Пин-код для Золушки

Хафиз замер, поняв, что, отождествляя себя с народом донго, допустил большую ошибку. И, судя по тому, что капитан, стоящий ниже на иерархической лестнице дворцовых должностей, осмелился указать ему на это, по существу — сделать начальнику охраны замечание, он не оставил допущенную оплошность без внимания. И хорошо, если посчитал ее оговоркой, опечаткой, промахом, а не проявлением затаенной враждебной сущности, предтечей государственной измены…

— Я их и не помнил, тем более что никогда не ел фаршированного быка, — досадливо поправился Хафиз. — Это просто воспоминание о том, что было давно, когда я жил в Африке!

Капитан кивнул.

— Я так и понял. Тебе что-нибудь нужно?

— Нет.

— Тогда я вернусь в рубку. — Далиль быстро ушел.

А Хафиз вернулся к той мысли, которая растревожила его сознание. Он вспомнил ту поездку в Лондон и обед в «Райской кухне». Но тогда он не обратил внимания на некоторые вещи, которые сейчас казались странными. Афолаби не давал ему задания на предварительную проверку гостей, что делалось всегда, — в тот раз он сказал, что все про них знает. Больше того — босс не взял его с собой, и все время, пока они обедали, телохранитель провел во дворе, в машине. Он даже не видел гостей — они уходили через служебный выход, садились в свои автомобили и уезжали, никому не попадаясь на глаза. В общем, это был не обед, а совершенно секретное совещание, окруженное завесой тайны. Примерно как сейчас. Он потом расспросил официантов «Райской кухни», но они рассказали только, что перед обедом их тщательно обыскали и проверили все помещения на записывающие устройства, мины и так далее…

Его мало интересовал вопрос, что же с такими предосторожностями скрывали участники обеда, интересовало другое: не связано ли это тайное совещание со смертью Джелани Афолаби? И ответить на этот вопрос предстояло ему. Притом действуя вслепую.

Мог ли кто-то из участников сегодняшнего полета записать тот разговор? Мог ли этот разговор представлять опасность для жизни Афолаби? Мог ли записавший отдать или продать эту запись тем, кто использовал ее во вред?

На первый вопрос следовало ответить положительно: все мероприятия по обеспечению безопасности направлены на защиту ВИПов, поэтому их самих никогда не подозревают в злом умысле. Вот и сегодня были тщательно досмотрены помещения дирижабля, экипаж и обслуга, но гостей никто не проверял, и они вполне имели возможность пронести электронное устройство и записать разговор. Значит, кто-то мог записать и то совещание в «Райской кухне»! Кто и что говорил на нем — неизвестно, поэтому ответить на второй вопрос сейчас невозможно. А кто мог передать эту запись в Борсхану? Пока можно только предполагать…

Роберт? Он мыслитель и аналитик, «белая кость», он добывает деньги своим умом, ценит свою репутацию и не похож на крысу, которая продает записи секретных совещаний. Мак или Арнольд? Трудно сказать. Хотя, похоже, они работают только по силовой линии: запугивание, «острые акции». Обычно такие люди не совмещают грубую работу с тонкой… Юнус-Юджин? Он как раз подходит на роль крысы: скверная репутация, если не сказать — полное отсутствие таковой, сомнительные сделки, шантаж…

Но это только догадки, и никто добровольно не даст ему точную информацию! Разве что если ее вырвать силой… Значит, надо «потрошить» кого-нибудь. Но кого? Ни Мака, ни Арнольда быстро выпотрошить не удастся, а может, и вообще не удастся с ними сладить. Роджер самолюбив и вряд ли легко выдает свои секреты… А вот предполагаемая крыса Юнус должен быстро «лопнуть» — морально-волевые качества вряд ли позволяют ему выдержать пытки или даже угрозы ими. Значит, если и начинать с кого-то, то этим «кем-то» должен быть Юнус, подходящий сразу по двум параметрам!

Хафиз поднял руку и жестом подозвал к себе Галиба.

Глава 8 Маори больше не каннибалы

Люди живут не в объективной реальности, а в своих представлениях о ней.

Философское умозаключение

Земли маори начинались в сотне километров от Порт Ауэрто, если ехать вдоль океана через Побережье Бродяг. Белая «Тойота Камри» Уоллеса шла ровно и устойчиво со скоростью сто двадцать по такой же ровной, как и везде на Южном острове, дороге. Гафур сидел рядом и с интересом глядел по сторонам: рассматривал справа пригородные поселки, в которых причудливо перемешались отжившие свой век старые лачуги и вытесняющие их новые комфортабельные коттеджи, иногда поворачивал голову влево, где океан выкатывал на берег длинные-предлинные волны, колыша десятки шлюпок, баркасов, катеров и небольших парусных яхт у дощатых, потемневших от времени и воды причалов. Когда волнение усиливалось, лодки прятали в неказистые сараи и проржавевшие ангары на берегу, которые отнюдь не украшали пейзажа, но и не могли испортить его, теряясь на фоне величия океана.

