Пионерская правда

– Вопросы потом будешь задавать! – среагировал Тот.

– Когда?!

– Когда доедем! И когда «Пионерскую правду» мне привезёшь обратно! Прочитав предварительно…

– Куда?

– В газете написано. – Отец лихо хлопнул бумажным выпуском по своей второй открытой ладони.

– Дай почитаю! – борзо потребовал сын чтиво.

– Ты пионер? – осадил его Отец.

– Нет. Пока только уже октябрёнок. Но скоро стану!

– Тогда тебе нельзя!

– Почему?! Я умею читать!

– Какое число сегодня?

Сын призадумался, а потом зычно выпалил:

– Девятнадцатое, пятница!

– Вот! Зна-аешь, смотри-ка! – ухмыльнулся Отец. – А месяц, знаешь, какой? И год?

– Знаю! – воспрял излишне гордый своими знаниями.

– Хорошо, что знаешь. Тогда молчи, как вспомнишь.

Сын было вякнул что-то про месяц, но Отец перебил:

– Молчи, говорю! Потом узнаем. И про месяц, и про число, и какого года, и что за газета. И сколько стоит.

– Что-о сто-оит? – насупился октябрёнок.

Но в этот момент двери лифта уже открылись. Они вышли и спустились по короткой широкой лестнице просторного холла подъезда.

Отец быстрым шагом пошёл к выходу, мыслями уже явно находясь где-то в своих вопросах, должных быть решёнными Им за предстоящий остаток дня. Вдруг Он приостановился и, посмотрев на сына долгим оценивающим взглядом, произнёс нечто необычное, никогда ранее не слышанное Дениской, причём так, словно Ему было, если не всё, то многое ведомо наперёд, что пугало уже само по себе, хоть и было сказано в спокойном тоне. Но именно это гробовое спокойствие в тембре и интонации Отцовского голоса, чётко и доходчиво проговариваемые Им слова наводили сына на самые страшные подозрения в отношении своей собственной скромной октябрятской персоны:

– Ничего, – молвил Отец, – и что узнаем, и кто. И кто тут чего стоит. Всё узнаем! Если сам, конечно, вспомнишь. – А потом, словно вдруг избавляя сына от постоянного ожидания свойственной Ему излишней резкости и от навязчивых гнетущих мыслей о возможной скрытой подоплёке какого-то Его неведомого замысла, добавил чуть помягче:

– Нормально. Сам поднимешься.

Затем Он развернулся, махнул рукой вверх – уже назад, за себя – остающемуся ждать в подъезде щенку, и ушёл решительным шагом в своём важном чёрном костюме по своим важным, совсем не обязательно чёрным, делам.

А сын, прежде чем пойти к лифту, ещё долго одиноко стоял в фойе их большого многоквартирного дома в своих самых разных мыслях об Отце. Глядя в окно на двор, совершенно не замечая изредка проползавшие мимо за спиной соседские тени и время от времени безотчётно и глубокомысленно почёсывая свою русую макушку, он непрестанно задавал себе один и тот же вопрос: Кто же Он?

И только по прошествии многих-многих долгих и так быстро пронёсшихся лет, выйдя из своего вечного состояния сонного детства, Денис однажды понял своей головой, и то, вероятно, не до конца, – да и невозможно ни одной нормальной голове понять до конца, – насколько важен был всегда этот Человек в его жизни и для его жизни, и что никто из встречавшихся в его судьбе людей не смог бы никогда и ни за что, самоотверженно и тщательно скрывая свою неизменную самоотверженность, как это умел делать Он один, так помочь ему во всём, и что никто и никогда не сумел бы так тонко втайне управлять всеми его действиями и помыслами, близко ли, издалека ли, открыто либо затаённо, но неотступно следя с самого рождения своего сына и вплоть до собственной смерти за всеми его провалами и успехами, бедами и радостями, никогда не подбадривая и не суля свою помощь навязчиво, но всегда давая надежду найти в самом себе новые возможности жить и открывая ему новые горизонты каким-нибудь вроде бы незначительным, на первый взгляд, крошечным логическим поворотом мыслей о себе, о семье, о нашей стране и о других далёких царствах-государствах, о планете Земля, третьей слева в Солнечной системе Млечного Пути, и о Вселенной, внимательно стерегущей каждый наш шаг.

