Пифагор

Скала Паламеда

В один из дней Пифагор совершил прогулку к скале Паламеда. Его сопровождал Мнесарх, первенец Эвнома.

Видимо, у отца не хватало времени для общения с сыном, а излияния деда мальчику надоели, и он с жадным вниманием воспринимал рассказ Пифагора о прошлом этих мест. И юные самосцы вскоре уже не играли в войну, а, представляя себя невидимками, рубили головы Медузе и, сражаясь с морским чудовищем, освобождали Андромеду.

— Это крепость Персея? — спросил мальчик, когда они подошли к скале.

— Нет, — отозвался Пифагор. — Там, на вершине, дворец Паламеда.

— Он с Самоса?

— Нет, не из Кипарисии — так называли в древности нашу родину. Он с Эвбеи, протянувшейся вдоль побережья Беотии и Аттики. Неизвестно, что заставило его вместе с отцом Навплием, который считал себя сыном бога морей Посейдона, переселиться на Пелопоннес. Но они обосновались именно здесь, а не в городе Сикионе, как полагают некоторые. Это было в то время, когда в Микенах правил царь Агамемнон, сын Атрея, а в ещё не завоёванной дорийцами Спарте — его брат Менелай. Об этих героях ты знаешь по Гомеру. О Паламеде Гомер не пожелал рассказать.

— Почему? — спросил Мнесарх.

Пифагор показал на вершину:

— Я тебе это объясню там.

Они стали подниматься по вырезанным в скале ступеням. Подъём был крут. С уступа, где они остановились, открывался вид на дугу залива с белыми отмелями, островком в центре, на окаймлённую горами Арголиду от Аргоса и Тиринфа до едва различимых отсюда Микен.

Наконец они достигли вершины холма. Перед ними расстилалась необозримая равнина открытого моря с разбросанными то здесь, то там чёрными глыбами островов.

Мальчик притронулся к одному из отёсанных камней.

— Какие огромные камни, — сказал он. — Такие же, как в Тиринфе. И их тоже оставили киклопы?

— О нет, не киклопы — обыкновенные люди, обладавшие большими знаниями и навыками, чем мы. Киклопов породило удивление перед мощью ума тех, кто построил Тиринф и Микены, ибо теперь дворцы и могилы во многом уступают древним. Те люди кажутся нам великанами. Паламед же был их учителем и владыкой. Он изобрёл письмена. Не те, которыми мы пользуемся сейчас, а ныне забытые. Этими письменами он записал законы, и по ним жили многие годы, пока в эти места не вторглись воинственные дорийцы, заставившие местное население покинуть Пелопоннес. Среди беглецов были и ионийцы, заселившие Кипарисию и давшие ей имя Самос.

— А почему Гомер невзлюбил Паламеда? — спросил Мнесарх. — Он же ведь тоже был ионийцем.

— Теперь я об этом расскажу. Паламед, как я уже говорил, установил и записал законы. Среди них был закон, обязывающий юношей нести воинскую службу. От неё освобождались лишь больные и слабоумные. Как раз в то время Менелай и Агамемнон собирали отряд для набега на Трою, город более обширный и могущественный, чем Микены и Спарта. В это время на небольшом островке Итаке жил тогда ещё юный Одиссей, тот самый, хитростью которого будто бы была взята Троя. Не желая идти на войну, Одиссей притворился слабоумным.

— Значит, он был трусом! — воскликнул мальчик. — Зачем же Гомер его прославил?

— Этого я не знаю, — продолжил Пифагор не сразу. — Может быть, певец хотел угодить влиятельным родичам Одиссея. Но поведение этого героя в юные годы настолько противоречило всему тому, что рассказывалось о Троянской войне, что Гомер решил вовсе не упоминать Паламеда, ибо тот раскрыл обман Одиссея, которому пришлось отправиться вместе с другими аргосцами и обитателями островов, в том числе с Паламедом, в поход против Трои. И конечно, будучи по природе мстительным, Одиссей не простил Паламеду пережитого им позора и его погубил. Рассказывают, что он убедил Агамемнона на время переместить ахейский лагерь и зарыл под шатром Паламеда золото с табличкой, что это дар от троянского царя Приама, после чего сообщил Агамемнону, что Паламед предатель. Паламед был казнён. Посейдон, дед Паламеда, я думаю, за это обрёк Одиссея на долгие скитания.

— Но если Гомер об этом ничего не говорит, откуда об этом узнал ты?

Пифагор задумался. «Ведь не расскажешь ребёнку, что я встречался с Паламедом в другой жизни. Не скажешь, чем я ему обязан... А может быть, я и сам в той жизни был вовсе не Эвфорбом, а Паламедом?»

— От своего учителя Ферекида, — глухо проговорил он. — Это человек редкой учёности. Я с ним познакомился, когда был на три года старше тебя. Остров Сирое, на котором живёт старец, отсюда не виден, но вскоре я туда направлюсь. Должен же я поклониться человеку, который открыл мне глаза на мир.

Пифагор уловил во взгляде мальчика недоверие. Видимо, он не верил, что может быть человек учёнее его дяди.

Прощание

Братья спускались к заполненному самосцами и их скарбом берегу. Слышалось скрипение снастей и лай собак. Остановившись, Эвном грустно окинул взглядом поредевшую дугу кораблей.

— Вот результат! Вместо сорока — тридцать.

— Но ведь, насколько я понимаю, морского боя быть не могло?

— Его и не было. Десять самоян нам не возвратили спартанские эфоры.

— А зачем Спарте флот?

— Спарте ни к чему. Но они понадобились царевичу Дориэю, который решил испытать счастья в западных морях. В то время когда он осаждал Самос, на царство был избран его брат. Одновременно аргосцы предложили нам убраться восвояси. Их надежды на разгром Поликрата и на добычу не оправдались.

— И куда же теперь?

— Мы решили на Крит. Есть там местность, носящая имя древнего народа кидонов. Вспомни Гомера: «Там находишь ахеян с первоплеменной природой воинственных критян, кидонов...» Конечно, ныне от кидонов и их города Кидонии не осталось и следа, а равнину, где он некогда находился, заняли закинфяне [51] , и кноссцы, некогда соперничавшие с кидонами, обещали дать нам её на заселение, если мы поможем изгнать закинфян.

51

3акинф– остров в Адриатическом море к северу от Итаки.

— Но закинфяне — превосходные воины, к тому же им на подмогу наверняка придёт Коринф.

— У нас нет другого выхода, брат.

— А если переселиться на дальний Запад, как это сделали фокейцы?

— Но мы же не можем похоронить надежду на возвращение. Поликрат ведь не вечен. Не будем больше об этом. Скажи лучше, каковы твои планы.

— Сначала на Сирое к Ферекиду, а оттуда — в Афины. Там я надеюсь пополнить свои знания. От афинянина, побывавшего у нас на Самосе, я узнал, что Писистрат собрал у себя лучшее из того, что написано эллинами. Ведь долгие годы, странствуя по Востоку, я был оторван от эллинской мудрости.

Братья помолчали.

— Мой Мнесарх очень огорчён расставанием с тобой.

— Да! — оживился Пифагор. — Я тоже к нему привязался за этот месяц. Мы с ним пешком обошли всю Арголиду. Мальчик не по возрасту умён. Хотелось бы, чтобы пребывание на Крите не прошло для него бесследно, ведь там столько интересного.

— Думаю, что на Крите мы задержимся ненадолго. Неудача со Спартой не обескуражила нашего Силосонта. Теперь он возлагает надежды на персов.

Пифагор крепко обнял Эвнома.