Проехали дом Уоллесов, Энтони хотел было показать его спутнику, но что-то удержало: то ли подумал, что арабу из свиты шейха жилище покажется слишком бедным, то ли просто сработала привычка не делиться ни с кем личной информацией…

Поселки все ветшали, лачуги превращались в откровенные развалины и наконец закончились. Дорога отвернула от океана и плавно вошла в буш — неосвоенную местность, заросшую кустарником и нависающими над шоссе деревьями. Погрузившись в зеленоватый сумрак, Энтони сбавил скорость — под колеса могли выбежать животные, да и гладкий асфальт сменился бетонными плитами, на стыках которых «Камри» ощутимо подпрыгивала. Потемнело, лес вокруг приобретал зловещий первобытный вид, а ухудшение дорожного полотна словно подчеркивало удаление от цивилизации…

Теперь справа и слева тянулись густые заросли, смотреть по сторонам стало неинтересно, и Гафур уставился прямо перед собой, на серые плиты дороги, которые нехотя ложились под колеса, наматывая на спидометр километр за километром.

— Мистер Уоллес, а почему вождь маори так к вам расположен? — поинтересовался араб.

— Год назад у него украли дочь, а мы с Диасом нашли ее и похитителей в кратере потухшего вулкана Хигароа.

— И что с ними сделали?

— Моану отдали отцу, а похитителей посадили в тюрьму. Кахуранги смешал свою кровь с моей и дал страшную клятву маори в вечной дружбе…

Гафур неодобрительно покрутил головой.

— Похищение женщины! У нас с негодяями поступили бы по-другому…

— Как?

Он немного подумал.

— Ну, по-разному… Можно живьем закопать в песок, скормить гепардам или бросить змеям. А можно просто отсечь голову… Это еще зависит от того, что они собирались сделать с пленницей.

— Хотели получить выкуп. Очень большой выкуп.

Гафур ничего не сказал, погрузившись в размышления.

«Камри» углублялась не только в новозеландский буш, но и проваливалась глубоко в прошлое. По деревянным мосткам они пересекли две неширокие речки, в просветах между деревьями далеко впереди возникли изломанные силуэты черных вулканических скал, но до них не доехали: через час, может быть, чуть больше, впереди, по обе стороны дороги, показались вкопанные в землю заостренные шесты, как будто обмотанные вверху какими-то тряпками. Уоллес сбросил скорость и остановился.

— Это граница. Пойдем, посмотрим вблизи…

Они вышли и подошли к импровизированным пограничным столбам.

— Что это? — спросил араб, рассматривая странные предметы. Вверху шесты заканчивались утяжеленным наконечником, изображающим стилизованную человеческую голову, из которой торчало острие копья. Вокруг закреплены клочья собачьей шерсти и перьев попугая, ветер шевелил их, словно растрепанные волосы. Чуть ниже располагались четыре зеленых камешка, вставленные по окружности древка.

— Это тайаха — воплощение бога войны, Туматауэнка, — со знанием дела пояснил Уоллес. — И знак того, что дальше начинаются земли маори. Местные считают, что здесь действуют только их законы…

— И чужаки не имеют права туда заходить? — поинтересовался осторожный Гафур.

— Нет. Хотя туристов пропускают — они дают ощутимый доход. Но нас это не касается, мы — личные гости вождя!

Гафур нагнулся и осторожно провел рукой по вкопанной в землю расширяющейся части тайахи.

— Как лопасть весла, только острая по краям… Это делали явно не для того, чтобы просто закопать… Похоже, с ним собирались плавать!

— Сходство есть только по форме. Тайаха — боевые весла. Но с ними никто не плавает: с одного конца это копье, с другого — помесь дубинки и меча…

— Из чего оно сделано? — Араб пощелкал ногтем по «лопасти», она отозвалась глухим потрескиванием.

— Обожженное железное дерево.

— Гм… А это зачем? — Гафур погладил зеленые камешки.

— Это нефритовые глаза Туматауэнка. Они смотрят сразу во все стороны, поэтому тайаха все видит.

— Гм… — повторно издал неопределенный звук араб. — Странно! В мире изобретено столько всякого оружия… Никогда не слышал, чтобы друг друга убивали веслами, лыжами или зонтами… К тому же железное дерево очень тяжелое…