Пионерская правда

– Это приговор?! – спросил он отчётливо, глядя с отвагой наверх, прямо Ей в лицо, в предчувствии Самого Худшего, но в разудалой готовности к Самому Худшему.

Мать расхохоталась в голос! Её смех чуть было не заставил его так же сорваться и так же заразно рассмеяться. Но, поняв, что смеются над ним, он приуныл… Затем снова задрал голову, собрался и решил, что не отпустит Её без ответа.

– Что такое пакт?! – лихо спросил он, скрывая изо всех сил свою внезапную растерянность.

– Ты не знаешь, что такое пакт? – плохо вуалируя свою брезгливость к его кретинизму, занервничала Она и заторопилась снова уйти. Но теперь уже он не отпускал Её своим цепким взглядом, ловко заняв место у Её любимой выгодной позиции в прихожей – у высокого и узкого модернового зеркала в тонкой рамке, в которое она теперь не могла заглянуть перед выходом к гостям, – и стойким оловянным солдатиком неотступно не пуская Её туда, к ним, следя за Её намагниченными, испуганными, бессмысленными и мучительными шагами взад и вперёд, – словно супер-наблюдатель, следящий за мечущимся электроном в супер-позиции, находящимся одновременно в двух отсеках, – и чувствуя нутром, что если сейчас хотя бы на одно мгновение, хотя бы на полсекундочки отвести взгляд, то Она – упорхнёт.

– Пойми, я должна идти. Я должна быть там! Так надо. Так, ладно… Молотов и Риббентроп [4] . Ты знаешь? Так, не знаешь. Хорошо, потом мы тебе расскажем – поймёшь. Ты – точно поймёшь. Смотри… Пакт, пакт… Это как договор, понимаешь? То есть, у нас с тобой будет договор. Но не просто договор – у нас с тобой будет военный договор. О ненападении. Пакт! Не входи, выйду – сама всё тебе расскажу, что узнаю. Как твоя фамилия знаешь, Дениска?

– Да, знаю – Биркин!

4

Пакт Молотова-Риббентропа – Договор о ненападении 1939 года между фашистской Германией и Советским Союзом, вероломно нарушенный Третьим Рейхом 22 июня 1941 года в ходе нападения вермахта и люфтваффе на нашу страну без объявления войны, которая продлилась как Великая Отечественная война четыре года и завершилась разгромом германской военной машины и полной, окончательной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии 8 мая 1945 года.

– Вот! И никогда не забывай этого, потому что твоя фамилия от солдатского жетона происходит. Теперь я должна идти. Но я скоро вернусь, и мы поговорим. Иди в комнату.

– Хорошо, но дверь оставь открытой!

– Нет. Нельзя! – отсекла Она его требование.

– Тогда оставь хотя бы щёлку! Как в детскую перед сном! – начал он торговаться, уловив, что Она теперь всё-таки принимает его игру, хоть игра эта и была какая-то новая, интуитивная и пока непонятная для него.

Мать мгновенно испарилась, оставив дверь приоткрытой. Он стоял, не сходя с места, прислушиваясь к мерно зажурчавшему и явно немаловажному разговору во взрослой комнате. Вдруг дверь изнутри захлопнули. Болезненный интерес к только что слышанному и виденному натыкался на собственную трусость перед возможным повторением увиденного или перед Её отказом выложить обещанное в том случае, если попробовать нарушить объявленный Ею запрет и всё-таки войти туда.

Через некоторое, довольно продолжительное, время Она снова вышла в прихожую:

– Смотри, будет так! У нас сейчас социалистический строй. Тебе нравится социалистический строй?

Ветеран не понял вопроса по своему малолетству.

– Я имею в виду, тебе нравится, как сейчас у нас вообще? В стране. Как у нас в семье, – повторила Она свой вопрос, глядя с нескрываемой улыбкой на его тупую мину.

– Да, нравится. А что?!

– Что, правда нравится?! Ха-ха! Неужели! Ну, ладно, допустим, – ухмыльнулась Она. – Кстати, чем?

– Когда Папа приносит с работы пирожки– и с кураго-ой.

– А, ну это да-а… Разве что… Но это дома. А на улицах как? На улицах тебе нравится у нас?

– Да, мне очень нравится, как у нас на улицах. У нас краси-ива.

– Что значит красиво, по-твоему? – уточнила Она, скептически скривив рот.

– Ты чё, не зна-аишь, што значит краси-ива? Чё спра– ашваишь?! – недоверчиво, и даже несколько по-мальчишески презрительно к Её девчачьей глупости, протянул он.

– Не-ет, дружок, я-то знаю, что значит красиво. Причём я о-оччень хорошо знаю, что такое красиво, а что такое – некрасиво, и умею это чётко различать, вовремя отличая одно от другого. А также отделяя одно от другого! Но это знаю – я. И так понимаю – я. А ты как понимаешь, мальчик? Что в твоём понимании означает красиво?

– У нас чи-исто!

– И?! Всё? – хмыкнула Мать в сторону.

– Ну, и цветы-ы там на клу-умбах, и машины езьдють разные там, грузавы– ые там… интире-есные… и всё тако-ое…

– Не говори, как Бабушка! А легковые?

– Ну, и лихкавы– ые, кане-ешна. Чё спрашваишь– то?! – Хорошо. Теперь другой вопрос. Ты сказал: «Там».

Где это там? Уточни-ка.

– Ну – там… – махнул он ладошкой в сторону закрытой входной двери.

– Не там – а вон там, – Она изящно направила чётко отманикюренный в ярко-красный лак указательный палец в противоположную сторону – в открытую дверь в детскую, прямо туда, где было окно, за которым царила ночная темнота.

– Это где? Там што?! – возник он любопытно.

Мать грациозно прошлась на каблуках в его полутёмную комнатку, встала у окна. Сын тупо посмотрел Ей в спину и дёрнул ручку квартирной двери:

– А вот и нет! И там то– оже! – махнул он снова на дверь и стукнул в дерматиновую обивку кулачком.

Она вышла из детской:

– Хм… Да, действительно. И там тоже. Ты, как всегда, прав, – соглашаясь и признавая за ним первенство в данном вопросе, изобразила Она смущение перед этим сложившимся первенством.

– А где больше грузовые, а где больше легковые ездят, как считаешь? – усложнила Она вопрос, хоть и не жестикулируя уже, но стараясь повлиять словом, тем самым давая и ему шанс попробовать отвечать, также не размахивая руками. Он сперва кивнул подбородком, а потом опять не сдержался и невольно качнул по-футбольному ногой в сторону двери:

– Там!

– Что «там»?

– Грузавушки.

– А легковые?

– Там! – махнул он снова в сторону окна.

– Так вот: там вот, – показала Она с учёным видом назад через своё плечо большим пальцем в красном маникюре на окно, темневшее в полусвете детской, – там грузовые, ведь там – шоссе! Если уже построили. Если не построили, то построят. Посмотрим. Вначале посмотрим, а потом увидим. Или не увидим – тоже вариант. А вот там, – показала Она теперь на входную дверь, – там-то как раз таки и легковые.

– Нет. Там – грузовики. У них – груз! – стукнул он повторно в дверь, вспомнив, как недавно у почты, как раз в том направлении, куда выходила квартирная дверь, – видел крытый грузовик с синей полосой и надписью «ПОЧТА». Никак не отпуская дверную ручку, он слегка толкал в обивку плечом глуповатыми детскими покачиваниями, потом поднял подбородок в сторону воображаемого шоссе за окном своей детской и презрительно процедил:

– А вот там – одни лихкаву– ушки с мига-алками.