Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)

Во время допроса Бакай приводил разные соображения, почему Азеф, по его мнению, должен быть провокатором. Для этого он сообщал разные факты, цитировал слова охранников, рассказывал о технике сыскного дела и т. д. Но он видел, что и судьи, и обвинители, все кроме меня, не только не верили ему и не были с ним согласны, а просто-та-ки не понимали его. Он всячески старался помочь им понять то, о чем он рассказывал, и вот однажды сказал им:

– Нет, вы этого не понимаете! Вот В<ладимир> Л<ьвович>, он рассуждает как настоящий охранник!

Мы все переглянулись, каждый готов был прыснуть со смеху. Если бы хоть один из нас не сдержался, то, несомненно, несмотря на весь трагизм наших разговоров, разразился бы неудержимый общий смех.

Признаюсь, для меня это было одной из больших наград после долгого и мучительного изучения провокаций (Бурцев 1923: 271).

Пересказывая в письме к В.Л. Андрееву (от 27 июля 1938) этот эпизод (именно здесь он называет его «забавным»), Бурцев по существу повторял то, что писал в воспоминаниях пятнадцатилетней давности:

Все они едва удержались, чтобы не разразиться смехом. Но я всегда с гордостью вспоминаю слова Бакая, потому что нельзя заниматься разоблачениями, если не знаешь мира охранки (HIAVishniak Collection. Box 1-Е).

5. ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 175. Л. 26. Возможно, что, помимо прочего, это была реакция Рутенберга на встречу Бурцева с Азефом, которая произошла двумя с половиной месяцами раньше во Франкфурте и была описана Бурцевым в «Matin» (1912. 18 ao^ut; перепечатка – в парижском эмигрантском журнале «Иллюстрированная Россия». 1927. № 48 (133). С. 1–6).

6. Пронизанный аскетизмом быт Бурцева (Руманов 1987: 227) не был связан с его положением эмигранта – скажем, в Петрограде в послефевральскую эпоху он был в точности такой же. Близко знавший Бурцева С.П. Мельгунов такой рисовал обстановку его квартиры:

Но здесь уже абсолютно нельзя было ни о чем говорить, потому что в каждой комнате его небольшой, беспорядочной квартиры, где все полы и стулья завалены были книгами и бумагами, так что и сесть-то некуда было, кто-нибудь уже сидел и дожидался очереди для «беседы» (Мельгунов 1964:141).

7. В 1931 г. он был послан Коминтерном в Берлин в качестве секретаря Антиимпериалистической лиги (председатели А. Эйнштейн и А. Барбюс). Через год был отозван в Москву и возглавил отдел Коминтерна по Ближнему Востоку. В 1934 г. за «троцкистскую агитацию» смещен с этой должности, исключен из партии, арестован и приговорен к 5 годам заключения в лагере. В 1936 г. за отказ дать показания против Зиновьева был приговорен к смертной казни, которую заменили 8 годами тюрьмы. Проведя в общей сложности 15 лет в советских тюрьмах и лагерях, в 1951 г. был приговорен к пожизненной ссылке в Сибири. В 1956 г. реабилитирован. В 1957 г. покинул Советский Союз и уехал в Польшу, а оттуда вернулся в Израиль. Отрывок из тюремных воспоминаний Бергера-Барзилая (на русском языке) о Парфенове, авторе песни дальневосточных партизан «По долинам и по взгорьям», и сыне Есенина Юрии, которых автор встретил в годы заключения, см.: Бергер 1963:178-85.

Прошедший все круги лагерного ада, Бергер-Барзилай считал, что членов Палестинской коммунистической партии, евреев, специально заманили в Советский Союз, чтобы таким образом освободить место для коммунистов-арабов, на которых Москва делала основную ставку.

В то время, когда производились массовые расстрелы палестинских евреев в СССР, – говорил Бергер-Барзилай в одном из интервью корреспонденту «Посева», – в школах ВКП(б) и НКВД усиленно готовились кадры коммунистических агентов-арабов (Новое русское слово (Нью-Йорк). 1958. № 16358.11 апреля. С. 3).

8. Иосиф Аронович Пятницкий (наст. фам. Таршис; 1882–1938), советский партийный и государственный деятель.

9. Георгий Александрович Астахов (1897–1942), советский дипломат. По происхождению донской казак. В 20-е гг. работал в советском торгпредстве в Берлине, позднее – в странах Востока. В 1939 г., когда был заключен советско-германский пакт, был поверенным в делах СССР в Германии. Репрессирован, погиб в сталинском лагере. См. о нем: Соколов 1997: 167-83; Гнедин 1977: 57-8.

10. Г.А. Астахов действительно совершил в 1928 г. поездку в Йемен. Он плыл на пароходе «Тверь», переименованном в «Товарища Нетте», – том самом, которому посвящены стихи Маяковского. Свои впечатления Астахов (под псевдонимом Г. Анкарин) описал в книге «По Йемену» (М., 1931).

11. О Е. Думбадзе Бурцев рассказывал также в статье «Разоблачайте большевиков», опубликованной в «Общем деле» (1929. № 2).

12. Сигуранца – в 1921-44 гг. тайная политическая полиция в Румынии; здесь Седых так именует советскую разведку.

13. Впоследствии, в годы «большого террора», Гольденштейн разделил общую трагическую участь советского дипломатическо-разведовательного корпуса – был расстрелян.

14. Прожектор. 1925. № 8 (54). 30 апреля. С. 13. Немое осуждение веяло также со страниц кольцовского «Огонька», поместившего на своих страницах фотографии траурных флагов, развешанных на арабских домах в дни приезда Бальфура в Палестину (см.: Огонек. 1925. № 20 (111). 10 мая).

15. «Луч света» был основан Ф. Винбергом в Берлине в 1919 г., но до № 4 его официальным редактором-издателем был С. Таборисский (Таборицкий, Таборитский), который вместе с близким к этому изданию П. Шабельским-Борком 28 марта 1922 г. совершил покушение на П.Н. Милюкова, в результате чего был убит В.Д. Набоков. №№ 4–7 редактировал и издавал Винберг. См. в предисловии его неожиданный суперлатив о Рутенберге.

16. Между прочим, именно Макдональд, будучи премьер-министром Великобритании, установил в 1924 г. дипломатические отношения с Советской Россией.

17. О другом источнике пильняковского текста – книге «сиамских близнецов французской литературы» братьев Жерома и Жана Таро «В будущем году в Иерусалиме!», использование которой привело писателя к занятной ошибке, – см.: Хазан 2001: 86–90.

Кстати сказать, кажется, еще не обращалось внимания на загадочную фразу, которую говорит герой этого рассказа – Александр Александрович Александров, коммунист-еврей, плывущий с неясной целью в Палестину («посмотреть, что осталось от человеческой колыбели»), заговаривающему с ним капитану парохода:

– Да, я коммунист, только я еду под чужой фамилией и с чужим пассом (Пильняк 1926: 40).

Описание советскими писателями и журналистами своих поездок на Ближний Восток, включая тему репатриации евреев в Эрец-Исраэль, можно найти не у одного Пильняка (более подробно см.: Хазан 1997: 435-48; Khazan 1999: 25–43), однако никто из них словом не обмолвился о прикрытии чужим именем и подложным паспортом, явно намекающих на выполнение в этой поездке деликатных обязанностей соответствующего разведовательного ведомства.