроссенберг. — Мы ведь говорили о случайности.

— А если женщина? — спросила Барбра, не сводя с него глаз.

— Не понимаю. Что — женщина?

— Нельзя ли все организовать так, чтобы in flagranti застали женщину — допустим, меня?

Ну и ну! — подумал Гроссенберг. В своей адвокатской практике он еще ни с чем подобным не сталкивался. Губы Барбры дрогнули, словно сдерживая улыбку.

— Видите ли… Ни один адвокат не возьмется организовывать такие вещи из опасения полупить дисциплинарное взыскание либо даже вылететь из коллегии! — воскликнул он, уже не сдерживая возмущения. — Впрочем… мне бы хотелось услышать побольше… м-м… подробностей. Может быть, тогда бы я сумел предложит" вам другой выход.

— Побольше подробностей? Что ж… Но я бы предпочла этот вариант. Вы представляете, где на улице Видок дом номер три?

— Минутку… Это, должно быть, где-то возле Брацкой?

— Именно. Там на втором этаже есть меблированные комнаты.

— И что же? — спросил Гроссенберг, еще не понимая, к чему она клонит.

— Это не пансионат. Просто комнаты, меблированные комнаты, как я сказала. Постоянных жильцов там нет. Останавливаются главным образом приезжие из провинции, на одну-две недели. Цены умеренные. Весьма подходящие для обедневших помещиков, которые наведываются в столицу по делу либо чтобы разок-другой сходить в театр.

Она замолчала и вопросительно посмотрела на Гроссенберга.

— Слушаю, — сказал он, — я вас слушаю.

— Я хорошо знаю хозяйку этих меблированных комнат. Вы меня понимаете?

— Не совсем. Что с того, что вы ее знаете?

— Мне было бы проще.

Адвокат молча вертел в пальцах карандаш.

— Вы хотите сказать, — спросил он наконец, — что эта женщина… м-м… близкая знакомая вашего мужа?

— Ах нет, господин адвокат! Я говорю, мне было бы проще, если б это произошло у нее. Чтобы меня застукали именно там.

— Ага, — сказал Гроссенберг. — Да, это, разумеется, немаловажная деталь. Но меня интересует позиция вашего мужа. Хотелось бы побольше узнать о вашей супружеской жизни. И с мужем я бы тоже хотел повидаться. Может быть… может быть, дело обстоит не так плохо, как вам кажется? Путь из этого кабинета ведет не только к разрыву, но порой и… к полному примирению.

— Я все это знаю, господин адвокат, — ответила Барбра, и губы ее снова дрогнули. — Очень вас прошу не говорить со мной так… Спасибо большое, но… я бы предпочла, чтоб из этого кабинета вы меня вывели на путь… скажем по-мужски, прелюбодеяния.

Адвокат с минуту молчал.

— Мне ясно лишь одно, — сказал он наконец уже более решительно. — Вы совершенно не представляете себе, в чем состоит роль консисторского адвоката… — Он заметил, что лицо Барбры опять чуть заметно передернулось. — А пан… Дзвонигай, — добавил он, — по-вашему, согласится, чтобы его супруга… оказалась в подобной ситуации?

— У моего мужа другая фамилия, господин адвокат.

— Что-что? Мне показалось логичным предположить, что вы носите его фамилию… — Гроссенберг заглянул в блокнот. — Я ведь записал: пани Барбра Дзвонигай.

— Не пани, господин адвокат, а панна Дзвонигай, — поправила его она. (Теперь Гроссенберг посмотрел на нее вопросительно.) — В театральном мире так принято, — объяснила Барбра. — Чаще говорят, например, мадемуазель Марлен Дитрих, чем мадам.

— Ага… Я хотел только спросить, известно ли вашему супругу о ваших намерениях? Вы абсолютно уверены, что… что он не поступит так, как обычно в таких случаях поступают мужчины?

— То есть захочет взять вину на себя?..

Ее низкий голос зазвучал как-то… завлекающе! — отметил про себя адвокат. Может, так оно и есть. Кто знает? Может быть, она поощряет его к некоторому сближению?..

— Он хочет, чтобы виновата была я! — неожиданно закончила Барбра.

— Ага…

— К тому же… его нельзя застукать ночью в гостинице.

— Позвольте спросить — почему?

— Потому что свидетели будут чувствовать себя так, точно их самих застукали… короче говоря, не в своей тарелке.

Адвокат и на этот раз удержался от замечания и вообще никак своих чувств не проявил, только невольно посмотрел куда-то поверх ее головы. Ему показалось, что где-то в вышине, над сферой политики со всеми ее служителями, маячит тень этого будущего бракоразводного процесса.