Мать люльку качает в ауле,А где-то под жёлтой лунойСвистят ненасытные пули,И вспять не вернуть ни одной.Расул ГамзатовЗолотыми кольцами струны на моей гитаре вьются.Как мечтал по жизни я на парашюте с неба звездануться.Но моя земная мама говорила: «Никуда не деться.Самолёт твой на ремонте, самолёт безоблачного детства».Илья Чёрт

* * *

В тёмной детской витал аромат «Красной Москвы» [25] . Мать, в какой-то странной, незнакомой доселе, фатальной полусогбенной позе, жёстко уперев локти себе в коленки и сцепив пальцы в замок, сидела на краю его кроватки и, то ища в полумраке его взгляд своими подёрнутыми слезливой влагой глазами, то отворачивая прочь, в темь, своё красивое заплаканное лицо и вытирая ладонью расплывшиеся вокруг глаз тени, – заискивающе причитывала:

– Ну, пожалуйста, не надо, не ходи с ними! Я знаю, какой ты! Я видела, как вы с ребятами швырялись ледяными снежками там, у школы, когда играли в войнушку. Я наблюдала за тобой издалека, незаметно для тебя. Ты был занят с ними. Не удивляйся. Ты отчаянный! Ты же ничего не замечаешь вокруг себя, когда вокруг тебя друзья! Эти ваши идиотские вопросы чести, которые вы всё никак решить между собой не можете! И эти ваши дешёвые победы, которые неизвестно кому из вас и за что достанутся! Я вижу, я чувствую, что уже не имею ту власть над тобой, как это было раньше. Что на тебя уже ничто не действует. Я только об одном прошу: не ходи туда! Ну, туда, где будут стрелять друг в друга. Где убивают. Не ходи ни за что на свете! Я умоляю тебя! Пожалуйста! Иначе я сойду с ума! – Она, опять чуть не разрыдавшись в голос, но усилием воли загнав свой новый материнский истерический приступ внутрь себя, резко повернулась к сыну, полёживавшему себе преспокойненько в пижамке, закинув руки за голову, и смотревшему на Неё снизу вверх внимательно и даже с некоторой жалостью со своей детской кроватки, – резко повернулась, как-то нервно, даже маниакально, расширила глаза и выпалила ему в упор:

25

Женские духи. До Революции 1917 года носили название «Аромат Ея Величества Императрицы».

– Ну, хочешь, давай, ты будешь торговать оружием! Хочешь?! Мы сделаем! Мы так сделаем! Представляешь?! Поставлять и ружья, и автоматы, и даже пушки, и та-анки.

– Это как это поставлять? – глуповато переспросил он, стараясь сохранять важный тон в мальчишеском голосе.

– Ну-у… продавать, продавать, понимаешь? Туда, где они всего нужнее, – Она почувствовала, что сейчас Ей вот-вот удастся пробудить его интерес.

Тут он, и правда, резко приподнявшись в постели на один локоть, стал вслух фантазировать и увлечённо допытываться ночным приключенческим шёпотом:

– Да-а?! А самолёты?! Самолёты – вот это здоровски! Мам, а самолё– ёты можно будет продавать, в смысле, поставлять?

– И даже самолёты! Конечно! – Она уже предчувствовала свой триумф и стала несколько успокаиваться, смахнув с глаз какую-то последнюю глупую, непонятно что там забывшую слезу. – Представляешь?! Но только не ходи туда, к ним, с ними! – После некоторой паузы Она, слегка закинув голову назад, таинственным голосом Кассандры стала расписывать красоты его блестящего будущего, суля ему невероятный карьерный взлёт на поприще оптовой торговли вооружением:

– Да! Я ви-ижу! Ты будешь поставлять оружие. Туда, где оно потребуется. Где оно будет более всего необходимо в нужный момент! Где его будут очень ждать! И самолёты тоже. Непременно! Ты будешь очень важным для них, незаменимым человеком! Знаешь, на этом даже можно зарабо-отать. Причём, оччень хорошо заработать! – Она вытянула вертикально вверх свой длинный указательный палец слоновой кости, венчавшийся острым ногтем. – Можно разбогате-еть! – Только, пожалуйста, останься. Пожалуйста! – чуть было снова не сорвалась Она…

А он откинулся обратно на подушку и ровно, даже с некоторым презрением, смотрел на Неё и на Её мокрые глаза, и на Её красивые руки, привыкшие гладить его в младенчестве, которые Она теперь уже не знала, куда девать, судорожно водя ими сверху по его детскому одеялу. Вдруг, резко изменив тональность, Она быстро, но отчётливо зароптала сокрушённым полушёпотом:

– Хорошо-о… Хорошо-о… Иди! Иди-и-и! Иди, с кем хочешь и куда хочешь! Я знаю, всё знаю! Ты всё равно пойдёшь, – всхлипнув, Она поднялась и отрешённо покачала головой, словно сдаваясь перед страшной неизбежностью. – Ты с ними поедешь. Тогда будет война. Небольшая. Но будет война. Не знаю ещё где, какой регион… Какой регион?! Какой?! – ходила Она по детской, схватившись за голову, и стенала глухо с уже высохшими, словно Арал, мертвенно глядевшими перед собой глазами.