Писательница для Белова

Дамир руками обхватывает мою талию, приподнимает и с лёгкостью, будто я ничего не вешу, несёт меня в сторону примерочных.

— Дамир, отпусти меня сейчас же. Поставь меня. Прошу. Мне больно. Ты очень больно меня держишь, — говорю шёпотом.

— Послушай меня, мышь блёклая, сегодня вечером, раз ты выздоровела, ты идёшь со мной на вечеринку. В том тряпье, которое ты таскаешь, ты никуда не пойдёшь.

— А разве твоя цель не опозорить меня? Не выставить меня в более невыгодном свете перед всеми? К чему эти пожертвования для бедных и нуждающихся?

— Слушай, мышь, от того, что ты так отчаянно бросаешься на меня и пытаешься укусить, тебе легче не станет. Я не дам тебе свободу. А твои попытки острить и хамить выглядят слишком жалко, Катя. Не в твоём характере.

Мои плечи опускаются, дыхание покидает грудь. Я обхватываю себя руками за плечи и часто моргаю, потому что слёзы, предательские слёзы снова собираются в уголках глаз. Дамир прав. Совершенно прав. Я пытаюсь казаться храброй, пытаюсь оказывать ему сопротивление, но только у меня не выходит. Я просто не умею стоять на своём до конца. Слишком слабая.

— Примеряй всё то, что принесут. И куртку эту дай сюда, — парень сам расстёгивает мою куртку и сдёргивает с плеч.

— Осторожнее, — вскрикиваю, когда слышу треск ткани. — Ты куртку порвёшь!

— Да? Так что ли? — Дамир дёргает рукав, из-за чего он отрывается от куртки. — Или так?

От растерянности и возмущения я хватаю ртом воздух. Смотрю на то, как куртка, которую мне подарил Савелий, руками Дамира рвётся на части. Я не могу поверить, что к чему-то можно относиться настолько варварски и грубо. Меня поражает то, насколько просто и наплевательски он относится к одежде. Чужой одежде.

Дамир уходит из примерочной, в которую меня затащил, забирает с собой разорванный его руками пуховик. Но не проходит и минуты, как в дверь деликатно стучат.

— Вот, примерьте, пожалуйста. Я выбрала на своё усмотрение.

Девушка вешает на серебристую вешалку больше пяти вешалок, уходит, оставляя меня наедине с предельно дорогими вещами. Я мнусь некоторое время на одном месте, потом всё же закрываю примерочную и медленно снимаю свою одежду и тянусь к первому платью.

15

Глава 15

Катя

Первое платье, белое, с чёрным воротничком и такого же цвета полоской посередине груди. Элегантное и красивое. На его фоне я теряюсь. Бледное лицо, растрёпанные волосы. Я кручусь вокруг своей оси, смотрю, насколько прекрасно сидит на мне платье. Прежде чем открыть дверь, я щипаю свои щёки, пальцами чуть приподнимаю ресницы и, закусив губу, распускаю волосы, чтобы они волнами рассыпались по плечам.

Моя бабушка всегда особо ухаживала за моими волосами. Подстригала, делала маски, радовалась тому, как они отрасли. Сейчас мои волосы достигают самой поясницы. Блестят в свете ламп примерочной.

Я открываю дверь и выхожу, ищу взглядом Дамира. Он сидит на диванчике совсем недалеко от примерочных. Я нерешительно подхожу к нему, застываю. Стараюсь унять дрожь. Я сжимаю пальцы, чтобы не начать мять подол платья.

Я с замиранием сердца и диким волнением в грудной клетке жду реакции Дамира на свой образ. И я смотрю на него исподлобья. Смотрю в его лицо, пытаюсь уловить эмоции. Но Дамир холодно усмехается и с безразличием говорит:

— Нормально. Иди, примеряй другое.

Я поджимаю губы, разворачиваюсь и нетвёрдой походкой возвращаюсь в примерочную. Прижимаюсь спиной к деревянному полотну, пытаюсь выровнять сбившиеся дыхание. Ноги дрожат, перед глазами всё плывёт. От слёз. В груди почему-то больно из-за того, что я не увидела ни капли восхищения в тёмных глазах.

— Глупая! Дура! — говорю собственному отражению, смотря в наполненные слезами глаза. — Ты… Ты… Влюбилась, — я прижимаю ладонь ко лбу и пытаюсь успокоить своё сердце.

Я давлю ладонью на грудную клетку. Потом снова щипаю себя за щёки, только в попытке привести себя в порядок. Нет. Нет, мне просто показалось! Не могу я в него влюбиться. Никак не могу.

Я быстро меняю платье, собираю волосы на затылке, даже не смотря на своё отражение, выхожу к Дамиру.

— Распусти волосы, — велит, отрывая взгляд от экрана телефона. — Покрутись.

Я безропотно выполняю его указания. Так проходит вся примерка. Он одевает меня, как куклу. В конце концов он покупает всё, что я примерила. Из магазина мы выходим через сорок минут. Я в новом зимнем пальто, молодой человек держит меня под локоть, уверенным шагом ведёт в сторону магазина электроники.

Я уже не задаю вопросов, плетусь за ним, как на плаху. Дамир покупает телефон, оформляет сим-карту, отдаёт мне.

— Дамир, ты ведь должен требовать от меня деньги, а не покупать мне все эти вещи.

— Придёт время, я всё стребую с тебя, Катя, — его губы снова цепляют вершинку уха. — Я буду следить за тобой. Ты должна быть постоянно на связи.

— Дамир, может, ты не знаешь, но я зарабатываю деньги со своих книг. Этого мне хватает на то, чтобы жить.

— Я не сомневаюсь. Теперь заменим тебе очки.

— Зачем? Хоть что-то мне оставь, купленное за мои деньги.

— Во-первых, я разбил твои очки. Эти страшные. Делают твои мышиные глаза такими огромными, будто ты сейчас обосрёшься. Тебе пора переходить на линзы.

— Линзы слишком дорогие, Дамир.

— Пока ты мне нужна, будешь носить. Это мой приказ. Я устал от твоего сопротивления, мышь. Закрой свой рот, Катя. Я устал от тебя невыносимо сильно. Я напомню тебе, Катя, — хватает меня за плечи и толкает к стене, — твоя книга это клевета. А ты знаешь, что это уголовная ответственность? В твоей тупоголовой и бестолковой голове никак не укладывается такая мысль? М? Про это ещё не знает моя семья, мышь. Пока им об этом не доложили. Но они вокруг тебя скакать не станут. Жалеть, как я, тоже. То, что ты написала о сестре… — его голос срывается в хрип. — Поэтому цени мою доброту, Катя. Цени то, что я тебя ещё не размазал.

За неделю больничного я успела забыть, в какую ситуацию попала. Температура и сильный жар заставили забыть, насколько яростным и злым был Дамир в нашу первую с ним встречу. Как сильно я тогда испугалась. Как Василиса таскала меня за волосы и плевала на ладонь.

Что я могу сделать против него? У меня нет никого, кроме бабушки. Бабушки, которая работает в ателье. Меня некому защитить. И даже если со мной что-то произойдёт, бабушке никто не станет помогать.

Я знаю, что пожилой женщине, пережившей горе, помогать никто не станет. Я помню, как она приходила в больницу из полиции, плакала, пока меня кормила и старалась не дать мне понять, как ей больно.